Часть золота была устроена, но из сундука его убыло всего на треть, и Кротков стал нагружать монетами медную посуду: кувшины, братину, чаши, однако скоро спохватился, и его взгляд упал на померанцевое дерево, которое росло в широкой кадке. Мелькнула мысль спрятать в неё остатки золота, но сразу же и погасла: не было времени убирать с пола землю, а она его выдаст. И тут же Степан нашёл место для захоронки – печь. Он подошёл к ней, открыл дверцу и заглянул в зев – там было пусто. В печь ушли и бумажные деньги, и золотые, и туес с дорогими каменьями. Меха он рассовал под кровати в своей и отцовской комнатах.
Весьма довольный содеянным. Кротков сел на свою кровать, намереваясь на ней раскинуться, и тут его взгляд наткнулся на чёрный сундук, стоявший посреди комнаты неопровержимой уликой. «Куда его девать!» – всполошился он и взялся за топор, однако сразу понял, что железный сундук этим оружием не сокрушить, и, схватившись за ручку, через зал выволок его в коридор, дотащил до кухни и через заднюю дверь вытолкал наружу в лопухи и конопляные заросли, где закидал наломанными с клёна ветками. Свидетелем его суеты была только сорока, которая поглядывала на Степана с крыши дровяного сарая и вскоре, помахивая тряпичными крыльями, полетела докладывать обо всём, что увидела, своим болтливым подружкам.
Теперь клад был, как ему казалось, надёжно устроен, но оставались навязанные Кроткову «анпиратором» медные деньги, и, вытерев запыленные ладони листом лопуха, он направился на гумно, где стояли возы с казёнными бочками. Корней и Сысой закладывали снопами последнюю телегу и, как Кротков ни приглядывался, остальные возы не увидел. Всё было надежно укрыто от чужих и завистливых глаз.
– Раскрытых бочек не было? – спросил он, подойдя к возу.
– Все нераспечатанные, – сказал Сысой. – Но тяжёлые и для одного неподъемны.
– Ну-ка, колотни одну чем-нибудь по днищу, – велел Кротков. – Может, там не деньги, а песок.
Сысой, поднатужась, вынул из передка телеги шкворень и несколькими размашистыми ударами железного стержня разломал верх бочки.
– Что нашли? – спросил Кротков.
– Вестимо, пятаки, – ответил Сысой и подал барину красноватый кругляш, блеснувший подобно золотому.
– Вот что, мужики, – сказал Кротков, нянча на ладони пятак. – Отсыпьте себе по сотне штук, подальше спрячьте и помалкивайте.
Корней и Сысой, поглядывая друг на друга, задумались. «Ужели я мало им даю? – обеспокоился Кротков. – Или они от счастья языка лишились?»
– Мне, господин, денег не надо, – заявил Корней. – Не ровен час, проведает о них моя старуха, замучает расспросами, а о них надо помалкивать.
– А ты, Сысой, как? Берёшь?
– Я бы взял, да боюсь, вдруг они мне впрок не пойдут. Неведомо мне, как люди живут с деньгами. Ты, барин, бери их себе, у тебя они надёжнее сберегутся. А я за твоей спиной как жил, так и стану жить, и не к чему мне искать от добра лиха.
Кротков с удивлением воззрился на своих крепостных. Не ожидал он от них бессребреничества, но они не моргнув отказались от дармового богатства.
– Может, я мало даю? – спросил он, решив, что перед большими деньгами они уступят. – Берите себе каждый по бочке или по две.
– Не неволь, господин, – отказался Корней. – Мне и денег-то всего надо две копейки, чтобы глаза закрыть.
А Сысой, молча, взял два снопа и положил их на вскрытую бочку.
– Надо спешить, скоро стемнеет, да, гляжу, мои идут из деревни, видно, отсиживались от пугачёвских ребят у родни.
– Тогда поторапливайтесь, – сказал Кротков. – И до конца своих дней забудьте, что видели эти деньги.
Он отошёл в сторону, и с бугорка ему стала видна вся деревня. Кое-где уже были видны люди, нашлись и попрятавшиеся на время воинского набега собаки, и временами слышался пёсий брех.
– Корней! – подозвал он бурмистра. – Возьми мужиков, и подберите мёртвых с улицы.
– Куда их девать? Ведь там десятка два.
– Дровяной сарай пуст? Сложите их там, друг подле друга, чтобы можно было опознать, когда явятся их родичи. Сысоя с собой не бери, пусть он у меня под рукой будет.
Кротков дошёл вместе с бурмистром до крыльца дома и там остался, а Корней начал скликать дворовых мужиков, и скоро от усадьбы к деревне направились три телеги, чтобы подобрать погибших. Степан смотрел им вслед с понятной всякому человеку жалостью к себе, которая возникает при виде чужой смерти, но скоро спохватился. Клад, рассованный им кое-как в доме, властно позвал его к себе, и он кинулся в сени, ругая себя, что оставил золото без надзора в комнатах, которые нельзя было запереть снаружи, а только изнутри.
В печи всё было цело, а в комнате он замер и схватился за сердце: один ботфорт лежал на боку и рядом с ним – рассыпанные монеты. «Он сам не мог свалиться, – лихорадочно сообразил Степан, подбирая с пола золото. – Но кто же здесь побывал? Или всё же сам? Сколько, однако, мороки с золотом! Год я за ним бегал, теперь всю жизнь буду его стеречь».
Кроткову было кого опасаться: к нему мог заявиться Пугачёв, Меллин, разбойник Фирска, какая-нибудь воинская команда или другие неведомые злодеи, коих во время бунта шаталось по Поволжью несчётное множество с целью поживиться тем, что попадёт им под руки. Они-то как раз и могли лишить Степана его богатства, сами того не ожидая, по воле случая.
