— Колодцем редко пользовались.
— В доме есть водопровод.
— Зачем же колодец?
— Хозяин был человеком, умудренным жизнью. Войны прошел, разруху. Не доверял коммунальным службам, — механически ответил Пашков, повторяя слова, сказанные когда-то Федору.
— Как жарко. Попьем холодненького?
— Пожалуйста. Я принесу кружку.
«Неужели издевается? Но я-то!.. Сказал «а», скажи дальше!» Однако легче оказалось пойти за кружкой.
«Фаталист! Идиот!»
Мазин дожидался, придерживая ведро.
— Интересно. Колодец старый и запущенный, а ведро новое.
— Ведро Федор взял в сарае. Ведра вообще не было.
— Неважную оно ему службу сослужило.
Мазин опустил цепь, зачерпнул неполно и поднял ведро на поверхность.
— Вот кружка.
— Спасибо.
Игорь Николаевич набрал воды, поднес кружку к губам, отпил немного и выплеснул остаток на траву.
— Я ожидал лучшего. Вода не ключевая, почти водопроводного вкуса.
Саша предположил:
— Захар мог и водопроводную провести. Возможно, грунтовая ушла, а он был хозяйственный.
И, в свою очередь, выпил из ведра.
«Конечно, водопроводная. Когда вытащу клад, скажу, что это он меня на мысль натолкнул. Не все же ему подсмеиваться».
— Да, продукт скорее цивилизации, чем природы.
«Если хозяин подводил трубу, он наверняка обнаружил бы клад», — подумал Мазин, и подумал неправильно. Чувствовал, что мысль скользит по поверхности, по очевидному руслу, а в глубину не погружается, и снова подумал: «Устал! Может быть, сегодня магнитная буря? Конечно, колодец следует проверить, но это уже рутина».
— Можно проверить и колодец, если вы допускаете, что Федор бросил сюда найденный клад.
— Кто полезет? — спросил Саша, входя во вкус риска.
— Это следует делать по закону. А вы знаете, что пропал Филин?
— Кто?
— Простите, Пухович, которого называли Доктором.
— Как пропал?
— Ушел и не вернулся.
Связать смерть Доктора с кладом Саша никак не мог.
— Найдется.
— Не все находятся, некоторые, как ваш Федор, только после смерти.
— Доктор был совсем другой человек.
— А что связывало его с Денисенко?
— Спросите сами.
— Уехал он.
— И он?
— На рыбалку, говорят.
— Можно позавидовать.
Как ни странно, сказал это Александр Дмитриевич вполне искренне, подумав: «Есть же в жизни счастливцы! Сволочь, конечно, зато живет как хочет, в огне не горит, в воде не тонет. При застое в магазине кормился, сейчас в каком-нибудь кооперативе промышляет. Зачем ему клад?»
Последние слова он произнес вслух.
— Считаете, не нужен? — переспросил Мазин.
Так Пашков, разумеется, не считал. Однако в отличие от Мазина, Сергея и даже Веры с Дарьей он имел основания Денисенко к числу искателей клада не относить. Даже смешно стало. «Представляю, как ахнут, когда я найду…» Но тут же вспомнилось, что нашел уже, и не он, и вернулось беспокойство, на душе вновь потяжелело.
— Вам не кажется, что история эта приобрела немного смешной характер?
— Смешной? Что же смешного, если один человек пропал, один погиб, а третий неизвестно где?
Теперь Пашков почти на сто процентов убедился, что ясности у Мазина нет и его самого тот не подозревает. Поэтому позволил себе высказаться в некоторой мере свысока.
— Забыл, как это по-латыни. Типичная логическая ошибка. После этого вовсе не значит поэтому.
— Пост хок эрго проптер хок, — машинально уточнил Мазин.
«Господи, как же далека теория и вся наша ученая наука от криминальной повседневности, где не логические постулаты, а чаще наоборот, абсурд, помутившийся разум, жестокие инстинкты, алчность так перемешались, что какой там проптер! Какие там логические следствия! Откуда логика у Филина, погнавшегося на пороге смерти за кладом? Зачем поспешил перескочить порог? После или вследствие? И чего? Разума или безумия?.. Как я, однако, сегодня расклеился». Игорь Николаевич бросил взгляд на жаркое солнце над головой. Люди радуются лету, а мне хочется монотонного осеннего дождя за окном и какой-нибудь детектив, написанный человеком, который не нюхал нашей работы и потому может позволить себе любое логическое построение, чтобы «вычислить» преступника».
— У вас есть своя теория? — спросил Мазин у Александра Дмитриевича, хотя и знал, что тот не пишет детективы.
— Наверно, у каждого, кто с этим кладом соприкоснулся, есть своя теория.
— Поделитесь. Теперь ваша очередь. Я свое сказал.
— Ни Денисенко, ни тем более Пухович — что за странная мысль! — клада не нашли, а скорее всего и не искали, особенно Доктор, обыкновенный интеллигентный старик, проявивший обыкновенное старческое любопытство. Простите, смешно вспоминать, с какой наивной предосторожностью угощал он меня коньяком, чуть ли не политическое преступление совершал… Типичный законопослушный старик, вымуштрованный сталинской эпохой.
— Вот вы как думаете! Вам нужно писать детективы.
— Мне? — Пашков удивился. — По-моему, достоинство детективщика как раз в обратном — найти в самом невинном человеке признаки преступника и запутать читателя.
— А вы в самом преступном нашли наивного. Это тоже хорошая возможность запутать. Если не читателя, то самого себя.
— Не понял.
