— Что же она придумала? — Майору было действительно интересно понять, каким образом этой компании удалось довести до смерти вменяемого, здравомыслящего человека.
— А это все Олька. Она Аглае по телефону звонила и говорила: «Отдай сокровища!» Или подкараулит ее у дома, сядет с ней в общественном транспорте и в толпе начнет шептать: «Отдай сокровище». Письма несколько раз присылала электронные с каких-то адресов выдуманных. А потом у матери спрашивала, ну, как там Пановы, как Аглая Игоревна. Та ей рассказывала, что Аглая какая-то нервная стала, не хочет одна дома оставаться. А уж когда Аглая в больницу легла, она нас послала, я-то в отделение не пошел, а тесть морду какой-то пастой намазал, челюсть с клыками вставил, черную куртку с капюшоном надел и пошел в отделение старуху пугать. Та одна в платной палате лежала. Думал, припугнет, та все и выложит. А она взяла да и умерла.
Максим, весь рассказ державшийся из последних сил, при этих словах рванулся со своего места к сидевшему молча в стороне Севрюгину. Но вцепиться в него не успел, полицейские перехватили.
— Возьмите себя в руки, Максим Сергеевич, и не мешайте мне вести допрос, — строго его одернул майор. — В противном случае я вынужден буду вас удалить.
— Простите, — садясь на место, буркнул Максим.
— Дальше, Николаенко.
— А дальше, я думал, все успокоились. А они посовещались, посовещались и новый план изобрели. Мне сказали, что просто попугают Пановых, и все. Те богатые, им жизнь дороже царского барахла, быстро расколются. А они уперлись — «знать ничего не знаем». Может, и не знали, — пожал он плечами. — Но только у тестя крышу снесло от жадности! Он когда начал над ними издеваться, я сбежать хотел, так он пригрозил и меня рядом с ними уложить.
— Ну а полиэтилен вам зачем понадобился?
— Тесть принес. Сперва сказал — попугаем, что вот, мол, не заговорите, мы вас живых в полиэтилен замотаем и похороним на кладбище.
Полина, слушавшая рассказ, лежа на диване, при этих подробностях кое-как поднялась и, подойдя к Максиму, встала у него за спиной, положив руки ему на плечи.
Когда Николаенко заговорил о гибели его родителей, Максим задрожал всем телом, даже зубы застучали. Его бил такой озноб, что он боялся со стула упасть. Спасибо Полине. Когда он почувствовал ее руки, то словно тепло, покой на него полились, он даже дрожать перестал. Все равно, конечно, нестерпимо тяжело было, но он справился. Дослушал. Не заревел, в обморок не грохнулся.
— Ну а как вы на библиотеку вышли?
— Мать Ольке рассказала про то, что Аглая книги библиотеке завещала. И все удивлялась зачем и говорила, что Пановы тоже удивлялись. Вот тут она и подумала туда наведаться. Но мы ничего там не нашли. Я уж выдохнул, ну все, думаю. Успокоятся теперь. А Ирина опять приперлась и говорит, что Максим какие-то сокровища искать собрался. Эти двое снова завелись, жадные, миллионы им подавай! Сволочи! Еще и меня втянули! Хоть бы о детях подумала, сука!
Больше ничего путного Николаенко не сообщил, истерика у него началась. Еле-еле с помощью приехавшего врача успокоили. Задержанных погрузили в полицейские машины, Максим предпочел вернуться домой самостоятельно, благо их с Полиной привезли на дачу на его машине.
Кстати, раскрылась и тайна топора. Дом, в котором разыгрался финал трагедии, принадлежал Севрюгину, отапливался он дровами, топор он прихватил отсюда.
Эпилог
Дочь и отец Севрюгины долго отпирались, пытаясь свалить всю вину на Николаенко, но под давлением следствия во всем сознались и теперь ожидают суда. Так же как и Семен Николаенко. Сама Ирина Григорьевна едва не слегла с инфарктом, лишь необходимость заботиться о внуках заставила ее собраться. Племянник Ирины Григорьевны оказался порядочным человеком и, устроившись в Петербурге на работу, помогает ей растить племянников, а дело об изнасиловании, в котором его обвиняли, оказалось закрытым вполне справедливо. Он был невиновен. Арину Панову, судя по всему, изнасиловал перед убийством Анатолий Севрюгин, он имел ярко выраженные садистские наклонности.
Сокровища Максим так и не нашел. В тот памятный день, когда задержали семейство Севрюгиных, он достал из почтового ящика родителей повторное почтовое извещение. А получив на следующий день на почте письмо, с удивлением и даже суеверным трепетом понял, что оно отправлено бабушкой Аглаей Игоревной. Вот что она писала:
«Ариша, любимая моя доченька!
Прости меня, что ухожу так внезапно. Это письмо ты получишь только в случае моей смерти, так я распорядилась, мой знакомый за этим проследит. Я ухожу спокойно, потому что знаю, что в твоей жизни все благополучно. За Сережей ты как за каменной стеной, у тебя замечательные дети, и я очень горжусь и Максимом и Машей. Я желаю всем вам счастья, будьте здоровы и благополучны.
А теперь я хочу рассказать тебе то, что, возможно, надо было рассказать давно, но так уж мы решили с моей мамой, твоей бабушкой, и нарушить данное ей слово я не могла.
