радости Ромка опять почувствовал страх.
– Понимаете, я просто испугался, – сбивчиво говорил Ромка. – У меня ведь на стенде ее портрет висел! Оставались черновики от… графини Сарры, там многое хорошо получилось. Я их на стенд как рекламу вешал. И вдруг вижу… она ко мне подходит! Такого быть не может никак… а она подходит! С Полундрой вместе! И Юлька говорит, что это ее подруга из Москвы! И сразу же они этот портрет видят и давай верещать: ой, это я, ой, это Белка, ой, как похоже! Я даже придумать ничего не смог! Да ты же все равно меня узнала сразу! – повернулся он к Белке.
Она смогла только кивнуть. В горле стоял комок, было безумно жаль Ромку, который против своей воли оказался запутанным во всю эту мерзость… но чем же она могла ему помочь?
– Я боялся – вдруг ты вспомнишь, как Юрку возле портрета видела… ну, тогда, на майских, когда он сигнализацию снимал. Вдруг ты догадалась… тем более что я тогда как дурак такую муть нес! И портрет этот еще… В общем, я его снял и спрятал поскорей. И прикинулся, что впервые тебя вижу. – Ромка отвел глаза. – Понимаю, что… глупо вышло. Но ничего другого просто в голову не пришло.
– Вот всегда я подозревала, что мужчины в развитии своем недалеко ушли от одноклеточных… – пробормотала бабушка Нинико. – Ну сколько исключений можно насчитать? Два-три, не больше… И это за семьдесят пять полнокровных лет жизни!
– Совершенно с вами согласна! – холодно заметила Соня. – Бэлла, ну что я тебе говорила? ТЕПЕРЬ ты видишь, что это за мальчишка?! Вот что, дорогой мой, чтобы духу твоего не было возле моей сестры! Я пока еще за нее отвечаю! Еще не хватало, чтобы она потеряла голову из-за вора!..
Братья Вагановы поднялись из-за стола одновременно.
– Он тебе не вор, детка, фильтруй базар! – мрачно сказал Юрка, одновременно отталкивая руку теребящей его Ксении. – Это мое дело было! Мое целиком, ясно? А Ромка что… художник просто.
– И я тебе не мальчишка! – сквозь зубы, зло бросил Ромка. И потрясенная Белка вдруг заметила, что парень почти на голову выше ее старшей сестры. – Мне через полтора года в армию идти! Нечего тут…
– Бэлла, ты слышишь?! – возмущенно воскликнула Соня, поворачиваясь к сестренке. И тут произошло то, что впоследствии Пашка называл «пробуждение Везувия». Тихая, послушная, никогда не спорящая со старшей сестрой, Белка вдруг вскочила из-за стола и бешено тряхнула растрепавшимися кудрями. В ее глазах стояли слезы, губы дрожали.
– Соня, выбирай выражения! – звенящим голосом выпалила она. – Они не воры! Даже Юрка! Они… они просто… Вот знаешь что?! Если бы ты у меня не могла ходить и нужна была бы операция… Я бы не только музей – я бы банк ограбила! Вот так! И я… я… все равно буду делать что хочу! И с кем хочу встречаться! Мне уже четырнадцать, и я взрослая! Дядя Шлема, скажите хоть вы ей!
Наступила тишина. Вся компания с изумлением смотрела на взъерошенную Белку. Атаманов с Батоном переглянулись и дружно подняли вверх большие пальцы.
– Бэлла… – растерянно прошептала Соня, оглядываясь в поисках поддержки. – Бэллочка… что ты такое говоришь, господи?.. Это все солнце… Какой банк?! Какое ограбление?!. Кошмар!
– Ну вылитая Рахиль в молодости… – пробормотал Соломон Борисович. – Браво, Бэллочка!
– Соня, все в порядке, не переживай! – бодро заявил Пашка. – Белка – наш человек! У нее своя голова на плечах, не мешай ребенку судьбу устраивать!
– Поддерживаю, – заметил и генерал Полторецкий. – Нино, у вас, кажется, было хорошее определение для таких ситуаций…
– Не стоит стоять на пути у паровоза, вот и все определение, – пожав плечами, отозвалась старая актриса. – Влюбленная женщина – это даже не паровоз, а самолет-истребитель! Все сметет на своем пути и не оглянется! Я в свое время могла сойти за целую эскадрилью «Ночные ведьмы»…
А Ромка не сказал ничего. Только стоял и смотрел через стол на Белку своими огромными зеленущими глазами – без улыбки, не отрываясь. И у нее уже не было сил ни отвести взгляд, ни вытереть слезы.
– Ночью я опять пришла в этот вагончик. В общем-то я собиралась просто там с Ромкой встретиться, чтобы он передал мне одну из своих копий. Я прихожу… а вместо Ромки меня ждет этот бандит! Жулики несчастные, сговорились! – Ксения вдруг всхлипнула. – Как вы сказали, Нино Вахтанговна? Истребитель «Ночная ведьма»?.. Наверное, это не про меня. Никакой силы воли у меня, оказывается, нету… Ведь я себе слово дала, что никогда больше, никогда в жизни с ним не встречусь! Не заговорю даже! Что он близко ко мне не подойдет, только вора мне не хватало в мужья! Но как только его увидела… сразу же про все забыла. Ну что я могла поделать…
– Очень хорошо вас понимаю, девочка моя, – вздохнула бабушка Нинико.
