Чтобы в Норвегии стать учеником гарпунера, необходимо предъявить диплом старпома (!!!), документ о прохождении курса стрельбы на военном судне и внести в кассу Союза гарпунеров три тысячи крон! После допуска к работе, ученик, которому уже зачастую под сорок, два года в трюме изготовляет чекели, делает сплесни, укладывает троса в тросовый ящик, еще год обслуживает амортизаторы, смазывает пружины, заменяет сработавшиеся, потом два года изучает пушку, довольно примитивную, после этого два года изучает повадки китов. К пушке ученика допускают опять же, с разрешения Союза гарпунеров. Шеф-гарпунер позволяет ему сделать десять контрольных выстрелов, при этом сам выбирает цели. Если хоть один выстрел неудачен, испытание переносится на следующий промысловый сезон! Всё это рассказал мне Питерсон, когда мы с ним вдвоём чистили пушку. Гарпунёром он стал только через сем лет после того как его приняли в ученики, сдав «экзамен» только со второго раза. Он оказывается вообще капитана был на норвежском краболове, до того, как китобоем стать! Выглядит он довольно молодо, а так-то мужику уже за пятьдесят.
— Девять выстрелов я сделал и все попал! А десятый раз мне в берардиуса стрелять пришлось — эмоционально рассказывает мне Питерсон, проверяя уровень масла в системе отката — он чуть больше касатки, а на море шторм был. С пятидесяти метров стрелять! Так-то я попасть по нему, но только вскользь гарпун проходить, все это видеть, но экзамен не принять! Кит на лине не быть, экзамен не принять!
— Жёстко — соглашаюсь я с возмущением норвежца. Я вообще понять не могу, толи они тупые, толи мы такие способные, но семь лет ходить в учениках, чтобы просто стрелять из примитивной пушки с расстояния в тридцать метров, но огромным китам, это как-то прибор!
Вообще, после нашего противостояния Питерсон как-то сразу переменился, как будто совсем другой человек! Рассказывает мне истории из своей жизни, работает со мной вместе почти на ровне и терпеливо объясняет нюансы работы гарпунера. Ну а я пока не «быкую», и всё внимательно слушаю. Нужно сделать так, чтобы никто меня не смог за «жабры» больше взять, а для этого нужно не давать больше повода. Нужно учиться, я даже несмотря на усталость после рабочего дня, стараюсь зубрить наставления по штурманскому делу, а ну как меня «реабилитируют» и (не дай бог конечно) обратно в штурманы засунут? Вот я и слушаю Питерсона, хотя до сих пор ловлю себя на том, что смотрю на него с жутким желанием засадить по морде.
Сегодня «Энтузиаст» выходит в море, и что бы не идти к базе с «пустыми руками» мы пойдём на охоту. Добыть китов нужно не только, чтобы что-то притащить к «Алеуту», но и для того, чтобы пристать к нему в штормовом море, если погода подкачает. Вот такие сейчас штормовые кранцы в ходу. Кит будет служить буфером между судами сколько нужно, хоть пару дней, хоть пять, после чего его отправят на переработку, но тут тоже есть свой «прикол». Провисев в море несколько дней, мёртвый кит годен только на переработку в муку. Мясо его уже не годно для употребления в пищу людьми, зато на корм для животных — вполне. Вот такое сейчас «рациональное» использование даров моря. Кашалотов то и так не едят, его мясо не годиться в пищу, оно обладает сильным, не очень приятным запахом, а вот других китов есть вполне можно, для чего на плавбазе и установлен консервный завод. Жутко и неприятно, но поделать с этим сейчас ничего нельзя, тем более и меня сейчас готовят в качестве охотника на морских гигантов.
«Энтузиаст» вышел в море как-то буднично, без всякого торжества. Просто подняли якоря и дали ход, выходя из надоевшей всем обледенелой бухты. На небе низкие, темные облака, предвещающие нам снег, холодный ветер свистит в оснастке судна, а из огромной, трубы вырывается черный дым, накрывая фок-мачту и бочку на ней. Скоро мы повернём и тогда марсовому будет полегче, ветер перемениться, но пока ему приходиться терпеть. Мостик забит народом, на нем сейчас семь человек. Тут же стою и я с Питерсоном. Все на поиск китов! Место гарпунёра и его помощника во время поиска на самой высокой точке корабельной надстройки, а это как раз ходовой мостик, выше нас только марсовый, который сидит в своей бочке и вертит головой как пилот истребителя пытаясь «нащупать» цель. Питерсон, капитан, марсовый, старпом и вахтенный помощник вооружены биноклями, ну а остальные ищут «фонтаны» без них.
Море штормит, наш китобоец качает как на каком-то продвинутом аттракционе, на волнах белые «барашки» и разглядеть в таком море фонтан кита очень сложно, тут нужен опыт и очень зоркие глаза. Наша пушка закрыта брезентом, чтобы предохранить её от брызг и обледенения. Один из гарпунов уже заряжен в ствол, на нем нет только гранаты, линь из тросового ящика заходит под брезент, остальные гарпуны стоят наготове. Две гранаты лежат у меня в брезентовой сумке, оттягивая плечо, взрыватели у Питерсона — мы готовы в любой момент бежать к пушке и готовить её к стрельбе.
— Фонтан! — над китобойцем разноситься крик марсового, который указывает рукой прямо по курсу, Всё внимание наблюдателей тут же переноситься туда. Я вглядываюсь в горизонт, но кита ещё не вижу, хотя уже и Питерсон толкает меня в плечо, а сам бежит по узкому и ходящему ходуном переходному мостику на бак, и я тут же бросаюсь за ним.