Когда-то давно, в конце двадцатых годов, нашей семье была доверена великая тайна. Ее доверил нам полковник Евгений Степанович Кобылинский, бывший опорой и защитой императорской семьи в последние месяцы их жизни в городе Тобольске. По личной просьбе Николая II и императрицы Александры Федоровны он спрятал от большевиков личные ценности семьи, в том числе Малую корону Александры Федоровны, вынеся их тайком из Арестного дома. Сейчас очень много стали говорить о событиях тех лет, и ты, разумеется, хорошо знаешь о судьбе императорской семьи. В годы моей юности и зрелости, тем более во времена моих родителей, одно лишь упоминание о царской семье грозило смертью или хотя бы крупными неприятностями. Моя бабушка, которой и была доверена тайна, выбрала добровольный уход из жизни, когда заподозрила, что ее второго мужа забрали в ЧК именно по подозрению в связи с полковником Кобылинским. Она боялась, что чекистам каким-то образом стало известно о том, что она имеет отношение к сокрытию сокровищ Романовых. Перед добровольной смертью она все рассказала моей матери и ее брату. Сведения о том, где хранятся сокровища, были надежно зашифрованы и спрятаны еще в двадцать шестом году, так что случайно их было не обнаружить, и бабушка очень надеялась, что, умерев, она отведет беду от нашей семьи. Но вскоре арестовали моего дядю, и он сгинул безвестно, его семью арестовали и выслали из Ленинграда. Долгие годы моя мать жила в постоянном страхе, который передался и мне, это был круглосуточный страх, который отравлял каждый день нашей жизни, потому что в отличие от многих наших современников мы хорошо понимали, за что нас могут арестовать. Хранить такую тайну — тяжкое бремя, и незадолго до смерти мамы мы обсудили дальнейшую судьбу нашей семьи и пришли к выводу, что будет лучше и надежнее для всех, если царские сокровища исчезнут безвозвратно. Их хозяева давно почили, передать их законным наследникам нет никакой возможности и, очевидно, никогда не будет, а подвергать будущие поколения нашей семьи угрозе уничтожения ради кучки бриллиантов нет никакого смысла.
Тогда же мы уничтожили указания на место, где скрыта корона. Ее оберегали особенно трепетно, потому что такова была воля государыни Александры Федоровны. Указания, где скрыто остальное, я по малодушию сохранила, не знаю, о чем я думала? Но вот теперь, когда времена, казалось бы, изменились безвозвратно, этот призрак прошлого вдруг меня настиг.
В последнее время меня преследуют. Кто? Не знаю. Я боюсь выходить на улицу, боюсь оставаться дома. Боюсь за вас. Кто-то нехороший, какой-то злоумышленник узнал о сокровищах Романовых и хранимой мною тайне. Мне угрожают. Угрожают вам. Самое страшное, что я не знаю, откуда исходит угроза. Кажется, история повторяется, и мне, чтобы спасти вас, придется покинуть этот мир. Уходя, я избавлю вас раз и навсегда от этого тяжкого бремени.
Простите меня. Я очень люблю вас всех. Обнимаю.
Твоя мама.
P.S. Не жалей меня, Ариша, я прожила хорошую, долгую жизнь. И даже можно сказать, счастливую и умираю спокойно.
Мама».
Бедная бабушка! Почему она не рассказала им все? Папа бы во всем разобрался. Она была бы жива. Живы были бы родители. Как наивна она была, как плохо разбиралась в современном мире и людях! Понадеялась избавить семью от неприятностей, уйдя из жизни. Наивное благородство. Совершенно бесполезное.
Максиму было очень горько читать это письмо. Он даже злился на бабушку какое-то время, виня ее в гибели родителей. Вряд ли ему удалось бы так быстро прийти в себя, если бы не Полина.
Вскоре после задержания Севрюгиных Маша с мужем отбыли в Эмираты, Максим пытался вернуться к работе, чтобы отвлечься от боли. Он подал на развод, поменял замки в квартире и дал четкие указания консьержу не пускать на порог бывшую жену.
По мере восстановления душевного равновесия его чувства к бывшей жене все больше остывали, чему во многом способствовала Полина.
После поимки преступников она еще несколько дней провела с ним, помогла не свихнуться и не спиться, а затем вернулась домой.
Она вернулась к своей прежней, скудной событиями и радостями жизни и затосковала. Мама все еще отдыхала в санатории, Максим оплатил двадцать дней отдыха, и возвращать ее раньше времени не имело смысла. Сперва Полина планировала весело провести время, встретиться с подругами, сходить в театр, в клуб, но, вернувшись домой, отчего-то загрустила и даже звонить никому не стала. После работы спешила домой, а там сидела, уставившись в телевизор, и вспоминала те несколько насыщенных событиями и эмоция дней, что они провели вместе с Максимом.
Неизвестно, как долго длилась бы Полинина апатия, если бы спустя несколько дней не раздался телефонный звонок и Максим не пригласил ее в театр. Просто так, по-дружески, чтобы развеяться после пережитых приключений. Полина с радостью согласилась.
После Полининого отъезда из его квартиры Максим неожиданно для себя ощутил тоскливую пустоту. Сперва он списывал ее на смерть родителей и развод с женой, но в один прекрасный момент понял, что Анна здесь ни при чем. Не по ней он скучает, не ее образ встает перед ним в жемчужных весенних сумерках, а образ серебристой Полины. Утонченный, нежный и такой притягательный. А еще ему вспоминались ее теплые руки на его плечах там, в доме Севрюгиных, и невероятный поцелуй. Конечно, Полине он удовольствия, судя по всему, не доставил, но Максим его забыть никак не мог, а потому после нескольких дней борьбы не выдержал и позвонил серебристой библиотекарше. Прежде чем это сделать, он очень долго собирался с мыслями, подбирал слова, искал предлог, пока не подумал о театре. Просмотр балета в Мариинском театре, по мнению Максима, должен был оказаться для Полины достаточно привлекательным, чтобы она согласилась с ним встретиться. Соблазнить ее сомнительным удовольствием обычной встречи с собственной неотразимой персоной он не надеялся.