Грохот пушек и приближающийся шум сражения заставили Кроткова поторопиться. Он забежал в свою комнату, открыл походный сундук и, вынув оттуда кошелёк с золотом, привязал его к поясу. «Вот и пришёл мой час, – возбуждённо подумал он. – Мужицкий анпиратор рядом, теперь мне надо его не упустить!» Внезапно сквозь окно до него просочились дикие вопли и бешеный топот конницы. «Башкирцы! – догадался Степан. – Как бы мне не попасть под их пики и сабли». Он выбежал из дома, высунулся в ворота и едва успел уклониться от дротика, брошенного промчавшимся мимо всадником. Кротков, петляя как заяц, пробежал по двору, примерился к забору, одним махом взлетел на него и оказался в узком проулке. Поднявшись с земли, он без оглядки помчался в сторону крепости.
Проулок упирался в стену амбара. Цепляясь за выступы венцов, Степан забрался на крышу, дополз до конька, выглянул и тотчас отпрянул, потому что рядом с его головой ударила в доску пуля. Немного выждав, он высунулся снова и увидел, что перед въездом в крепость гарцует, размахивая пиками и саблями, небольшая толпа башкир, ворота распахнуты настежь, и в них, возле пушки, суетятся солдаты. Ударил выстрел, несколько башкир упали с коней, остальные, завизжав, ускакали прочь. Путь к спасению был открыт, и Кротков, скатившись с амбара, побежал к крепости, перепрыгивая через убитых на дороге людей.
Солдаты, откатив назад пушку, облепили створы ворот и пытались их закрыть, но те никак не поддавались их усилиям, потому что уже много лет всегда стояли нараспашку, осели и заржавели в петлях.
– Навались, ребята, навались! – кричал красным от натуги солдатам их прапорщик.
Из крепости на коне на них наехал генерал Потёмкин. Он был бледен и устрашающе сердит.
– Если в сей момент ворота не будут закрыты, – заорал он на прапорщика, – ты поплатишься головой!
Худой и жилистый прапорщик, подстёгнутый генеральским криком, прыгнул к воротам, упёрся, и они, будто ждали этого, подались. Раздались скрежет, скрип, и ворота, сначала одна створа, затем другая, были закрыты.
В крепость сбежались все, кто должен был в это время биться с пугачёвцами: четыре батальона солдат, дворяне-ополченцы и все офицеры, а их было в Казани немало. Успели прибежать сюда и самые резвые обыватели. Губернатора Бранта, который лежал уже при смерти, принесли в крепость на руках. По состоянию своего здоровья он был уже не командир, оставался Потёмкин, но и тот не спешил объявить себя комендантом. Сами собой командиры батальонов взяли каждый по одной стороне крепости и расставили своих солдат по стенам, нашли канониров, приставили их к пушкам, возле которых сложили порох и ядра для отражения приступа.
Ворвавшиеся в город башкиры были передовой разведкой, и они донесли Пугачёву, что в городе царит безначалие, и ободрённый этой вестью самозванец принялся спешно готовиться войти в Казань.
Вбежав в крепость, Кротков остановился, чтобы перевести дух, и огляделся. Вокруг было сутолочно и шумно, люди искали своих знакомых и родных, чтобы с ними соединиться и затем обрести какой-нибудь кров. Требуя лекаря, вопили несколько раненых, которых принесли с улиц и бросили прямо на землю. Крепостные коровы, которых не выгнали сегодня в поле на пастьбу, бродили между людей и возмущённо мычали.
Мимо Кроткова прошли несколько солдат с ружьями, и он поспешил за ними следом к крепостной башне, поднялся по лестнице с яруса на ярус на самый верх. Степан знал, зачем он это делает: ему нужно было видеть Пугачёва и его войско. На стене тесно стояли солдаты и обеспокоенно глядели в сторону Арского поля, где загрохотали, плескаясь чёрным дымом, пушки, и пугачёвцы, двигая перед собою возы с сеном и орудия, тремя громадными оравами пошли на штурм города.
Кротков пристально, до рези в глазах, вглядывался, чтобы увидеть «мужицкого анпиратора», но в клубах порохового дыма, застлавших окраину города, разглядеть его было невозможно. «Наверное, он держится позади своих толп, – подумал Кротков. – И правильно делает. Для меня будет беда, если он раньше времени сгинет».
– Беда, братцы! – раздался чей-то крик. – Гляньте, кажись, ополченцов погнали дубинами!
– А вот и губернаторский загородный дом зажгли!
Кротков посмотрел в сторону пожара и увидел, что защитники предместья, недоросли-дворяне, бегут, прячась по кустам и заборам, а за ними гонятся мужики и гвоздят их дубинами.
Сопротивление суконщиков, которые обороняли свою слободу, тоже было недолгим. Башкиры с горы осыпали их стрелами и, убедившись, что пушку ремесленников разорвало выстрелом, с дикими воплями ринулись в улицы, убивая всех встречных, не щадя ни стариков, ни детей. В дома полетели горящие головни, и скоро вся Суконная слобода была объята пламенем.
Сам Пугачёв с Шарной горы начал обстреливать город из десятка пушек ядрами и картечью. Толпы мятежников заполонили город, начался грабеж домов и купеческих лавок, сразу загорелось несколько зданий, пугачёвцы без пощады резали до смерти всех, кто им попадался одетым в немецкое платье.
