Деваться некуда. Придется сказку сделать былью. «Попал в стаю — не вой, так хоть беги», — вспомнил он любимую поговорку отца. Придется, видимо, делать и то и другое…
Перевел взгляд на Катерину, которая закрыла глаза, совершенно смирившись со своей участью.
Э-э, да она уснула. Наверное, сморило напряжение перед неизвестностью. Ну что ж, тем лучше. Может быть, она спит и видит, как бы побыстрее и покардинальнее измениться. Дай-то бог!
Доктор Воробьев насупился и принялся вводить в компьютер команды для селеностероидов. Сначала пальцы его то и дело нерешительно замирали над клавиатурой, но постепенно он забыл обо всех колебаниях и с головой нырнул в работу.
В конце концов, он ждал этого мгновения столько времени! Его первая операция… Доктор Воробьев не мог сделать ее без божества, без вдохновения. Да и вообще, о чем речь? Селеностероиды — это ведь не пожизненная каторга. Отнюдь не пожизненная!
Ничто не вечно!
Еще какое-то мгновение Ирина всматривалась в недвижимую фигуру Сергея, а потом оперлась о подоконник и выскочила вон. Болью резануло ладони и колено, которым она задела раму, но Ирина тотчас забыла об этом. Ноги подкашивались.
«Нет… нет… нет…»
Каждый шаг отдавался в голове болью. Казалось, она не бежит, а еле плетется, путаясь в траве. Смутно видела маячивших впереди Петра и Виталю, которые тоже спешили к Сергею.
Нет! Она должна их опередить! Она должна быть рядом с ним первой… единственной!
Добежала, рухнула на колени:
— Сережа!
И подавилась криком, встретив его взгляд.
Изумление, бог ты мой, какое изумление и растерянность в этих светлых глазах! Это было первое впечатление. Потом вдруг дошло: значит, он жив!
Прижала руки к груди, давя рвущееся рыдание.
— Ты что? — тихо спросил Сергей. — Что случилось?
— Ты упал… упал… — с трудом справляясь с прыгающими губами, выдохнула Ирина. — Я думала…
— Правильно сделал, что упал, — раздался голос Петра. — Не упал — разорвало бы осколками. А вот что залежался… я тоже струхнул: думал, зацепило тебя.
— Залежался, — проворчал Сергей, садясь и искоса поглядывая на Ирину. — Это мы уже сколько часов на ногах, а человеку и прилечь на минуточку нельзя! Просто позволил себе маленькую паузу, а вы уж…
— Ладно, ладно, вставай, трюкач, — усмехнулся Петр, протягивая ему руку и сильным рывком вздергивая с земли. — Хорошая у тебя все-таки зажигалочка. Честно говоря, я до последней минуты не верил, что ты серьезно говоришь. Думал, так, шуточки. А стреляешь ты отменно!
— Ой, Сереженька, это просто потрясающе! — заверещала Маришка, которую, конечно, не преминули черти принести. Вильнула широким, замызгавшимся за нелегкий нынешний день подолом рядом с коленопреклоненной Ириной — и та вдруг услышала торопливый шепоток: — Да вставай же, не смеши людей!
Не поверив ушам, подняла затуманенный взор, но Маришка уже виляла бедрами, прикрывая собой Ирину, и аж приплясывала, причитая:
— Неужели ваша зажигалка — это все ж таки пистолет? Боевое оружие! Вот это да! Дайте посмотреть! В самом деле! Да вы только поглядите, люди добрые! И где, интересно, такие делают? В Америке, конечно?
— Да нет, отечественные умельцы мастерят, — отозвался Сергей.
— Сбавь тон, — угрюмо попросил Петр Маришку. — В ушах звенит.
— От ваших взрывов уже давно у всех звенит! — не осталась в долгу языкастая, и Ирина вдруг увидела, как она, спрятав левую руку за спину, сделала нетерпеливый жест, как если бы поднимала что-то.
Ага, это Маришка ей сигналит. Ирина тяжело оперлась в траву руками и начала с усилием поднимать непослушное тело.
Чьи-то руки сильно обхватили за талию, потянули вверх, помогли утвердиться на ногах.
— Ирка, ты что, с ума сошла? — прошептал кто-то ошеломленно.
Она обернулась и увидела Виталю.
— Да ты знаешь, кто… ты могла бы любого выбрать, а ты…
Глаза ее немедленно заплыли слезами, губы запрыгали:
— Виталя, я не виновата! Я сама не знала, но как-то так само получилось.
— А зачем же ты мне голову морочила? И Пашке? — обиженно протянул Виталя. — Он, между прочим, к тебе чуть ли не присвататься намеревался, сам мне говорил!
— Уж не за это ли ты его в лесу одного оставил? — раздался едкий, что соляная кислота, Маришкин голосок, и Виталя, съежившись, как-то опавши весь, словно большой резиновый пупс, из которого выпустили воздух, попятился, отводя глаза. — Вот и иди, иди, нечего тут не в свое дело!.. — повелительно махнула Маришка рукой.
— Зачем ты на него так? — слабо возмутилась Ирина. — Не верю я, что он мог бросить Павла.
— Вскрытие покажет, — беззаботно сверкнула улыбкой Маришка. — В смысле, я хочу сказать, поживем — увидим. А ты, милашка, значит…
— Что? — подняла на нее безнадежные глаза Ирина.
— Ничего. Бегаешь, говорю, ты быстро, не угонишься. Откуда что взялось?!
— Не знаю, — как и давеча Витале, честно ответила Ирина. — Сама не знаю…
Она понимала, что безобразно выдала себя, но неожиданный взрыв чувств был настолько силен, что не оставил ни сил, ни времени возводить оборонительные сооружения. Бесполезно было таиться — и прежде всего от самой себя.
