Великий вздрогнул сейчас всем телом – осознание того, что он единственное живое существо в целой огромной вселенной, приятным назвать сложно.
И в то же время, это было необычно настолько, что почти прекрасно – он один, больше никого, ни единого живого существа, ни единой бактерии, ничего.
Даже просто органических веществ тут нет.
Это было и прекрасно и ужасно одновременно.
Исключительное ощущение, где истинно вселенский покой смешался с почти человеческими эмоциями, ощущение, которому он предавался долго – он и сам не знал сколько.
Но долго, тут вопросов быть не может определённо.
Открыв глаза и выпрямившись, он понял, что мир стал белым. И твёрдым. А ещё он обступил его со всех сторон. Не пытаясь особо двигаться, Китэгра просто полетел вверх. Спустя несколько секунд, он висел в воздухе, посреди ревущей снежной бури, а внизу возвышался огромный снежный пик, с каменным основанием, полностью скрывшимся под снегом. Гору, где он стоял, успело завалить вместе с верхушкой, по сути, заживо похоронив Великого, предавшегося очарованию этого мира.
Увлёкся и не заметил, как снег укутывал его толстым ледяным одеялом.
Он вновь закрыл глаза, прислушиваясь к тонким колебаниям Изначальных и самого пространства этого мира. Он пронизан реликтовым излучением – как и любая Вселенная в Пределе Миров. Излучение, оставшееся от Большого взрыва, от часа рождения Вселенной. С него всё начинается, всегда с него – исключая Тени. Но и Тени воспроизводят это излучение, они воспроизводят каждый электрон, каждый нейтрино, каждую частичку самого пространства – не всегда идеально точно, не всегда полностью. Иной раз Тень может оказаться копией, в которой не хватает пары миллионов галактик, но в целом и зачастую, Тень практически точная копия, с минимальными отличиями от мира, её отбросившего.
Нигде ещё он не встречал реликтового излучения, похожего на то, что видел сейчас. Здесь оно было иным, к нему добавились новые нотки, новые штрихи появились в нём – реликтовое излучение этой Вселенной разрушало внутренние связи в любом органическом соединении. Жизнь здесь никогда не появится, потому что даже самая простая органика здесь не сможет возникнуть. А если и случится чудо – в течение доли секунды, чудо и закончится, органическое соединение рассыплется.
Даже на него это излучение влияет. Он чувствовал, как его тело сопротивляется разрушительному воздействию, как излучение пронизывает его тело и как отдельные клетки гибнут, впрочем, тут же заменяясь новыми. Влияние столь незначительно, что, наверное, даже простой Живой, смог бы чувствовать себя неплохо в этой Вселенной. А вот основные органические соединения необходимые для зарождения жизни, не смогут просуществовать здесь и одной минуты.
Удивительное место.
А эта планета, достаточно холодная и входит в прекрасный контраст с тем, что он пережил не так давно. Холод сейчас, ещё совсем недавно – яростный жар, огонь целой звезды, пропитывавший каждую клеточку чуждого ему тела, ненадолго, ставшего родным и единственным.
Необычная была жизнь, не похожая совершенно ни на что. Плазменная форма жизни – редкость в мирах. Поразительные существа, поразительные во всём, что с ними было связано. В них было нечто невероятное, уже только тем, что жили они на поверхности звёзд. Существа, максимально близкие к источнику сотворения всего, что так привычно другим живым существам. Ведь именно в недрах звёзд, рождается всё многообразие костной материи. Именно звёзды создают планеты, и именно они дают энергию для зарождения и поддержания почти всей жизни.
К сожалению, потрясённый тем, что удалось найти, в своём желании прожить жизнь ни на что не похожую, он поспешил и упустил несколько важных моментов. От всего, что он знал прежде, отличалась не только физиология жителей звёзд, но и их души. Отличие совсем незначительное, практически незаметное, если не смотреть слишком пристально – а он и не смотрел. Восхищённый и поражённый, да в омут, как говорится, и с головой и сразу.
Цикл жизни звёздных существ влиял на Изначальные. Не весь, лишь краткие мгновения от всей их жизни. Но этого влияния было достаточно, что б исказить линии, связавшие его душу, с душой того, в чьём теле он жил в статусе этакого незаметного пассажира. Он утратил тот минимальный контроль, что накладывал на тех, в чьих телах жил, чьи жизни впитывал в себя, в виде ощущений и воспоминаний. В итоге, когда дети Человека откопали его тело, спрятанное в глубинах астероида, он не смог очнуться и сделать хоть что-то. Заснул окончательно и полностью – рождение нового плазменного существа, переплело нити связи двух душ в такую кашу, что вернуться в своё тело он мог лишь в одном случае – если существо умрёт. Мало того, он утратил и собственное «я», полностью слившись с тем интересным созданием. Пришлось ждать, пока оно умрёт своей смертью, ускорить этот процесс он не мог, так как не мог себя осознать. Увы, но это повлияло и на впитанные эмоции и воспоминания – большая их часть пропала безвозвратно. Сохранились лишь обрывки, впрочем, и их хватило, что б при одном только воспоминании, лишь в отражении памяти той, его разум начинал трепетать.
