ативной свиньей, предсказывающей счастье.
- Кроме того... - Губы майора задрожали, а близорукие поросячьи глазки без прикрытия защитных очков увлажнились. - Кроме того, мамочка в детстве называла меня Хрюшей и очень любила слушать мое похрюкивание, когда чесала мне спинку. И посмотрите, наконец, кто больше напоминает поросенка, я или эти!
Не надевая очков, майор встал в ряд с археологами, скорее, напоминающими троицу ободранных козлищ, сплющил нос в пятачок нажатием пальца, надул щеки и прохрюкал. Сходство было столь разительным, что предвзятым судьям пришлось отвести глаза.
- А может, нам нарядить четырех поросят? - примирительно предложил Филин, растроганный упоминанием мамочки разведчика. - В конце концов - где три, там и четыре.
- Ну нет! - взвился Робин-Бедин, приведенный в ярость теплой интеллигентщиной. - Никаких поблажек рыцарям плаща и кинжала! Или три свиньи, или ни одной! Вот что, гражданин майор: или вы придумываете себе еще какую-нибудь роль, или лишаетесь утренника и идете на расстрел без сладкого!
Майор топнул ножкой, отошел в угол и отвернулся лицом к стене, однако обида этого нравственно гибкого человека продолжалась не более нескольких секунд. Он подошел к Бедину и дернул его за рукав.
- Феликс Александрович, можно, я на утренник наряжусь серым волком? подобострастно спросил он. - Как раз будет - три поросенка и серый волк. Мы выйдем вчетвером с археологами и все сразу догадаются.
- Вот это другое дело. Молодца! - похвалил подхалима потеплевший Бедин. - Берите бумагу, ножницы, солому для хвостов и приступайте. Кстати, нам не помешала бы и Красная Шапочка.
Мужчины обратили взгляды на лейтенанта Соколову, но та была настолько занята изготовлением костюма, что не услышала их предложения.
- Мадемуазель Соколова! Джейн! Как насчет Красной Шапочки? - обратился к ней майор Плещеев. - Я могу вам просто приказать как старший по званию, но лучше бы вы сами проявили инициативу в рамках предложения Феликса Александровича. В конце концов, перед лицом смерти воинские различия не имеют такого уж большого значения.
Лейтенант Соколова, мастерящая что-то на куче соломы, посмотрела на мужчин с мольбой.
- Только не Красную Шапочку! Please! Я так много сшила костюмов для театральных героинь и так часто мечтала выйти в собственном костюме на сцену! Вы же понимаете, что это последняя возможность в моей жизни!
Она снизу заглядывала в глаза Бедина, гладила его руки и даже тронула их щекой.
- Ну что вы, милочка, какие вопросы, - смутился этот суровый человек, совершенно беззащитный перед женщинами. - Как скажете, так и будет.
- В таком случае... - Девушка раскраснелась и похорошела от волнения. Настоящего костюма из этого материала, конечно, не получится, поэтому придется обходиться одной соломкой. Я выйду совсем обнаженная, а здесь и здесь немного прикроюсь плетением и блестками.
- Где-где? - заинтересовался Феликс.
- Вот здесь и здесь. И здесь! - Она звонко шлепнула себя по попе. - А на
голове - соломенный веночек.
- И что же это должно обозначать? - любезно спросил Бедин.
- Paradize Lost. Ева, изгнанная из Рая. По мотивам Джона Мильтона.
- Мне нравится ваша идея. А в костюме Адама, конечно, будет мой везучий друг Филин?
- Никак нет! - Возле своего плеча Бедин обнаружил смущенного капитана Мясищева. - Если товарищ майор разрешит обратиться к господину обозревателю... Мы с лейтенантом Соколовой давно помолвлены, но не можем вступить в законный брак, так как моя мама считает всех женщин-агентов развратными особами...
- К чему вы клоните? - строго спросил Бедин, который хотел подсунуть эту приятную роль своему товарищу.
- В роли Адама, если позволите, хотел бы выступить я, - признался
Мясищев. - Я пройду по коридору в трусах, а в актовом зале разденусь совсем. Ни у кого не возникнет ни малейших сомнений в том, кто я такой. Я только попросил бы оставить очки, чтобы не оступиться.
- Ну что ж, если у вас действительно такие чувства... - Бедин вопросительно посмотрел на Филина, но тот лишь пожал плечами. - И что же вы будете демонстрировать помимо, так сказать...
Соколова захлопала в ладоши.
- Сценку из эротического балета "Изгнание из Рая" немецкого авангардного хореографа Юргена Шмидта. Я видела его пять лет назад, когда работала в театре. Неизгладимое зрелище! И главное, несмотря на то что в течение полутора часов на сцене обнаженные актеры имитируют половой акт, в этом нет и намека на пошлость.
- Жаль, - заметил Феликс Бедин. На языке его шевельнулось предложение попробовать себя хотя бы в роли Змия, но при виде онемевшего от робости и счастья капитана Мясищева он сдержался.