– Ну и вот… Полночи я с ним ругалась, полночи целовалась… Уже к утру спохватились, что дело-то не сделано! Я помчалась домой, а к шести утра подъехала на пляж, там меня ждал Ромка с копией портрета… и деньгами. Пятьдесят тысяч мы собирались вернуть папе, чтобы Юрка был с ним полностью в расчете. Потом я вернулась домой, сказала отцу, что хочу сама отвезти портрет в багетную мастерскую и заказать раму. Он разрешил. Я просто положила в сумку портрет, а в мастерской достала копию. И теперь эта копия висит на стене в моей комнате. И никто никогда об этом не узнает, потому что у папы есть заключение эксперта. Вот и все.
– Действительно, изящно провернуто, – согласился Соломон Борисович.
– Вы… будете заявлять на них в полицию? – спросила Ксения, встревоженно глядя на него.
– Какая может быть полиция?.. – проворчал Шампоровский. – Какая полиция, если твое счастье на кону? Здесь, я думаю, просто хорошего ремня хватило бы. – Он неприязненно посмотрел на Юрку. – В первую очередь тебе, шлемазл! Ты хоть понимал, во что пацана тянешь?! Что ему это всю жизнь сломать может? Делал бы все сам, если по тебе тюрьма рыдает, а Ромку…
– Что я сам бы смог? – глухо спросил Ваганов. – Графинин портрет подделать?.. Чего не могу, того не могу.
Шампоровский хотел было что-то ответить, но, взглянув на бледную Ксению, промолчал. Чуть погодя сказал:
– У меня остался только один вопрос. Где портрет?
– Здесь, – приподняла Ксения свою изящную кожаную сумку. – Со мной. Сегодня из-за моего дня рождения в доме все вверх дном, и я смогла незаметно вынести свою сумку с вещами и отвезти ее сюда, к Ленке. Заодно я и с вами познакомилась, Нино Вахтанговна. А ночью я сбежала… но это вы уже видели.
Юрка молча обнял девушку за плечи. Она прижалась к нему, но взгляд ее был устремлен на Шампоровского.
– Что же нам теперь делать, дядя Шлема? – тихо спросила Ксения. – Время уходит. Моя комната заперта изнутри, и часов до десяти утра, наверное, меня не будут искать: подумают, что я крепко сплю после дня рождения. Но потом… Я оставила на столе записку для отца и деньги в конверте. Он сразу поймет, что я уехала с Юркой, и… Наверное, нам пора.
– Как ты думаешь вернуть портрет?
– Сама не знаю, – со вздохом сказала девушка. – Может быть, отправить его по почте на адрес музея?
– Рискованно… – задумался Соломон Борисович. – Если администрация поймет, что у них второй месяц висит в зале сомнительная копия, а оригинал вдруг является в бумажном конвертике… Как бы действительно не привлекли к расследованию полицию. Вот что, Ксюша, я могу сам этим заняться. С директором музея я знаком. В Москве с ним встречусь и просто отдам портрет из рук в руки.
– Но… дядя Шлема… Как же… – испугалась девушка. – Он же может спросить, откуда он у вас, и…
– А я скажу, что лучше надо следить за вверенными ему ценностями! – блеснул Шампоровский своей разбойничьей улыбкой. – И что надо сказать спасибо, что портрет тихо-мирно вернулся в родные стены совершенно не пострадавшим! Что-то мне подсказывает, что никаких лишних вопросов мне там больше не зададут.
– Спасибо вам, – хрипло сказал Ваганов, поднимаясь.
– Ты не достоин пальца этой девушки, аферист, – ответил ему на это Шампоровский. – Помни это до конца своих дней. И давай уже тащи в мою машину ваши сумки, пора трогаться.
– Вы…
– Отвезу вас в Москву, конечно! Во-первых, «Мазда» быстрее, чем твоя развалюха. Во-вторых, когда Мишка поймет, что дочка смылась, и начнет поиски, пусть он лучше ищет подольше. В-третьих, мне будет спокойней, если портрет графини окажется рядом со мной. Долго будем стоять как статуи, молодые люди?! Время – деньги!
Ксения молча кинулась Шампоровскому на шею.
На другой день Белка проснулась с первым лучом солнца. И сразу же вспомнила все, что было ночью. Когда вся компания вывалила в потемки за воротами провожать Шампоровского и Юрку с невестой, Белка одна осталась на веранде, проскользнула в комнату, быстренько прыгнула в кровать и завернулась с головой в одеяло. Ей хотелось таким образом избежать неприятнейшего разговора со старшей сестрой. Но, видимо, жаркий день, волнения и страстный монолог в Ромкину защиту, которого Белка сама от себя не ожидала, вымотали девочку до предела. Она заснула, едва коснувшись головой подушки. И остаток ночи спала крепко, без пробуждений и снов.
За окном занималось ясное утро. Белка вылезла из постели, натянула сарафан. На цыпочках, оглядываясь на спящих подруг, вышла на веранду, привычно налила себе молока. Тихо села с кружкой на лестнице в теплом солнечном пятне. В ветвях платанов и грецких орехов посвистывали птицы, со стороны моря доносились резкие крики чаек. И Белка не особенно удивилась, когда из-за забора ее чуть слышно окликнули:
– Не спишь?
– Нет…
– Выйдешь?
– Да…
Ромка стоял у калитки. На плече его висел этюдник, в руках был сложенный мольберт. Солнечные блики прыгали в его сощуренных зеленых глазах.
– Пойдем на море? – спросил он, улыбаясь. – Сейчас нужный свет как раз. Закончить хочу.
– Пойдем, – легко согласилась Белка, протягивая ему руку. Они прошли несколько шагов по пустой улице. До самого поворота, где начиналось залитое ранним солнцем шоссе. И там, сворачивая к морю, Ромка словно случайно притянул к себе девочку. Что-то теплое, чуть шершавое коснулось Белкиной щеки. И Белка, ошеломленная, вдруг поняла, что только что ее поцеловали – впервые за всю жизнь.