Подъехав к столу, Лестнегов остановил каталку. Крепкие сухие пальцы обхватили колеса.
— Особенно с этим Веревкиным неизвинительно. Кто вас только свел с ним…
Зимин молчал. Покосился на телефон на полке книжного шкафа: кажется, сержант Коломников успел перед выездом в Таловую не просто предупредить хозяина, чтоб ждал гостя.
— Не перестаю удивляться этому Веревкину, как это ему в голову взбрели такие фантазии. И хоть бы людям голову не морочил. Зазывает, понарасскажет так, что кто поазартнее, подоверчивее, за лопаты хватаются. Лет пятнадцать назад вдруг ни с того ни с сего заявил, что знает, где клад, на том стоит.
— Разве не отец его первым сделал заявление о том, что ему известно местонахождение золота? — спросил Зимин, проглотив слова насчет азартных и доверчивых. Хозяин еще смягчил: не касайся Зимина, сказал бы — доверчивых простаков.
— Шýтите, — прозвучало в ответ. — Я хорошо знал Афанасия Демьяновича. Тайн он не имел, заявлений о кладах не делал.
— И мост через реку Сочур не охранял?
— Охранял, — кивнул Лестнегов. — Но что с того? Никакие раненые к нему не приползали, никого там не убивали. Мы, краеведы здешние, все перепроверяли, потом пытались вызвать Ивана Афанасьевича на откровенный разговор: зачем это ему надо — создавать легенды о кладах? Убеждали, что от Сопочной Карги до Чаи напрямую через косогоры на обычных лошадях не пройти, тем более с грузом — вьючные, монгольские нужны. И что Тютрюмов четвертого или пятого сентября двадцатого года никак не мог метать гранаты на заимке Пустошной, потому что был к этому времени убит…
— А Веревкин говорит, что на Пустошной события происходили в конце лета, — вставил Зимин.
— Это он сейчас говорит, когда его поправили. А прежде и начало августа называл, и конец июля.
— Так все-таки Тютрюмов убит? Не расстрелян?
Лестнегов жестом попросил не перебивать.
— Убеждали, наконец, что по Чае плыть и причаливать к берегу на стыке лета и осени двадцатого, что-то прятать было невозможно. Выполнялся приказ собрать все брошенное на полях, на берегах рек, в лесах оружие, похоронить всех погибших при отступлении колчаковцев, всех мертвых, словом, и на Чае было как никогда многолюдно. Массу других доводов приводили. Бесполезно.
— Копать, где, по его словам, золото, предлагали тоже, наверно?
— Предлагали. Когда он отказался, копали сами. Представьте себе, в Беловодовке наткнулись на золотой клад. Мелкие самородки, самый крупный — тридцать два — тридцать три ли грамма, царские империалы и червонцы, золотой лом. Три килограмма в общей сложности. К колчаковскому это золото не имело отношения. Это в тридцатых годах приемщик Верхнекитатского торгсина инсценировал налет на торгсин, краденое на родине спрятал. Совершенно случайная, словом, находка.
— Веревкин, наверно, так не сказал, — заметил Зимин.
— Он не знает. Не сообщали ему. — Лестнегов немного помолчал. — Да, вы о Тютрюмове спрашивали. Его застрелили при попытке к бегству.
— Хм. — Зимин посмотрел на хозяина дома. — Веревкин говорит, его хоронили с почестями.
— Да, так оно и есть. Единственное, пожалуй, точное из всего, что он говорит. Я не знаю, почему так вышло. Но, думаю, не ошибаюсь: о последнем «подвиге» Тютрюмова знали единицы, слава командира частей особого назначения у него была громкая, и кто-то, видно, порешал, в губернии или повыше, и заключение вынес: чем объявлять лихого рубаку-мертвеца подлецом и изменником, лучше сделать его героем борьбы за установление Советской власти в Сибири. Улица его имени была. Правда, недолго. После глухая тишина вокруг его имени образовалась. Но напрочь имя никак нельзя было стереть, поскольку оно с ненайденным адмиральским кладом переплелось. Нам под расписку о неразглашении в начале шестидесятых, в шестьдесят втором году, разрешили в горкоме ознакомиться с некоторыми документами, касающимися исчезнувшего в районе Пихтовой клада. Так сказать, оказали высокое доверие. В расчете на нашу помощь в поисках золота. Я некоторые страницы украдкой, грешен, выписал, сохранил. Сейчас покажу.
Лестнегов чуть подался в кресле вбок, опустил руку: портфель с медными сломанными застежками лег на стол.
— Вот здесь, — сказал, постучав пальцем по портфелю, — хранится все, относящееся к кладу. А вот — те самые выписки, — извлек и подал Зимину тоненькую картонную папку, на которой было написано:
«Допрос Степана Тютрюмова, бывшего командира частей особого назначения (Пихтовский уезд).
Допрос проведен в г. Пихтовом 2 сентября 1920 года».
— Читайте, — коляска неслышно, плавно откатилась от стола.
— Подождите, Тютрюмова с почестями где похоронили? — прежде чем воспользоваться приглашением приняться за чтение, спросил Зимин.
— На той станции, где был застрелен.
— Все верно.
— Что верно?
