«Надо будет к ним пристать, – подумал он. – И вместе идти за анпиратором. Гусары знают, где он есть, и от него не отстанут».
Скоро лодка достигла правого берега. Кротков отдал кормщику деньги за перевоз и взглянул на Сысоя.
– Ну, и где лошадь с телегой?
– Недалеко. Вон в тех избах.
Это был большой рыбацкий стан со множеством развешанных на кольях сетей и лодками возле воды. Сысой зашел в избу и скоро вернулся с мужиком. Они скрылись в большом сарае, немного там пробыли, и Сысой вывел за уздцы лошадь, запряжённую в телегу. Кротков посмотрел на неё и поморщился.
– Как же я на берёзовых ребрах поеду! – сказал он. – Ты бы хоть соломы наложил.
– Вот въедем, барин, на берег, и будет тебе соломенная перина! Здесь только одна рыбья чешуя да тина. А солому на первом же поле возьмём.
Кротков устроился на телеге, и они по долгому взвозу поднялись на береговую гору, где находилась большая деревня, на краю которой стоял господский дом. Степан велел повернуть к нему, и они въехали на большой двор, где их встретил старик, сказавший, что он здешний бурмистр, а барин уехал от пугачёвщины жить в Москву.
– Нет ли у тебя места, где бы заночевать? – спросил Кротков.
– Как нет, – ответил бурмистр. – Хоромы пустуют, ночуйте, только для тебя, барин, разносолов у меня нет.
Кротков проголодался, кроме того, он не забыл про гусар, которые, переправившись через Волгу, скоро будут здесь, а их командир был нужен Степану для его задумки.
– Вели кому-нибудь, старый, изловить парочку молодых хохлаток и попотчуй меня курятиной.
Просьба гостя обещала бурмистру не меньше двугривенного, и он оживился, подозвал проходившего мимо парня и пустил его в шумную погоню за курами. Скоро в углу двора полетели пух и перо, задымила летняя, сложенная из кирпичей под открытым небом печка, и повар водрузил на неё котёл с водой.
К Степану подошла девка и поставила на скамейку большую чашку с малиной.
– Угощайтесь, барин, – сказала она, краснея от своей смелости. – Не подать ли чего ещё?
Кротков с ней ласково заговорил, но когда он взял её за руку, Сысой так и замер с большой охапкой соломы в руках, которую принёс, чтобы положить в телегу. Ему были памятны валдайские шалости своего господина, когда того обобрали бесстыжие ямские девки, и он встревожился, как бы с барином не случилось такой же беды, но Кроткова, который и впрямь почувствовал, как у него начались головокружение и сердцебиение, спасли гусары. Их конная толпа с топотом ворвалась во двор, а к Кроткову подъехал офицер.
– Секунд-майор граф Меллин, – отрекомендовался он.
– Синбирский дворянин Кротков. Если вам, граф, нужен здешний хозяин, то он в бегах, как, впрочем, и ваш покорный слуга. Я только что выбрался из Казани и следую в свою деревню.
Запах варившейся курятины привлёк внимание проголодавшегося майора, и Кротков не замедлил пригласить его разделить с ним ужин.
– Не откажусь, – сказал Меллин. – Отдам распоряжения, и буду к вашим услугам.
Он повернул коня к бурмистру, который стоял на коленях под присмотром двух гусар.
– Распорядись, старик, забить для моих удальцов бычка или нетель. Да вели истопить баню, а то я в Казани продымился насквозь.
– Нет у меня власти тратить барское добро, – ответил бурмистр. – Господин с меня спросит, а чем я отвечу?
– Ответишь моей распиской, – важно заявил граф. – Она потянет наравне с золотом. Обменяешь её в казначействе на деньги. Или ты не веришь моему слову?
– Верь или не верь, да твоя власть теперь, – сказал бурмистр. – Скажи, барин, своим ребятам, чтобы огня не жгли, а то, не ровен час, спалят двор.
– Хватит болтать, старик! – рассердился Меллин. – Казань сгорела, а ты об этих гнилушках печёшься. Ступай и делай, что тебе велено.
Граф сошёл с коня, кинул поводья денщику и сел на скамейку рядом с Кротковым, который искоса на него взглянул:
– О Пугачёве что слышно?
– Бежит сломя голову и всё вокруг крушит. Вон что с Казанью сотворил! Скоро вернутся мои гусары, коих я послал в разведку, и донесут, куда он направился. Мне велено идти за ним следом, а будет удача, то и схватить злодея.
К ним подошёл повар и доложил, что ужин готов.
– Что у тебя ещё, окромя кур? – спросил Меллин.
– Есть ветчина с хреном, копчёный сом.
– Подавай! – велел граф. – И водку неси, самую очищенную!
Посовещавшись, они решили в дом не идти и ужинать во дворе. Сысой и денщик графа принесли стол, два стула и скатерть. Скоро поспела водка и закуска. Граф ел по-солдатски: много и жадно. После третьей чарки он расслабил пояс, достал трубку, раскурил её и сказал:
– Признаться, я удивлён, что вы так спешите в свою усадьбу. Это опасно: разбойники здесь встречаются на каждом шагу.
Ответ у Кроткова был уже готов, и он поведал майору о злодее Фирске, который воцарился в его доме и тиранствует по всей округе.
– Уходя из Казани, – пояснил Степан, – я крепко надеялся пристать к воинской команде, которая пойдёт за Пугачёвым. И мне повезло: я встретил вас.