Он понял, что ему нужно предпринять, и, выбежав в коридор, громко кликнул ключника, который ещё не показывался ему на глаза. Тот был цел, но прихрамывал и одну руку держал на перевязи.
– Где это, Митька, тебя так угораздило разбиться? – спросил Степан седобородого слугу.
– Эх, барин! Разбойники сразу кинулись на водку и наливки, я их к ним не пускал, вот и помяли меня кулачищами.
– Покажи мне чулан, где держишь оружие! – велел Кротков.
За кухней располагалось несколько комнат, возле одной из них ключник остановился, открыл дверь и подал барину горящий свечной огарок. Кротков осветил им помещение и огляделся, удивляясь тому, что здесь имелось. На крючьях вдоль стены висели два ружья, сработанные почти век назад, сумки для пулевых зарядов, пороховницы и даже колчан с десятком стрел. В одном углу находились пики и копья, в другом – боевые топоры разных размеров, изрядно порченные ржавчиной.
– Твой батюшка редко сюда захаживал, – сказал ключник.
Этим оружием можно было снарядить всю деревню, но Степан не имел на людей никакой надежды и взял, даже не для обороны, а чтобы чувствовать себя уверенным, саблю, которая привлекла его дорогими ножнами и золочёной рукоятью клинка. Кротков велел ключнику отнести её в его покои, а сам через чёрный выход направился в сторону огорода.
В дощатой будке он выбрал самую крепкую лопату и припрятал её в приметном месте, чтобы без хлопот найти в темноте. По натоптанной тропе Кротков сбежал с невысокого берега к озеру и, осмотрев лодки, выбрал ту, в которой было меньше воды, влез в нее и оттолкнулся веслом от берега. Островок, к которому он направился, Степан знал как свою ладонь, и ему пришла в голову спасительная мысль перепрятать на нём клад, потому что в доме оставлять его было опасно.
Хватаясь руками за ветки нависших над водой деревьев, он добрался до берега и стал оглядываться, высматривая, где ему будет удобнее вырыть яму, как вдруг послышались голоса и плач. Прячась за кустами, Степан пошёл на шум и скоро увидел детей, которые стояли вокруг дерева, к которому был привязан мальчик лет семи. Рядом с ним был его сверстник с плёткой в руке.
– Чем это вы тут занялись! – грозно вскричал Кротков и кинулся на ребятню, но успел ухватить за рубаху одного. Остальные попрыгали в воду и, плескаясь, поплыли к недалёкому берегу.
Кротков освободил мальчика от пут и спросил у того, которого держал за рубаху:
– За что вы ему порку устроили?
– Он разбойник, а мы гусары, а гусары разбойников казнят.
Степан растерялся: оказывается, пугачёвщина своей бесчеловечной жестокостью, которую выказывали друг к другу дворяне и мужики, отравила души не только взрослых, но и детей. Они, видя творимые взрослыми бесчинства, заразились ими и пытались повторить в своих играх.
– Ты чей? – спросил он.
– Сысоев. – «Гусар» заревел в два ручья. – Не выдавай меня, барин, тятьке, а то он меня пороть станет!
«Разбойника» Кротков взял за руку и повёл к своей лодке, где, сев на корму, сказал:
– Гребите к берегу!
Ребята взялись за вёсла, а Степан, глядя на остров, подумал, что ему повезло встретить мальчишек, для которых это место было своим, и они могли очень скоро наткнуться на его захоронку, если бы он там её устроил, но, на его счастье, удача его не покинула. Теперь ему требовалось снова решать, куда устроить сокровища.
Над этим, запёршись в своей комнате, он думал целый вечер, но всё, что приходило ему на ум, Степан после недолгих размышлений отвергал. Опасность его кладу была всюду: и в доме, и во дворе, и на острове, и в лесу, – везде, когда он будет копаться в земле, за ним кто-нибудь мог подглядеть, дождаться, пока он уйдёт, затем взять сокровище и жить в своё удовольствие всю жизнь, похохатывая над растяпой.
Гоняясь за кладом, Кротков никогда не сомневался, что его обретёт. Но сейчас, достигнув желанной цели, он стал подумывать, что судьба, наградив счастливца, может от него отвернуться и без промедления обрушить на его голову внезапную беду. Кроткову стали приходить на ум страшные рассказы о тех, кто, найдя клад, вдруг обезноживал или лишался глаз, речи, а то и сходил с ума. Не случится ли такое и с ним? Может, к нему беда нагрянет с другой стороны и покинувшая его удача кружит над головой лютого злодея, и тот сейчас спешит к кротковскому дому с кистенем в руке?
«До сей поры моей удачей был Пугачёв, – думал Кротков. – Ужели он навсегда оставил меня под своим присмотром, ведь он ещё жив?» В этот же миг его осенила догадка: на крыльце, перед тем как зайти в дом, Пугачёв побывал в ретирадном месте. Это и есть знак, где надо спрятать клад!
Кротков подхватился с кровати и, убедившись, что дворня спит, взял пустые кули и вернулся в свою комнату. Пересчитывать все деньги не было времени, и он решил оставить себе на первое время половину ботфорта с золотыми, а остальные монеты стал ссыпать в куль. Нагрузил в него деньги из другого ботфорта, из чаш, братины, другой посуды, попробовал куль на вес и с трудом оторвал его от пола. Пришлось треть денег отсыпать во второй куль, туда же он опустил и туес с драгоценными каменьями. В третий куль поместилось золото из печи. Над ассигнациями Кротков задумался – они могли промокнуть. Он сбегал на кухню, взял там жбан с крышкой и сложил в него бумажные деньги.