верещал изо всех сил и сучил ножонками. Баба швырнула салоп на перила крыльца и заорала:
– Я тебя отучу уросить! Взял себе норов чуть что орать благим матом! Сунь его, Прошка, в снег, он живо умолкнет!
Кротков подивился тому, как родители воспитывают своё чадо, и застучал кулаками по воротам.
– Кого надо? – крикнула баба, а мужик с ребёнком забежал в сени.
– Я к подпоручице Мидоновой! – громко произнёс Кротков. – Послан к ней её братом, что на городской заставе прапорщик.
– Дерни за верёвочку и заходи, – сказала баба и, прихватив салоп, ушла в дом.
Хозяйка дома встретила Кроткова благосклонно. Это была дама в предосеннем возрасте, весьма округлых форм, очень живая и неугомонная. Она осыпала Степана градом вопросов и осталась довольна его ответами. Без долгих слов сошлись на том, что жилец будет иметь полный пансион с оплатой пяти рублей в месяц. Мидонова показала комнаты: одна являлась спальней, в другой можно было проводить часы досуга, сидя в кресле и взирая на обветшавший угол крепостной стены. Сысоя поместили в людской, с семьёй крепостных, единственным говорящим имуществом бойкой подпоручицы.
Скоро Кроткову в его гостиную комнату был подан обед из трёх блюд: наваристые щи с большим куском мяса на мозговой косточке, каша (опять же с мясом) и яблочный компот. Степан не торопясь отобедал, затем решил испытать мягкость постели, лёг на кровать и, утомлённый дорогой, крепко уснул.
Вечером госпожа Мидонова пригласила Кроткова к себе на чашку чая.
«Эге! – смекнул Степан. – Знать, она не так уж и бедна, раз завела у себя обычай баловаться редким и дорогим питьём». Его догадка была верной: бойкая подпоручица среди немалой части казанцев, состоявшей из мелких чиновников и дворян, выслужившихся из солдат, пользовалась большим успехом как прозорливая ворожея и удачливая сваха, а её дом был столицей мирка служивых людей, с которого Мидонова собирала необременительную дань, как пчела с медоносного поля.
В гостиной, изобильно украшенной занавесочками и вышивками, кроме хозяйки, за столом сидел капитан Порфирий Игнатьевич Лаптев в пехотном мундире, явный вздыхатель госпожи Мидоновой, ветеран Семилетней войны, ещё не оставивший надежд обрести своё семейное счастье в объятиях весёлой вдовы. Кротков и Лаптев были представлены друг другу, хозяйка разлила по чашкам чай. Некоторое время в комнате слышались только лёгкие постукивания чашек о блюдца, вкусное прихлебывание и довольные вздохи, затем Порфирий Игнатьевич осведомился у Кроткова, где тот изволит служить.
– В гвардии Преображенского полку, – ответил Степан, сразу угадав в капитане свирепого и беспощадного служаку. – Сейчас в отпуску по болезни.
– Так, понятно, – промолвил Порфирий Игнатьевич. – А в Казань, стало быть, прибыли схорониться от злодейского самозванца?
– Сейчас всем помещикам неуютно стало жить в своих усадьбах, – сказал Степан.
– Зря вы сюда приехали, – покачал головой Лаптев. – Ехали бы лучше в Москву. У нас из Казани не только помещики разбежались. Сам губернатор невесть куда сгинул, говорят, он в Кокшайск убежал. Вот сколько страху нагнал на генерала Бранта казак Пугачёв!
– В Синбирске то же самое было, – ответствовал Кротков, весьма удручённый известием, что попал из огня да в полымя. – Дворяне почти поголовно бежали в Москву, а я – сюда, посчитав, что раз здесь губернатор, то и власть крепка и надёжна.
– Губернатор, к несчастью, болен, – вздохнула Мидонова. – Очень милый старичок, я была ему представлена, так он, неловко сказать, столь прекрепко чмокнул мне ручку, что синяк проявился…
– Что же теперь делать? – заволновался Кротков. – Раз нет губернатора, значит, город некому защитить?
– Господа, не изволите выкушать ещё по чашке чаю? – предложила Мидонова, слегка раздосадованная тем, что Степан её перебил.
– Выкушаю, со сладчайшим удовольствием! – провозгласил Лаптев и оборотился к Кроткову: – Забудьте, Степан Егориевич, о губернаторе, забудьте и не вспоминайте! В Казань, слава богу, явился её спаситель, генерал-аншеф Бибиков, назначенный главнокомандующим войск, действующих против бунтовщиков.
– Я в Казани большой воинской силы не увидел, – сказал Кротков.
– А её и нет. Бибиков приехал с несколькими офицерами, но слышно, за ним идёт несметная сила: гренадёры и гусары. Эти солдаты войну знают, против них и пруссаки не устояли, а мужицкие толпы они разгонят одним криком.
– Порфирий Игнатьевич командовал гренадёрской ротой, – нежно проворковала Мидонова, пододвигая к Лаптеву вазочку с ежевичным вареньем.
– Мне за службу приходилось побывать во всяких переделках, – приосанившись, доложил капитан. – Если те, что придут за Бибиковым, такие же молодцы, какие у меня были, то никому мало не покажется: ни мужикам, ни помещикам.
– Что это ты такое говоришь, Порфирий Игнатьевич? – удивилась подпоручица. – Они что, на дворян кинутся?