Он жил на поверхности звезды! Видел её изнутри, он купался в потоках плазмы и смотрел в Великую Черноту, Истинную Великую Холодную Яму – весь остальной мир…
Удивительное получилось приключение.
Если б ещё не эти треклятые шахтёры! Вокруг миллионы астероидов – бери любой и копай его, нет же! Надо было выбрать именно тот, в котором Великий изволил спрятать своё тело.
Порой, дети Человека, были просто невыносимы.
Их он ощутил тогда – звездолёт сел на астероид и он понял, что нужно просыпаться. В этот момент и родился новый Живой, вступив в многочисленное семейство своих плазменных собратьев.
Шахтёры улетели, прибыли другие, потом и на их место прибыли такие же искатели редких ресурсов. Они вернулись к старой шахте и продолжили извлекать то, что им было нужно – пока не наткнулись на его тело…, и продали его другим Живым, словно какую-то окаменелую кость или там, ведро какое, древний горшок например…
Он неосознанно зарычал, скрипнув зубами. Негромко получилось – с некоторым трудом, но бушующая снежная буря, сумела заглушить рык Великого, оскорблённого в лучших чувствах.
Невероятная память плазменного Живого, навсегда испорчена, десятком туповатых, местами мытых, космических скитальцев, искавших полезные ископаемые и иногда становившихся то пиратами, то мародёрами.
К сожалению, вспоминать безумный огонь звезды, не вспоминая какое приключение пережило его тело, пока он словно призрак летал в потоках плазмы, уже не получится.
Да ещё и этот сын Человека, киборг с атрофированными эмоциями и очень странно изуродованной душой. Такое чувство, что над ним проводил эксперименты маг Смерти, возомнивший себя Истинным Некромантом, потом на полпути раскаялся, понял насколько был самонадеян и глуп, да всё как было, так и оставил. Может и правда, так и было.
Не важно, впрочем. Живых много в Пределе миров и то, что кажется абсолютно уникальным, зачастую лишь редкая аномалия, которую не трудно найти в великом множестве, если желание искать, вдруг обнаружится. Так что, не важно.
Мировая ткань исказилась – что-то пробивалось к нему сквозь сотни миров. Оно было слишком слабым, даже едва живым, но большего и не требовалось. Он помог сообщению пробиться.
И в душу его проник леденящий холод – не этой планеты, нет.
Холод того, что так пугало многих Богов Мироздания.
Того, что он когда-то одобрил и несмотря на полу осознанный страх – применил.
Теперь пришла расплата - теперь он увидит воочию, почему она внушает ужас, даже богам.
4.
Ланарик откинулся на спинку сидения, и устало выдохнул. Покрасневшие глаза учёного, всё ещё обращены к голографическому экрану, на коем замерли чёрные символы множества сложных формул. Он смотрел на экран минут пять, а затем шмыгнул носом и развернул кресло налево. Потом, усилием мысли, заставил механизмы кресла переместить его по комнате, ближе к широкому металлическому столу с образцами. Удобное кресло позволяло меньше отвлекаться на лишнюю беготню и держаться в тонусе. Системы диагностики состояния организма и снабжения стимуляторами и прочим полезным интерьером для эффективной работы организма, к креслу прилагались. Комната большая, в ней много кто работал, но сейчас уже почти никого нет – вечер, народ разошёлся по домам. А вот он остался. И собирался работать до тех пор, пока даже стимуляторы не смогут поддерживать его разум кристально чистым, способным работать…
Только какой смысл? Сын Гнома, мрачно насупив кустистые брови, посмотрел на образцы.
Лежат аккуратным рядком на керамических поддонах. Лежат безжизненные, всё такое, но ему казалось, что каждый образец, преполнен ехидством и если бы мог, сейчас бы насмешливо улыбался.
Десять металлических слитков, десять сверхпрочных металлов, лишь два из которых превзошли оригинальный, какой до сих пор используется при создании доспехов для Воинов. Причём превзошли незначительно в качестве, но невообразимо сильно в сложности производства. По сути, вся работа насмарку. Много лет исследований. Куча времени на них потрачена. И что же в итоге, каков результат? А всё в пустую, он не смог продвинуться практически никак. А ведь работал над этим клятым металлом, что Великий Учитель назвал «мёртвым», с тех самых пор как они покинули комплекс. Ну, почти с тех самых пор – сразу как вышли было полно работы иного рода. Нужно было что-то делать с атмосферой, требовались новые металлы, новые пластики, много чего было нужно и пришлось отложить, можно сказать, дело всей своей жизни. А потом приземлился корабль Аргу, он бросил бесплодные попытки улучшить металл и занимался исследованием звездолёта, вместе со всеми. Но в итоге он всё равно вернулся к своей самой важной работе.
И полный провал. В этот раз, окончательный и бесповоротный – он в тупике. Последний образец максимально приблизился к идеалу, но достигнуть собственно идеала, похоже, невозможно.