— Точно. — Бражников достал из нагрудного кармана рубахи мятую пачку сигарет, закурил. Бросалось в глаза: руки его, особенно тыльные стороны ладоней, сплошь были покрыты свежими и подживающими царапинами от шиповниковых колючек.
— А почему вы решили, что Тютрюмов приехал золото закапывать?
— Это не я — это дед так решил.
— Только на том основании, что Тютрюмов приехал предупредить о готовящемся аресте?
— А этого мало?
— Не знаю. По-моему, все-таки мало, — сказал Зимин.
— Не густо, — согласился с ним Нетесов.
— Не густо — это если не знать Тютрюмова, — сказал Бражников. — Головорез отпетый. Пока в наших местах был, сотнями людей пускал в расход. А тут ему незнакомого объездчика жаль вдруг стало. По весенней грязи, под дождем, за полтора десятка километров коня погнал среди ночи спасать какого-то Силантия Бражникова. Каково?
— По весенней распутице приехал? — уловив несостыковку, переспросил Зимин.
— Да, — подтвердил Бражников. — Дед вспоминал: уезжали, первую колбу по дороге рвали, с хлебом ели.
— А Тютрюмов завладел колчаковским золотом только в конце лета, — сразу поскучнев, сказал Зимин.
— Ну, может, что-то я путаю. Может, и осенью было это, — после короткой заминки сказал Бражников. — Или, может, еще какое золото было.
— Может… — отозвался Зимин, хотя был уверен, что собеседник время приезда командира Пихтовского ЧОНа Тютрюмова к лесообъездчику на Пятнадцатый километр — весна 1920 года — называет абсолютно точно. Опять невольно подумал: прав Сергей, и бражниковская версия насчет местонахождения пихтовского золотого клада — очередная, «девятнадцатая». Не исключено, что и рассказ о том, будто Тютрюмов, якобы ринувшийся ненастной ночью из Пихтового в Вереевский бор предупредить лесообъездчика о грозящей опасности, тоже одна из легенд, какими буйно, как поваленное, долго пролежавшее дерево покрывается мхом и лишайником, поросло все, что касается адмиральских сокровищ.
Зимину захотелось поскорее закруглить разговор, распрощаться.
За окном загрохотала вечерняя электричка в сторону Пихтового, тут же в противоположном направлении простучал груженый углем товарняк. Проводив поезда рассеянным взглядом, Зимин спросил:
— Здесь раньше деревня Витебка была?
— Да, — кивнул Бражников, закуривая новую сигарету.
— Школа рядом?
— Лет тридцать назад еще стояла. Тут, под боком.
— Понятно… — Зимин кивнул.
— Не верите? — угадав его настроение, спросил Бражников.
— Да нет, почему. Все может быть, — пробормотал Зимин.
— Не верите, — уже утвердительным тоном сказал Бражников. — А вот как объяснить такой случай. Лет пять назад получаю телеграмму от сына из Забайкалья, он служит в тамошнем округе. Зовет срочно нас с женой на свадьбу. Приезжаем. И оказывается, что никакой телеграммы он не отправлял, свадьбы не намечается. Розыгрыш какой-то. Возвратились — около дома самого, чуть не под фундаментом, земля перелопачена. Шурфов с полтора десятка наделано. Копка свежая.
— Интересно, — оживился сидевший с безучастным видом Нетесов. — Ты к нам тогда обращался?
— Что бы я вам говорил? Что кто-то рылся? И что бы вы стали делать?
— Ну, не знаю…
— Вот именно. — Бражников усмехнулся. — Слушайте, что было дальше. Анну этим летом повез на Кирековское озеро, на целебные грязи. Сопроводил — и тут же обратно. И опять застаю форменный свинорой возле дома. И впридачу устроителя этого свинороя. Так азартно копал — меня даже не заметил. Спросил его, что делает. Он откровенно: «Клад ищу».
— А ты?
— А я что ему сделаю? Велел сровнять землю и проваливать вон, не появляться на глаза впредь.
— Кто это копал? — поинтересовался Сергей.
— Да вроде из наших мест мужик. Рыжий такой, лет тридцати. Как-то раз в электричке встречал его раньше и потом еще на перроне в Пихтовом.
— И после этого ты опять в милицию не пошел…
— Да ну, несерьезно, — отмахнулся Бражников. — Может, он тронутый какой.
— Про первые раскопки его спрашивал?
— Спрашивал. Говорит, первый раз копал.
— А почему именно у твоего дома, не в каком другом месте? Как он это объяснил?
— Никак. Молчал.
— Значит, летом этого года было? — уточнил Нетесов.
— В июне. В середине.
Вошла, поздоровалась женщина в ватнике, жена Бражникова, опустила полные подойники на лавку около печи. Раздевшись, через марлю нацедила в глиняные кружки парного молока, поставила перед гостями, перед мужем.
— Помнишь, Нюра, на вокзале показывал тебе мужика, который рылся возле нашего дома, золото искал? — спросил Бражников у жены.
— Помню, — ответила женщина. — Из Таловки, кажется. А может, даже в самой Пихтовой теперь живет.
— Это не кочегар из техникумовской котельной? — спросил Нетесов.
— Нет. Того-то уж я знаю как облупленного, — ответила жена Бражникова. — Он у нас и бывал на днях. Вместе с этим самым… С кем он вместе клад ищет…
— С биолокаторщиком, — подсказал Нетесов.
— Вот-вот, — закивала Бражникова.