Питерсон сам вкрутил взрыватель, а я навинчиваю гранату на гарпун. Брызги бьющихся в нос судна волн, холодным дождём накрывают нас. Я держусь за гарпун, а Питерсон уже у спускового рычага. Закончив возиться с гранатой, я перебегаю за его спину к ограждению бака, к которому крепятся пять запасных и добойных гарпунов и крепко цепляюсь за него обоими руками, не отрывая взгляда от неспокойного моря. Это страшно! Страшно и красиво! Тёмное, холодное море прямо передо мной, впереди, перед пушкой ограждения нет, и только гарпунёр с орудием отделяют меня от пучины. Питерсон стоит непринуждённо, широко расставив ноги и положив левую руку на спусковую скобу. Кажется, что уходящая то и дело из-под ног палуба просто прилипла к его сапогам. Сейчас я тоже уже вижу кита! Он там не один, там целая стая!
— Это кашалоты! — кричит мне Питерсон — видишь какой маленький фонтан?
Я вижу, теперь и в живую можно рассмотреть, как то и дело из дыхала то одного, то другого кита вырывается облачко белого пара, почти не заметного на фоне кипящих волн. Китобоец полным ходом идёт на сближение.
— Самого крупного стреляем, он почти в середине, ты видеть? — продолжает меня спрашивать Питерсон.
— Вижу, а потом? — спрашиваю я.
— Догоним и всех убьём! — у Питерсона аж сверкают глаза от возбуждения и предвкушения охоты.
— Ну-ну, убивец хренов — прошептал я, как заворожённый, следя за морскими обитателями, на которых сейчас мы будем охотиться. Красивые черти! Как раз один из китов выпрыгивает из воды, ударяясь о волны и поднимая тучи брызг. Он огромный! Это как раз и есть тот самец, на которого нацелился Питерсон.
Погоня. Стая как будто почувствовав опасность уходит от судна, а мы идём в след. Питерсон управляет судном, сейчас он тут главный, он голосом даёт команды рулевому и тот беспрекословно его слушает. Мы неумолимо догоняем добычу, на нас работает паровик, а им можно надеяться только на свои силы, в такой гонке машина, которая не устаёт, выигрывает всегда.
Когда мы подошли к кашалоту чуть ли не в плотную, Питерсон наконец то выстрелил. Уже полчаса он не отлипает от прицела, который представляет собой просто наклонённую, металлическую планку, ворочая пушку одной рукой. Первый раз я слышал звук выстрела орудия и видел, как стреляют из пушки. Бахнуло знатно, орудие окутало пороховым дымом, лязгнул накатник и гарпун полетел в цель, с громким шелестом разматывая за собой линь. От вибрации мокрого троса во все стороны разлетаются мелкие капли воды и кажется, что летит не гарпун, а ракета, из сопла которой бьёт белый дым. Попадание! Кит, вздрогнув всем телом резко рванул в сторону, а потом ударив по воде хвостом скрылся под водой. Питерсон шепчет под нос ругательства на смеси из русских и норвежских слов, выстрел получился не удачным и не убил кита сразу.
— Стоп машина! Полный назад! — эти слова Питерсон произносит без заминки и почти сразу китобоец вздрагивает от вибрации, останавливая свой ход, а кит остается где-то за кормой, продолжая разматывать линь.
— Заряжай добойный на лине! — эта команда уже мне и я, отлипнув от ограждения начинаю раскреплять принайтованный тяжёлый гарпун. Обычно, для ускорения процесса, добойным стреляют без линя, но видимо очень уж неудачно попал Питерсон, раз он хочет зацепить кита на ещё один линь.
С тяжёлым гарпуном на перевес я иду к пушке и сую его в ещё горячий и пахнущий сгоревшим порохом ствол, эх, теперь всю эту хрень снова чистить, ругаюсь я про себя. Как раз в тот момент, когда я уже почти зарядил гарпун китобоец вздрагивает всем корпусом, а в амортизационном отсеке заскрипели пружины. Я едва смог устоять на ногах, вцепившись в лапы гарпуна. Питерсон возиться с затвором, заряжаю новую гильзу, а я цепляю к гарпуну новый линь. Вся команда работает как отлаженный механизм. Старший механик уже на брашпиле, готовый по команде Питерсона или ослабить, или подтянуть линь, а боцман, вместе со спустившимся марсовым, ныряют в амортизационный отсек готовить ещё одну бухту каната, если понадобиться удлинить линь ещё на пятьсот метров. Мы должны быть готовы, когда кит вынырнет.
Двадцать минут кашалот бился и крутился прямо под судном, пытаясь уйти на глубину! Мы уже давно готовы повторить выстрел, а вся стая китов крутиться неподалёку, не желая бросать в беде своего товарища. Так и хочется им крикнуть, мол бегите пока можете! Я, как и все стою и смотрю на море ожидая дальнейшего развития событий, на мостике же в ярости мечется капитан. Если линь попадёт на винт, это опять может плохо закончиться, но машину глушить нельзя, хотя бы малый ход нужен, иначе судно потеряет управление, вот и нервничает начальство нехорошо поглядывая на Питерсона.
— Тяни! Готов! — по каким-то своим приметам Питерсон определил, что с китом покончено, он так и умер на глубине, не сумев подняться для очередного глотка воздуха, второй выстрел не потребовался, заметив мой недоуменный взгляд, Питерсон решил пояснить свои действия — Я ему хребет задевать, сил нет всплыть, он тонуть.