— Скажу коротко, без дедуктивных изысков. Придется поверить на слово. Пухович, во-первых, почти не Пухович. Это фамилия его последней жены. Во-вторых, я сам его арестовывал много лет назад по обвинению в убийстве людей, которые могли быть опасны ему, преступнику еще с военных лет. Вот так, дорогой Александр Дмитриевич.
Мазин перечислил факты буднично и остановился, без удовлетворения пережидая произведенный эффект. К сказанному он не мог добавить для себя главного: «И тем не менее я виноват в его смерти».
— Переварили информацию? Пищу для ума?
— Заворот кишок от такой пищи схлопотать можно.
— Пожалуй. Во всяком случае, в голове она у меня с трудом переваривается. Может быть, от усталости. Хотя состояние это для меня непривычное. Странно. Живет человек, живет и не ощущает усталости. А та себе накапливается, пока не споткнешься о малую кочку. Кляуза-то Денисенко — сущая чепуха, глупость сплошная. Ну какой я чурбановец? Всю жизнь на зарплате. Знаете, как врагам желают? Чтоб тебе жить на зарплату! Так и жил, и считал, закалился. А на самом деле израсходовался. От ерунды нервы сдали, к вам прибежал, а тут пищи сверх аппетита, блюдо за блюдом, хочешь, не хочешь — переваривай…
Невольно Мазин доверялся Пашкову больше, чем хотел, но тот слушал не с сочувствием, а с досадой.
«Поголодал бы лучше! Мне было бы проще, да и самому полезнее. Зря ведь переваривает. Конечно, от Доктора я такого не ожидал, и связь его с Валерой, видно, особая, однако к кладу оба отношения не имеют! Но не могу же я свои карты на стол бросить. Слишком ставка велика».
— Денисенко — пакостник, факт. На его счет я не обольщаюсь. Но какой же он кладоискатель? Интеллект не тот. Одно дело к раймагу присосаться, а другое — исторические ценности.
Мазин покачал головой.
— Не обольщаетесь? Боюсь, недооцениваете. Забыли, как он вас чуть было в инвалида не превратил? Такие на многое способны.
— А вы забыли, что он рыбу ловит.
— Не в мутной ли воде?
— Вы в самом деле устали.
И оба подумали почти об одном и том же.
Мазин: «Почему он так категорично отметает Филина и Денисенко?»
Пашков: «Не слишком ли я упорствую, обеляя Доктора с Валерой? Платон мне враг, но истина дороже? Глупо!»
Выводы оказались зыбкими.
Мазин: «Не может же он быть в сговоре с ними».
Пашков: «Он еще меня за их сообщника примет!»
Александр Дмитриевич сказал осторожно:
— Мне путь ваших мыслей не совсем ясен, но я ничего не спрашиваю. Мои-то предположения ни к чему не обязывают. А ваши — служба. Поэтому и не спрашиваю. Как говорится, вопросы задаете вы.
— Спасибо. Если не ошибаюсь, вы уверены, что клад никто не нашел?
— Уверен, — подтвердил Пашков и снова спохватился.
«Дурак, слишком самоуверен! Зачем мне замыкать его на себе? Что он подумает, когда я найду?..»
— Вы оптимист?
— А вы — напротив?
Мазин вынул носовой платок, вытер пот.
— Жарко. Даже в тени. Нет, я не пессимист. На крайней позиции Сергей, Дашин супруг.
— Ну, такой может любого заподозрить.
— Кроме вас, — улыбнулся Мазин через силу.
— Намекаете?
— Не на клад.
— Будем надеяться, — вздохнул Пашков. — Он, к счастью, на кладе зациклился.
— Я знаю. Денисенко подозревает.
— Очень. Считает, что Федор клад нашел, а Денисенко его прикончил.
— Разве так не может быть?
— Выходит, Федор с того света монету в лоджию забросил?
— Спасибо за аргумент, Александр Дмитриевич. Если бы Денисенко все слышал, он бы горько раскаялся в причиненных вам обидах.
— Вы с Сергеем к нему подсознательно недоброжелательны.
— А вы простили?
— Как вам сказать? По-моему, озлобленность и мстительность — качества болезненные. Теперь даже со Сталиным разбираются, говорят, болен был. Кстати, когда он умер, вы тоже плакали?
— Я не плакал.
Мазин вспомнил…
Их тогда разделили на группы, чтобы стоять в почетном карауле у бюста в вестибюле университета. В каждой была хоть одна «плакальщица», обычно активистка, которая стояла в слезах. Нет, никого не насиловали, не заставляли, плакали от души, искренне, и не только активистки. Игорь не плакал. Он еще находился под впечатлением новогоднего случая. В соседнем доме собрались отпраздновать знакомые ребята. К счастью, не такие близкие, чтобы и его пригласить в компанию. Собрались и исчезли.
Сначала было молчание. Все соседи замолчали и замкнулись. Потом пошел опасливый шепот: оказалось, в новогодней компании хохмили по глупости: ты, мол, будешь министр финансов, бабки собирать, ты — иностранных дел, чувих обеспечишь, а ты — торговли, купишь по потребности. Конечно же, нашелся и «министр внутренних дел», стукнул немедленно, всех и замели. И по статье, что в ужас ввергала, пятьдесят восьмой, десять, антисоветская агитация — по семь лет! Родители, с горя обезумевшие, в Москву писали. Оттуда ответ: ошиблись товарищи на месте, не агитация, а организация, пункт одиннадцатый, — и накинули до червонца. К счастью, год ребята встречали пятьдесят третий…