— То, что герой-то герой, но рядом с Прожогиным ему места не было. Однако торжественные похороны Тютрюмова означали для людей, что красный прославленный командир не убивал все-таки секретаря укома. Но тогда, готов спорить, убийцей Прожогина был объявлен Взоров? — Зимин посмотрел вопросительно на хозяина дома.
— Вы больше, чем я думал, сумели разузнать, не ожидал, — похвалил Лестнегов. — Вообще-то назван был безымянный белый офицер. Но подразумевался, конечно, Взоров.
— Достойная честного человека слава, — грустно усмехнулся Зимин.
— Не позавидуешь, — согласился Лестнегов. Во второй раз предложил: — Читайте.
На листе под обложкой в правом верхнем углу стояло:
«При допросе гр-на Тютрюмова присутствовали следующие товарищи:
Малышев В. К. (представитель Сибревкома),
Берлинских А. С. (ст. следователь Новониколаевской Чрезв. Комиссии),
Дорофеев С. И. (начальник Пихтовской уездной ЧК).
Бердинских: В ночь с 22 на 23 августа вы исчезли из Пихтового. Объясните комиссии — куда и что этому предшествовало?
Тютрюмов: Я не исчез. Отбыл с поездом в Новониколаевск с докладом.
Бердинских: А по пути, в поезде, на вас было совершенно нападение…
Тютрюмов: Да.
Малышев: Это вы уже говорили. Не будем повторяться. Вечером 22-го вы велели подготовить трех лошадей для поездки. Куда и с кем?
Тютрюмов: Я приготовил коней по просьбе товарища Прожогина, сам же выехал в Новониколаевск.
Малышев: Как он объяснил, зачем ему верховые лошади?
Тютрюмов: От ничего не объяснил. Сказал, что ему нужно, что вернет коней до полудня. Больше разговора у нас на эту тему не было.
Малышев: Вы состояли в дружеских отношениях?
Тютрюмов: Нет. Просто в хороших.
Бердинских: Как часто вы виделись в Прожогиным?
Тютрюмов: Ежедневно. Разумеется, когда я или он не бывали в отлучке.
Бердинских: В какое время дня встречались 22-го?
Тютрюмов: Вечером. Поздно вечером.
Малышев: Он вызывал вас или вы пришли по личной инициативе?
Тютрюмов: Какое это имеет значение?
Бердинских: Отвечайте на вопрос.
Тютрюмов: По личной.
Малышев: О чем шел разговор?
Тютрюмов: Он спрашивал о положении с бандитизмом в районе. Особенно интересовался бандой Пушилина-младшего.
Бердинских: Он был один?
Тютрюмов: Да, один.
Бердинских: Никто не заходил к Прожогину во время вашего разговора?
Тютрюмов: Никто.
Бердинских: Вам что-нибудь говорит фамилия Взоров?
Тютрюмов: Нет. Совсем ничего.
Бердинских: Подумайте еще.
Тютрюмов: Я подумал. Ничего.
Бердинских: Вы были на становище Сопочная Карга?
Тютрюмов: Несколько раз.
Бердинских: Меня интересует день 23 августа.
Тютрюмов: Нет. Я объяснял уже, что выехал поездом…
Бердинских: При аресте у вас был отобран револьвер системы „смит-вессон“. Пули, которыми были убиты Прожогин и Взоров, выстрелены из вашего револьвера. Так показала экспертиза.
Тютрюмов: Этого не может быть. Какая-то ошибка.
Бердинских: Ошибки нет.
Тютрюмов: Мне тогда нечего сказать.
Бердинских: 23-го же августа убиты милиционер Маркушин и телефонистка Ольга Камышова, взломан сейф в кабинете Прожогина. Вам не кажется, что между событиями в Пихтовой и на Карге есть связь?
Тютрюмов: Почему мне должно казаться?
Малышев: Странно, что вы даже не поинтересовались, кто такой Взоров.
Тютрюмов: Что странного? Ждал, что мне объяснят.
Малышев: А может, потому, что имя вам известно лучше, чем членам следственной комиссии?
Тютрюмов: Чепуха.
Бердинских: Чепуха — все, что вы здесь несете. На Карге вы убили Прожогина и белогвардейского офицера Взорова, потом появились в Пихтовой. Заметать следы. Но уже когда было поздно.
Тютрюмов: Мне было незачем, как вы выражаетесь, заметать следы. Ничего такого не делал, чтобы следы нужно прятать.
Бердинских: Делали! И хватит играть в кошки-мышки. Вечером 22-го, перед своей гибелью, Прожогин позвал вас срочно прийти к нему для разговора о золоте. Речь шла о невероятно большом количестве золота.
Тютрюмов: Ну, это уж совсем бред.
Малышев: Вот письменные показания мужа Ольги Камышовой. Она слышала разговор ваш с Прожогиным и пересказала мужу. А вот — протокол допроса старшего милиционера Шестерова. Афанасий Маркушин похвастался ему, что изловил и свел к самому секретарю укома важную птицу — белогвардейца. Читайте, читайте, Тютрюмов. Говорите, если найдете что, в свою защиту.
Бердинских: Но помните: это еще не главное обвинение против вас.
Малышев: Сказать, зачем вы рвались к сейфу? За записями разговора между Прожогиным и Взоровым. Уверен, вы их там нашли. Просчитались в малом: важные бумаги чаще всего пишутся с черновиками.