Вслух он, однако, сказал то, что собирался еще в прихожей:
— Не бережешься, хозяин!
Пашков вздрогнул и открыл глаза.
Нельзя сказать, что в тот же миг он пришел в ужас. Правда, в кресле сидел незнакомый человек. Однако это могло и присниться, да и в качестве яви не пугало, человек сидел в исключительно миролюбивой, почти добродушной позе.
— Черт! Кто вы?
Пашков не узнал гостя не только потому, что находился в полусонном состоянии. Валера готовился к «операции» серьезно и сделал все, чтобы не походить на себя. Фатовские бакенбарды были сбриты, одет он был в рабочую спецовку и берет. Потертый чемоданчик дополнял облик человека обиходной профессии, вроде слесаря-водопроводчика, что отнюдь не приковывает любопытных взглядов.
— Вы из домоуправления? Разве я вызывал? Хотя хорошо, что зашли, вечно что-нибудь капает.
Александр Дмитриевич все еще не понимал ситуацию.
— А как вы вошли? Неужели я не запер?
— Ключ в замке торчал.
— Черт! Выпил с вечера. Извините, — признался Пашков, с недоумением вслушиваясь в знакомый голос «слесаря». Он приподнялся и вгляделся в посетителя.
— Узнаете? — спросил Денисенко насмешливо.
— Постойте, постойте! Неужели Валера?
— Наконец-то. А я уж испугался, не узнаете.
— Вы? Что случилось, Валера?
Саша уже почувствовал, что случилось для него страшное, но думал еще о второстепенном, признать ли в Валере того Денисенко или изображать неведение. А кроме того, он испытывал неловкость от необходимости вставать и одеваться в присутствии постороннего.
— Я сейчас оденусь.
— Не спешите. Я и так могу разговаривать.
— Говорите! С чем вы пришли?
— Разве не знаете?
Александр Дмитриевич с каждой минутой чувствовал себя все хуже.
— Понятия не имею.
— Бросьте! — махнул рукой Валера. — О кладе будем говорить.
— Что о кладе? — спросил он, хотя следовало сказать — «о каком кладе».
— Пополам, — учел оплошность «гость».
Конечно, не за половиной он сюда шел, но «операция» требовала последовательности.
Александр Дмитриевич дышал тяжело, а Денисенко вытянул ноги и с заметным удовольствием рассматривал носки светло-коричневых туфель, будто надел впервые и любуется удачной покупкой.
— Я вас не понимаю.
Валера вздохнул, отрываясь от приятного созерцания.
— Так я и знал. Ну зачем ты так? — перешел он на «ты».
— Как?..
— Сам знаешь. Нехорошо. Жадничаешь. Зачем тебе одному столько? Ты, я вижу, привык жить скромно.
Он повел рукой, как бы демонстрируя скромность жилища Александра Дмитриевича, но уже заметно ерничал, в голосе появились глумливые нотки.
Пашков поежился.
— Не хочешь по-хорошему?
— Я…
— Не понимаешь? Где клад, падаль? — рявкнул Валера.
Ничего лениво-добродушного не осталось в его голосе. Прозвучал не вопрос, а команда с ноткой истеризма. Пашков вскочил, будто его ударили, и увидел себя в зеркале небритого, со смятыми волосами, в съехавших набок «цветочных» трусах.
Денисенко тоже поднялся и уставился на Сашу. Презрительный беспощадный взгляд не оставлял надежды.
— Хорошо, — протянул он, оглядывая растерянное лицо, непроизвольно вздрагивающий животики худые ноги Пашкова. — Хорош! И такое дерьмо мне жизнь испортило! Помнишь? Узнал?
Валера приблизился вплотную.
— Узнал, кинодраматург? Тогда я тебя не достал, ушел ты от меня, но сегодня тебя никто не выручит. Это хоть ты понимаешь?
По перилам балкона прыгали воробьи и, занятые своими вечными хлопотами, не обращали ни малейшего внимания на людей в комнате.
— Но я человек добрый. Кто старое помянет, тому глаз вон, правильно, а?
— Правильно, — пробормотал Саша и подтянул трусы, отводя взгляд от «доброго человека».
— А кто забудет, оба!
Он взметнул руку, и два растопыренных пальца приблизились к глазам Пашкова. Тот отпрянул и, не удержавшись на ногах, сел на диван.
— Посиди, посиди, отдохни от переживаний. Ты, я вижу, слабонервный. Без дружков-начальников некомфортно себя чувствуешь.
Денисенко невольно затягивал «операцию». Много лет не мог забыть он своего поражения и унижений и сейчас вышел из-под самоконтроля, не в состоянии был действовать быстро и четко, так хотелось посмаковать отмщение, не мог проглотить сладкое блюдо сразу.
Саша закрыл глаза. «Может быть, я еще сплю? Бывают же ужасные сны, во время которых люди даже умирают, но, если проснуться вовремя, не умрешь».
Глаза открылись, сон продолжался.
— Ну, что заткнулся? Я с тобой пока по-хорошему. Пополам — и разойдемся, а? Смотри, как выгодно предлагаю. Разве не стоит отдать половину, чтобы я сейчас же исчез? Ведь ты дрожишь весь. Загнуться можешь, а жадничаешь.
— Я не жадничаю.
— Не жадничаешь? Согласен? Какой умница! Я бы тебе конфетку дал, но не употребляю. Сладкое вредно, верно?
Пашков молчал.