Филин вовсе не жаждал за несколько часов до смерти изображать тряпичного волка, картонного разбойника или поросенка.
- Я могу взять на себя музыкальное оформление, - предложил он. Когда-то я учился гитаре и фортепиано и даже профессионально занимался джазом. Кстати, что будем петь и танцевать?
До самого вечера узники репетировали, и, как бывает в таких случаях, им не хватило нескольких минут.
* * *
К сожалению, начало военной карьеры Николая Свербицкого совпало с началом упадка вооруженных сил. И надо же было случиться, что уступки правительства начались не с пехоты, не с авиации, не с танков, а именно с ракет, которым будущий отважный партизан решил всецело посвятить свою жизнь. С тревогой и болью Свербицкий следил за тем, как в результате однобоких, преступных соглашений сокращается число ракет, как выводятся ракетные войска из бывших союзных стран, как закрываются одна за другой военные базы на земле самого Отечества. И вот настал ужасный день, когда генерал Гоплинов отдал приказ демонтировать девятнадцать современнейших ракет типа "земля-воздух", оснащенных сверхточной системой наведения и лишь недавно доставленных на базу - дражайших детищ Свербицкого.
Накануне варварской акции капитан не спал всю ночь, а утром поднялся собранный, спокойный и даже как будто веселый. Ни словом не выдал он своих чувств, когда ракеты везли на полигон, ни словом не обмолвился, когда солдаты и офицеры со слезами на глазах материли начальство и разбирали на части прекрасные, изящные, хищные создания убийственной человеческой фантазии, и только в тот момент, когда с ракет стали снимать электронные блоки наведения, самообладание изменило мужественному офицеру, специальностью которого в училище была электроника: он выхватил из рук солдата лом и стал яростно крушить тончайшие, сложнейшие устройства, стоившие годов труда целых институтов, целых легионов замечательных специалистов мирового уровня.
Вскоре после разоружения базы военные постепенно перестали получать зар-плату, солдат почти перестали кормить и одевать, а главное - от безделья и сознания своей никчемности служащие и мирные жители Форт-Кижа опустились настолько, что бывшая гордость и краса района - показательный военный городок - превратился в какое-то разбойничье гнездо.
Банды голодных, оборванных солдат, которыми нередко руководили разложившиеся офицеры, совершали набеги на соседние деревни, грабили продуктовые магазины, избивали местных жителей, а иногда брали в заложники детей из зажиточных семей. Малочисленной, нищей, трусливой районной милиции с ее задрипанным "козлом" и парой допотопных мотоциклов было совершенно не под силу справиться с этой "дикой" дивизией, а привлечение к боевым действиям воинских частей означало бы чуть ли не начало маленькой гражданской войны - тем более что в соседней десантной дивизии дела обстояли не намного лучше.
По улицам бродили шайки пьяных солдат, разделившихся на банды по национальному и земляческому признаку, офицеров, не желавших заискивать перед ними, оскорбляли, оплевывали и избивали, чуть не каждый день совершались ограбление чьей-нибудь квартиры, изнасилование чьей-нибудь жены или дочери. В Форт-Киже открыто действовал наркоманский притон некого азербайджанца по кличке
Махмуд - старшего сержанта, наводившего страх на самого генерала, разумеется, развелось бесчисленное количество пунктов продажи самодельной водки - ужасающего раствора технического спирта и эфедрина, мгновенно превращающего человека в агрессивное, безумное чудовище. Все чаще в городок наведывались дорогие иностранные машины с бритоголовыми откормленными пассажирами, и все чаще в районных городках, областном центре и совсем отдаленных местах страны раздавались выстрелы из стволов, числящихся за военной базой Форт-Киж.
Жалобы и приказы со стороны местного и центрального начальства оставались без ответа, поскольку сам генерал Гоплинов превратился в заложника собственных подчиненных, отсиживался на своей даче, превращенной в небольшую крепость, под охраной десятка верных офицеров и засыпал с пистолетом под подушкой. Именно в это время одному из тузов области пришла в голову блестящая идея превращения военной базы в селение, по типу военных поселений эпохи Александра I, где в мирное время жители занимались земледелием, а в военное превращались в солдат. Такая реформа, по мнению головы района Похерова, должна была, с одной стороны, обеспечить военных постоянными занятиями, с другой - позволила бы накормить и одеть эту ораву дармоедов без помощи ослабевшего, но болезненно прожорливого государства и наконец - привлекла бы в район мощный поток иностранного капитала, превратив его в настоящий туристический рай.
Создатели этой абсурдной идеи, сомнительной даже на бумаге, все же догадывались, что приучить солдат, офицеров и членов их семей к земледелию вряд ли удастся, а средствами принуждения нынешняя власть, увы, не располагала. Не располагала она и материальными средствами, которые позволили бы оснастить военных тракторами, комбайнами, веялками и тому подобными орудиями современного земледелия или, к примеру, возвести в Киже какое-нибудь мирное промышленное предприятие. Правда, бесчисленная военная техника после длительных словесных баталий была передана в