Зимин, рассеянно, скептически слушая разговор, недоумевал: с какой стороны возле домика копали? В прошлый приезд он прошелся вокруг домика: земля слежавшаяся, утоптанная. Идеально ровная площадка. Смети листья — и хоть бильярдные шары гоняй по такой.
— Что-то не заметно, чтобы недавно землю рыли у дома, — заметил он.
— Да, действительно, — поддержал его Нетесов.
— Так… А что должно быть заметно? — Бражников допил молоко и, поставив перед собой на стол кружку, посмотрел на гостей с неподдельным удивлением. — Копали-то не здесь.
— А где? — спросил Нетесов. — Это же Вереевский бор, пятнадцатый километр?
— Так, — живо согласился Бражников. — От оси пихтовского вокзала вот до нас, где мы сидим, пятнадцать километров сто пятьдесят три метра. В копейку.
— Ну и что?..
— А кордон лесообъездчика, кордон Силантия — это по имени деда — по ту сторону насыпи. Далеко в сторону от полотна. По старому счету ровно на версту.
— И тоже пятнадцатый километр?
— Тоже пятнадцатый от Пихтового.
— Значит, за железной дорогой, — сказал, что-то вспоминая, Нетесов.
— А ты думал, в самой деревне? Еще в прошлом веке, когда чугунку по Сибири проводили, ею дедов кордон от Витебки отрезали. А то бы такой Тютрюмов дурак был, чтобы приезжать закапывать клад в самом центре деревни.
Зимин до сих пор с трудом скрывавший желание поскорее возвратиться в Пихтовое, при этих словах Бражникова поглядел на него с интересом. Это уже немало значило, что дом лесообъездчика находился в 20-м году за чертой многолюдной Витебки.
— Вроде, Иван Артемьевич, твой дед в этом доме жил до последних дней? Ошибаюсь? — спросил Сергей.
— Жил. — Бражников кивнул. — Когда вернулся сюда через много лет, уже лесники не нужны были. Путевым обходчиком устроился. А первый дом свой подремонтировал, хозяйство там держал. Теперь мы с Анной…
— Не соображу сразу, где он стоит, — сказал Нетесов.
— За железнодорожной насыпью болото, потом ельник. За ним…
— Н-нет. Не помню. — Нетесов помотал головой.
— Да знаешь ты это место. Проселок там, что на губернский тракт ведет. Известняковая плита надгробная, — попытался оживить в памяти Нетесова местонахождение лесокордона Бражников. — С надписью: «Богу, царю небесному представленной 1813 года 21 числа января Агриппине Рыбниковой».
— «Жившей 67 лет и мало больше», — подхватил Нетесов.
— Да-да, — закивал Бражников.
— Ну, эту-то плиту знаю, — сказал Нетесов. — Что, все еще лежит?
— А кому она мешает?
— Здорово, — оживился Нетесов. — И надпись сохранилась?
— Наверное. Давно не смотрел.
— Интересная, Андрей, плита, — живо повернулся Нетесов к Зимину. — Надпись там по-старинному, вместо «января» — «генваря». Нас, когда пацанами там бегали, больше всего поразило: «Жившей 67 лет и мало больше». Никак не могли понять, что это значит: «мало больше». Учительница, Анна Леонидовна, объяснила, что это надо понимать: чуть больше шестидесяти семи лет жила.
— Вот-вот, плита. А недалеко от дома еще старое татарское кладбище, — сказал Бражников.
— М-м… Верно. — Нетесов кивнул.
Услышав о проселке, ведущем на губернский тракт, о мусульманском кладбище, Зимин тут же вспомнил разговор в гостинице «Украина» с внуком заместителя командира Пихтовского чоновского отряда Айваром Британсом. Как это прозвучала цитата из письма Тютрюмова к его деду? Что-то там о лошадях, зарытых возле татарского кладбища по дороге на деревню. Деревня Беленькая, кажется? Или Светленькая? Да, Светленькая. Латыш сделал тогда оговорку, будто сознательно искажает фразу из письма. Но, возможно, что и процитировал точно, слово в слово.
— Проселок мимо кладбища на губернский центр — это через деревню Светленькую? — не замедлил спросил Зимин.
— Через нее, — ответил Бражников.
Вот. И тут латыш тоже ничего не стал переиначивать. Хотя какую особую тайну открывал он Зимину, сыпя местными названиями? К адмиральскому золотому кладу это не очень-то приближает. Разве что Британс-младший лишний раз подтвердил: кое-какими секретами, относящимися к спрятанным здесь в гражданскую войну сокровищам, он владеет.
— Значит, километра полтора ходу всего до кордона? — уточнил Сергей.
— Да, не больше, если напрямую. — Бражников кивнул, поглядел на обувь гостей. — Плохо, что не в сапогах вы. Я через болото хорошую дорогу нынче наладил. Но там в двух местах не обойтись без сапог.
— Нет проблем, переобуемся, — сказал Нетесов.
— Так что, не заночуете?
— Да ну, зачем? Досюда от Пихтового туда-сюда езды полчаса.
— А то оставайтесь. Мы с Нюрой на кордон уйдем. Утром сапоги принесу.
— Так у тебя где дом основной, не пойму? — с улыбкой спросил Нетесов.
— А и там, и там у него. Где ночь застанет, — ответила жена Бражникова.
— Нет, завтра приедем, — Сергей посмотрел за окно, где было уже совсем темно. — Как рассветет, будем. Встали, Андрей? — перевел взгляд на Зимина.