«Провокатор, — печально усмехнулась она, исподтишка поглядывая на Сергея, который демонстрировал восхищенной бабе Ксене, как зажигалка легким движением руки превращается в элегантный пистолет и, наоборот, смертоносное оружие становится предметом роскоши. — Он меня спровоцировал, вот и все. А иначе бы я никогда, ни за что…»
Она с сомнением покачала головой. Так или иначе, рано или поздно — все равно это проявилось бы. Потому что невозможно ведь утаить такое — тем более если это обрушивается на тебя впервые в жизни и у тебя нет никакого опыта, никакого навыка демонстрировать равнодушие человеку, в которого ты влюбилась, можно сказать, с первого взгляда. Или со второго? Или это случилось, когда ты увидела его идущим навстречу вооруженным бандитам, небрежно отмахивающим волосы со лба, с этой легонькой улыбочкой…
Стоп!
Какая-то картина вспыхнула перед мысленным взором Ирины — и растаяла, будто весенний ледок, под жарким шепотком Маришки:
— Ну ладно, ладно, не тушуйся. Сережка — парень с ума сойти. Тут любая рухнет. А я-то всерьез думала, будто ты за Петром увиваешься.
— А я думала, ты за Сергеем, — слабо усмехнулась Ирина — вдруг ее осенило, и она даже ахнула: — Это ты за Петром увиваешься! Ты — за Петром! Да?
— Есть такое дело, — стыдливо призналась вышнеосьмаковская Брунгильда. — Уже семь лет…
— Что?! Семь лет? И вы до сих пор не можете объясниться?! — всплеснула руками Ирина.
— Тише ты! — по-старому шикнула на нее Маришка, но тут же виновато улыбнулась: — Да нет, объясниться мы всего полгода не можем. Я имею в виду, мы семь лет женаты!
— Погоди, — вымолвила беспомощно Ирина. — Так это, значит, ты — шалава, которая не приведи господь… и все такое? Ты — доброго мужика заела? Ты — льва злого злее?
Маришка бешено сверкнула глазами:
— Да ну ее, это не бабка, а предательница. Вечно была без ума от Петьки. А ведь это еще как посмотреть, кто из нас прав, а кто виноват!
— Он что, изменял тебе? — участливо спросила Ирина, на миг забывая о себе и всецело проникаясь чужими страданиями, отчасти даже упиваясь ими. Ведь чужая боль — это пластырь на наши раны, сказано мудрым. И здорово сказано!
Маришка понурилась:
— Не знаю, если честно. Все-таки мы столько не виделись, да и в старое время расставались чуть ли не через неделю. Понимаешь, пожарные службы лесоохраны существуют только у нас, и в Канаде и, если не ошибаюсь, в Китае. Ну и в Штатах, наверное. А вот если загорится лес в горах, скажем, Афганистана — тут вызывают на подмогу наших. Петька и Никола, братишка мой, они из командировок не вылезают. Разве уследишь? Здесь, дома, я вроде ничего такого за ним не замечала, но воображение ведь работает. И, что характерно, сам он ревнивый, как зверь, Петька-то! Я работаю в… ну, в одной фирме, причем у нас мужиков полно, и все как на подбор, вроде Сереги, а мой законный меня заколебал: уходи да уходи оттуда, устройся на телефонную станцию, что ли. Интересное кино! — возмущенно подбоченилась Маришка. — Сам мотается по белу свету, а меня в монастырь?
— Да еще монастыря такого не построено, чтобы тебя удержать, — вздохнул кто-то рядом, и увлекшиеся девушки увидели рядом с собой бабу Ксеню, которая, судя по всему, не пропустила ни слова из их интересной беседы. — Ты любую крепостную стену по кирпичику размечешь, как свою семью разметала. Вот и грызи теперь локти.
— Да я лучше горло перегрызу той, которая к Петру клеиться начнет, — обнадежила Маришка, и вновь в ее взгляде, обращенном к Ирине, вспыхнули опасные зеленые огонечки. — Слушай, девонька, а не морочишь ли ты мне головушку? Если тебе Петька и на дух не нужен, с какой радости пустила его в свою постель? Ну ладно, в сеннице, я допускаю, вы случайно сошлись, а в моей светелке?!
— В твоей! — воздела руки баба Ксеня. — Матушка Пресвятая Богородица, заступница, вразуми ты эту дуру дурацкую! В твоей, сама ж говоришь! И в постель он залез не чью-то, а твою! Ну откуда было Петьке знать, бедолаге, что я туда Иринку отправлю спать?! Он-то думал, по старой памяти ты там ночуешь, а уж дорожка в твою светелку у него давно была проторена, еще с той поры, как вы женихались! Я когда проснулась да поняла, что там у вас деется, думала, помру со смеху. Слова сказать не могла!
Ирина вспомнила задыхающееся кудахтанье бабы Ксени в ту достопамятную ночь — и устало покачала головой.
Ах ты старая интриганка! Сватья баба Бабариха… Ну что ж, зато теперь Ирина будет знать, как умирают со смеху!
— Дура ты глупая, неразумная, — продолжала честить внучку баба Ксеня. — Неужто у тебя на вышке не все ладно? Ты что, думаешь, Петр и в самом деле сюда приехал курьером от Николки? Чтоб тебя увидать, приехал он! Мы с ним загодя списались, чтоб, как только ты в отпуск нагрянешь, я ему сообщила. Все бросил, все свои пожары, и примчался, чтоб на старом месте любовь вашу возродить, а тут…