– А вот и сам Пугач! – вскрикнул самый востроглазый из солдат, указывая рукой на всадника в малиновом кафтане и жёлтых штанах, который сидел на белом коне в окружении своих приспешников.
Кротков поглядел в сторону «анпиратора» и ничего толком не узрел: перед Пугачёвым выкатили пушку, она выстрелила, и всё вокруг заволокло чёрным дымом. Степан увидел офицера, который приблизил к глазам зрительную трубку, и кинулся к нему:
– Господин поручик, дозвольте глянуть на злодея.
– Хочешь на анпиратора Петра Фёдоровича посмотреть? – усмехнувшись, сказал офицер, протягивая ему зрительную трубку. – Вполне каторжная морда!
Дым от пушки рассеялся, и Кротков ухватил усиленным трубкой взглядом сначала пугачевские сапоги, потом жёлтые штаны и малиновое сукно кафтана, затем лицо и вздрогнул от изумления: как одна копейка на другую, Пугачёв был похож на приснившегося Степану мужика, который вытолкнул из гроба покойного государя Петра Фёдоровича. Пугачёв смотрел мимо Кроткова, но вот он отёр пятернёй бороду и, взглянув Степану в глаза, подмигнул, как приятелю, по-свойски и с каким-то понятным только им двоим тайным значением.
«Он знает, что я здесь! – вздрогнул Кротков. – Но мне-то нужен совсем не он, а его золото!»
Степан опять навёл на Пугачёва зрительную трубку, но тот про него забыл. Размахивая руками, стал указывать своим приспешникам, куда стрелять из пушек и катить возы с навитой на них соломой, чтобы поджечь стены крепости. Отдав трубку, Кротков подошёл к башне и встал возле неё, отрешённо наблюдая за всем, что происходит вокруг.
Солдаты на стенах заряжали ружья, канониры в башнях забивали заряды в пушки, офицеры требовательно оглядывали солдат и ободряли их словами. Все ждали штурма, но случилось неожиданное: Пугачёв внезапно передумал идти на крепость, его канониры подцепили пушки к упряжи и, настёгивая коней, бросились следом за своим «анпиратором», за ними толпой повалила мужицкая пехота, по пути поджигая дома.
Солдаты на стенах не знали, радоваться такому повороту событий или огорчаться, однако Пугачёв ушёл, а служивые люди всегда довольны передышкой. Они отложили в сторону ружья и стали шарить в своих карманах, ища в них кто сухарные крошки, кто табак, чтобы набить трубку и побаловаться колючим и духмяным дымком.
Кротков вспомнил, что сегодня не ел, и у него засосало под ложечкой. Он поторопился сойти со стены и поискать, где бы ему покормиться, но попал не на раздачу хлебов, а на крестный ход, который после молебна о спасении христиан от богомерзкого злодея проводил архиепископ Вениамин. В шедшей за священнослужителем толпе Кротков увидел Мидонову и поспешил к ней. Понемногу он вывел её в сторону и сказал:
– Я так поспешно убежал, что не взял с собой даже корки хлеба.
Мидонова заслонила от посторонних глаз корзину, которую держала в руке, и достала из неё кусок рыбного пирога.
– Не покидайте меня, Степан Егориевич, – жалко пролепетала подпоручица. – У многих здесь такие разбойничьи лица, что я боюсь.
Они отошли в угол крепости к Спасскому монастырю и сели на бревно. Кротков дожевал пирог, потянул воздух ноздрями и насторожился. В дыру, пробитую пушечным ядром в стене, из города несло дымной гарью. Казань горела, и Степану впервые, с того часа, как он кинулся в погоню за кладом, стало по-настоящему страшно. «Может, анпиратор и подмигнул мне, чтобы надсмехнуться, – с ужасом подумал Кротков. – Он уже знал, что спалит Казань и я сгорю заживо!»
О пожаре, который забушевал в Казани, скоро узнали все, кто находился в крепости. Она стала наполняться едким сизым дымом, из-за стен в крепость пчелиными роями полетели искры, которые осыпались на крыши домов и церковных зданий, люди стали вопить и метаться по крепости, ища спасения, но его не было. Уже казалось, что всем им уготована погибель, поэтому командиры батальонов, сами по себе, велели своим солдатам образумливать толпу и поливать крыши водой. Некоторых отъявленных смутьянов солдаты успокоили кулаками, а остальной народ попритих от бессилия и согласия с тем, что смерти не избежать, и стал слёзно молиться и ждать чуда.
Глядя на хныкающую Мидонову, Кротков ощутил гнетущее душу беспокойство и понял, что если останется сидеть рядом с ней, то расплачется и затоскует. Усилием воли он поднялся на ноги и побежал к башне. В крепости было смрадно и душно, и, взобравшись на стену, он сразу почувствовал, что его обдуло горячим ветром. Уже наступил поздний вечер, но в Казани было светло как днем – горели не десятки, а многие сотни домов. Со стены город казался огненным морем, где крепость оставалась единственным ещё не сметённым волнами пламени островом, над которым вздрагивало, готовое пролиться кипятком, красное небо.
Жителей Казани терзало лихо, а Пугачёв пировал. К нему башкиры, подкалывая пиками, согнали обывателей и поставили их перед «анпиратором» на карачки.
– Что, детушки, признаете меня своим государем? – сказал Пугачёв, красуясь перед людьми на приплясывающем белом коне, одетый в красный, цвета свежей крови, кафтан. – Я ить ваш анпиратор Пётр Фёдорович!