– Я не против, если вы пойдёте со мной, – согласился Меллин. – Только будет ли вам со мной по пути? Пугачёв идёт куда ему вздумается, и в Казани его никто не ждал, а он взял и нагрянул, как снег на голову.
– Казань разорена, но и многие помещики потеряли свои имения, – сказал Кротков. – Пугачёв неслыханно обогатился грабежами и, отягощённый добычей, он, наверное, не так уж скор на ногу, как прежде.
– Мне уже доводилось видеть обозы, брошенные злодеем во время бегства. Никаких сокровищ в них не было, двадцать – тридцать телег с тряпьём и мехами да бочки с медной казной, а на неё мои гусары не падки.
– Но того не может быть, граф, чтобы у Пугачёва не было золота, – дрогнувшим голосом произнёс Кротков. – Он его, верно, держит при себе.
– На это и надеются мои гусары, – кивнул Меллин. – Поэтому мне не приходится их подгонять. Каждому обещана награда за поимку злодея.
Ночь была тёплой, и Кротков её провел в телеге на соломе. В утренних сумерках к нему подошёл Меллин и потряс за плечо:
– Мы выступаем, Пугачёв бежит к Цивильску, если вам с нами по пути, то поторопитесь.
Цивильск был далеко в стороне от его усадьбы, но Пугачёв никогда не ходил прямо. «Кружит, перед тем как сделать захоронку клада!» – догадался Кротков, спохватился и стал поторапливать Сысоя, чтобы тот поскорее запряг лошадь. Вокруг них царила суматоха воинского сбора, гусары седлали коней, наиболее бойкие обшарили кухню, погреба и чулан, и тащили из них всё, что можно было съесть. Бурмистр, глядя на такой разор, сначала хотел встать на пути расхитителей, но гусары его оттолкнули, и он от них отступился. Однако граф Меллин не забыл своего обещания, подъехал к бурмистру и бросил к его ногам бумажный лист.
– Не хнычь, старик! Вот тебе расписка на пять рублей, отдашь её своему барину. А гусарам кланяйся, что они у тебя ничего не сожгли и не перепортили девок.
По знаку майора унтер-офицеры начали строить гусар в ряды, горнист вынул заблестевшую на солнце сигнальную трубу и протрубил поход. Когда команда тронулась в путь, Сысой завязывал на упряжи последний ремешок, и Кротков успел пристроиться к гусарскому обозу.
Пугачёв из Цивильска, где он разграбил провинциальную казну и обогатился на пятьдесят бочек медных денег, половину которых раздал народу, направился к Курмышу, где совершил то же самое: грабёж казны, убийства офицеров и раздачу части казны людям.
Появление Пугачёва в чувашских и мордовских землях было подобно свежему ветру, мгновенно раздувшему подземный огонь всегда тлевшей ненависти рабов к своим господам до истребляющего пожара крестьянской войны. Где бы ни ступал Пугачёв, он мгновенно обрастал мужицкими толпами, которые после его ухода разбивались на многочисленные ватаги, продолжавшие вершить суд и расправу над всем дворянским родом. Поэтому команде майора Меллина то и дело приходилось вступать в схватки с мужицкими шайками, а затем ловить разбойников и на месте их вешать и расстреливать. Эти стычки и казни задерживали гусар от сближения с самозванцем, и к Курмышу они подошли через день после его ухода из города.
От Курмыша до усадьбы Кроткова было всего вёрст двадцать, и он напомнил графу о его обещании погостить в его имении. У них на пути была деревня Парамона Ильича, и версты за две до неё разведчики донесли Меллину, что она захвачена большой шайкой злодеев.
Майор разделил свою команду на два отряда, и гусары, незаметно подобравшись к деревне по оврагу, атаковали её с околиц, так что разбойникам пришлось худо: многие из них насмерть были порубаны и растоптаны конями, а уцелевшие огородами бежали в лес.
Кротков знал, что в усадьбе Парамона Ильича для него Пугачёв ничего не оставил, и въехал в неё вместе с гусарским обозом. Возле дома стоял Меллин и, задрав голову, смотрел на громадный осокорь, что рос возле крыльца. Стоявшие рядом с графом унтер-офицеры, сняв, как и он, шапки, глядели туда же. Заметив Кроткова, майор жестом руки велел ему поторопиться.
– Это не твой дядюшка? – спросил Меллин, указывая на дерево.
Кротков обомлел. На толстой ветке, раздетый до исподнего белья, в петле висел Парамон Ильич. Он, видимо, не давался в руки злодеям, и его лицо было сильно разбито.
– Это он, – слабым голосом произнёс Кротков и бессильно опустился на ступеньку крыльца. Он никак не мог поверить, что такая беда могла случиться с осторожным Парамоном Ильичом, всегда знавшим, как избежать опасности.
– Снимите его, – распорядился граф.
Унтер-офицеры на конях подъехали к ветке, обрезали верёвку и опустили тело на землю.
– Ещё не остыл, – сказал унтер-офицер. – Едва успели повесить до нашего прихода.
– Где же дворовые люди? – спросил Кротков. – Надо бы его отсюда унести.
Майор велел унтер-офицерам взять гусар и обшарить усадьбу. Нашли только ветхую старуху, которая была от старости слепа, глуха и едва взмыкивала, но Кротков не убоялся приступить к ней с допросом.