«Он будет меня бить. Но как я отдам клад? Пусть половину. Я же сам стану преступником. Утаил, разделил… Как я отдам?»
— Я согласен сдать клад и разделить вознаграждение.
Валеру передернуло. Предложение о сдаче клада вызвало прилив ярости. «Ну, кретин, ты мне и за это заплатишь!» Но он решил и сумел сдержаться.
— Ты в самом деле перенервничал. Умом ослабел. Зачем мы будем сдавать клад?
Саша вспомнил, как недавно обдумывал ту же проблему. «Вот получай по заслугам!»
— Это историческая ценность.
— Историческая! Какое твое дело до истории? Ей конца нету и ценностям тоже. А мы с тобой одни, и я свое никому не отдам. Только тебе в последний раз предлагаю. Ну?
— Лучше бы сдать.
Валеру затрясло от гнева.
— А что ж ты до сих пор не сдал, а? Себе все заграбастать хотел, а со мной делиться не хочешь? Ты что? Не соображаешь, кто ты? Ты уже преступник!
Александр Дмитриевич хотел сказать, что клад он не доставал, но стоило ему приоткрыть рот, как у Валеры лопнуло терпение.
— Опять мямлить собрался? Для начала тебе мозги вправить нужно.
У Пашкова сверкнуло в глазах, и он потерял сознание. Чем и куда ударил его Денисенко, он понятия не имел. Да и не до того было, когда очнулся. Требовалось сообразить сначала, что же происходит, что за те минуты произошло, когда он без памяти находился. А произошло такое, что признавать за явь было почти невозможно.
Они поменялись местами. Саша сидел теперь не на диване, а в кресле, отнюдь не в вольной позе, напротив, по рукам и ногам связанный и прихваченный к креслу принесенными Валерой веревками, беленькими, чистыми, специально приобретенными в хозяйственном магазине. Веревки и узлы не давили, но и вырваться из них не представлялось возможным, все было продумано и исполнено как надо.
Денисенко, напротив, подуставший от работы, развалился на диване, с которого брезгливо сдернул несвежее постельное белье. Он, казалось, терпеливо ждал, пока Саша придет в себя, и выражение лица его снова имитировало то спокойное доброжелательство, которое ввело в заблуждение Пашкова, когда тот проснулся. Новое «пробуждение» было, однако, несравнимо с первым.
— Кажется, порядок, а? — спросил Валера.
Несмотря на весь ужас положения, в Саше мелькнула искра юмора.
— Нормально.
— Отлично. Жду указаний.
— Каких указаний?
— Ну зачем тебе обыск, беспорядок в доме? Где находятся интересующие нас предметы?
— Клада у меня нет.
— Значит, искать будем? — не поверил Денисенко.
— Я не вру.
Валера встал, все еще имитируя некоторую вялость и нежелание двигаться, подошел к шкафу и небрежно стряхнул на пол содержимое верхней полки. Посыпаясь простыни и наволочки, взятые недавно из прачечной. Валера порылся в белье ногой.
— Продолжать будем или прекратим беспорядок?
— Продолжать бесполезно.
— В самом деле? Сейчас уточним.
Валера подошел и ударил Пашкова, как говорится, под дых. Тот задохнулся, однако сознание не потерял. Захотелось крикнуть, но крик не получался.
Денисенко заметил эту попытку и поднес к губам странно желтый палец, призывая к тишине.
— Ша! Никакого шума. Доверительный спокойный разговор деловых людей. Ферштейн?
Александр Дмитриевич сообразил, что рука его обтянута отвратительной полупрозрачной резиновой перчаткой.
— Да-да, — кивнул Валера, — работаем профессионально, инструментарий в порядке.
Пашков перевел взгляд на открытый чемоданчик, стоящий у ног Денисенко, но рассмотрел только черный электрошнур, свернутый в кружок, а за ним что-то шнуром прикрытое, не совсем понятное. Александр Дмитриевич в бытовой технике плохо ориентировался, а уж как ее применить в палаческой, понятия не имел, хотя большого воображения, к сожалению, не требовалось. Да и газеты все популярно разъяснили на этот счет за последнее время.
— Как самочувствие? Сам понимаешь, разговор серьезный. Между прочим, с тебя за промедление штраф. Одна треть у тебя осталась. Согласен?
— Это невозможно.
— Скучно говоришь.
— У меня ничего нет.
— А если вспомним? Куда спрятал?
— Откуда вы знаете?
— Думаешь, на понт беру? Нет, у меня сведения точные. Из первых рук. От того же, кто и тебе сообщил.
— От кого?
— Сам знаешь.
Пашков попытался понять. Выходит, о кладе Денисенко узнал от Федора или через Федора. Что же произошло с Федором? Как он мог проговориться? Или его тоже пытал этот? Так теперь Саша мысленно именовал Валеру.
— Ну, что время тянешь? — прервал его попытки «этот». — Не поможет.
И снова посмотрел в глаза Александру Дмитриевичу.
«Не поможет», — поверил он.
— Что вы хотите?
— Клад. Теперь. Три четверти. За упрямство.
— У меня его нет.
— Врешь. Где спрятал?
Денисенко спросил почти равнодушно, как бы выполняя последнюю формальность, после которой он имеет право действовать по-настоящему.
— Я не знаю, где клад.
— Врешь. Твой… алкаш все сказал, и ты скажешь.
«Господи! Мы же все время говорили, что Федор умер страшно, что сам не мог… Значит, его держал за руки «этот»?» Саше представилось, как Федора с заломленными руками толкают под вращающуюся сталь.