– Солдат на уме всегда имеет три задумки: выжить в бою, убить врага и разжиться – вестимо, золотом. В чистом поле солдат воюет с прохладцей, а если за врагом виднеется городок, где можно будет пустить на ветер пух-перо из перин и подушек, то у солдата сразу прибавляется и удали, и силы.
– Ужели гренадёры такие озорники? – спросила Мидонова. – Зачем им пух-перо?
Глаза старого пехотинца сверкнули молодым задором, он мигнул усом и усмехнулся:
– Немцы надеялись сберечь свои талеры в подушках да перинах, но наш солдат догадлив, мигом раскусил, где надо искать золото.
– Вот, значит, как! – оживился Кротков. – Не думал, что немцы такие дурни! Но от гренадёров и нашим помещикам не поздоровится, солдаты мимо денег не пройдут. Да и злодеи за тем же громят усадьбы.
– В бунте пойдут прахом многие имения, – задумчиво произнёс Лаптев. – Кто-то потеряет всё, а кто-то обогатится. Только одна есть этому помеха.
– Какая же помеха? – встрепенулся Кротков.
– В Пруссии у каждого мужика в избе можно найти серебро и даже золото, а у нас в большом ходу лишь медные деньги. Сколько может солдат носить на себе меди? Не больше десяти фунтов – а это всего четыре рубля.
– Наш солдат и пуд легко будет носить, – сказал Кротков, понемногу начиная догадываться, что Лаптев случайно открыл ему опасность, которая может угрожать его намерению завладеть богатством.
– С пудом меди он долго не проживёт, – резонно заметил капитан. – Любой мужик его так дубинкой зашибёт, что он не успеет увернуться. И цена медному пуду – всего шестнадцать рублей.
– Да, это не клад, – согласился Кротков. – Даже если этой меди рогожный куль.
– Медные деньги, Степан Егориевич, наша казна хранит в бочках, по шесть пудов в каждом бочонке.
– А я такого и не ведала! – простодушно удивилась подпоручица.
– И бочки те дубовые, – продолжил капитан. – Каждый солдат для того и воюет, что у него перед глазами всегда бочонок, но не с медью, а с золотом.
– Зачем солдату столько богатства? – возразил Степан. – Сегодня он жив, а завтра его нет. Ему и рубля хватит, чтобы обожраться в кружале винищем.
– Солдат, как и всякий человек, живёт надеждой на счастье, – сказал капитан. – А бедняк счастлив не бывает. Картёжник ищет своё счастье в игре, а солдат – в бою. Это может понять только тот, кто побывал в штыковой атаке.
Он снисходительно посмотрел на Кроткова, и в этом взгляде прочитывалось: не знаешь ты, гвардейский выкормыш, войны, потёрся близ царских хором в караулах, а я четверть века тянул лямку армейской службы, от солдата до капитана. Презрение бывалого воина царапнуло Степана за душу, он смутился и насупился.
Перемену в настроении гостей заметила хозяйка, и у неё сразу же нашлось то, чем можно было их развеселить. На столе появилась колода карт, и Мидонова обратилась к капитану:
– На что погадать, Порфирий Игнатьевич?
– Поздно мне искать своё счастье, а вот молодому человеку узнать про это как раз. Я, если позволите, выкурю свою трубочку.
– Будьте любезны, Порфирий Игнатьевич, курите… Ну-с, Степан Егориевич, вы, конечно, желаете узнать, верна ли вам ваша пассия?
– Пока я не мечтаю найти своё счастье в женщинах, – ответил Кротков. – Они ветрены, ненадежны и не могут представлять собой опору в жизни.
– Вот как! – слегка обиделась Мидонова. – И в чем вы видите себе опору?
– Известно в чём. В богатстве, – снисходительно промолвил Кротков. – Разве не так?
– А вы, Степан Егориевич, умны не по летам, – хозяйка перетасовала карты. – Что ж, поглядим, какое счастье присуседится к трефовому королю.
Кротков с волнением глядел, как она разложила карты на три столбца, и, мучаясь нетерпением, сказал:
– Прошлого и настоящего мне не надо, давайте раскроем, что будет.
– Это против правил! – удивилась Мидонова. – Но будь по-вашему.
Она открыла карту, и Степан вздрогнул: это был король пик.
– Судьба приготовила вам встречу с властным человеком, – произнесла подпоручица. – И сия встреча круто изменит вашу жизнь…
– И это всё? – поторопил Степан гадалку.
– Бубновый туз уверяет, что на вас свалятся большие деньги. Но ими нужно распорядиться с умом, поскольку сразу объявятся охотники завладеть богатством.
– А что ещё за карта рядом? – разгорячённо спросил Степан. – Я хочу знать всё.
– Это дама треф. К вам, Степан Егориевич, она определённо теснится, – жеманно вымолвила подпоручица, указывая мизинцем на трефовую красотку, которая пухленькими губами и сдвинутыми к переносице бровями весьма смахивала на хозяйку дома.
– Пущай теснится, моего богатства ей не видать, – неосторожно буркнул Кротков, на что Мидонова опять слегка обиделась и, смешивая карты, сказала:
– Разве, Степан Егориевич, вы не пожалуете того, кто нагадал вам богатство, хотя бы какой-то его малостью?
– Долго ждать придётся. Ужели я начну трясти своим кладом по сторонам, как только его обрету?
Мидонова удивлённо на него взглянула и заливисто расхохоталась.
– Экий вы, однако, забавник, Степан Егориевич! Карты много чего обещают, да мало что делают. И всему виной сами люди: они начинают торопить своё счастье, а оно, как перепелка, из-под ног – фрр! И нет его!