Полиция! Почему? Что случилось? Кто-то услышал выстрелы? Или за ее квартирой еще с вечера следили? Но почему, ведь это выглядело как простое ограбление, вернее, его попытка?! А может, они не сюда?
Автомобиль затормозил рядом. Сюда!..
Убийца вжался в стену — и едва удержал равновесие, когда одна нога вдруг скользнула куда-то вниз.
Черт! Какая-то лестница?
Да ведь это лестница в подвал, где жильцы хранят гнилую картошку и всякую старую рухлядь. Вот бы куда шмыгнуть! Но дверь заперта, конечно, на такой же амбарный замок, как и чердачная дверь.
Пальцы ощупали засов. Нет. Он отодвинут. Замка нет. Дверь что — открыта, что ли?
Открыта…
У Психа пересохло в горле. Мысли, смешавшиеся от страха, вновь обрели ясность.
Вот куда она подевалась, эта девка. Почуяла опасность неким звериным нюхом, который просыпается у людей в предсмертные минуты, выскользнула из квартиры, может, за мгновение до того, как они с напарником проникли туда, и спряталась в подвале, в одной из ячеек, провонявших прошлогодней проросшей картошкой и прелым луком.
Какой там номер ее квартиры? Пять? Можно не сомневаться, что, подойдя к дощатой двери с цифрой пять, он найдет эту уродину там: за грудой каких-нибудь пыльных мешков, трясущуюся от страха.
Его уже не беспокоило, что наверху полиция, что они будут искать убийцу того человека, который валяется в квартире на втором этаже. Он точно знал, что все обойдется. Главное, что верный друг, счастливый случай, не покинул его, вывел к подвалу, где спряталась эта хитрая дура!
Псих снова вынул пистолет и осторожно вошел в подвал.
— Я сейчас лопну, — прошептала Ирина, когда сидевший рядом Петр начал подкладывать картошку в ее тарелку.
Сто лет не ела такой вкуснотищи! Вообще она ела мало, но сегодня вечером… с перепугу, что ли? Говорят, стресс повышает аппетит.
Что характерно, вокруг сидели одни сплошные подтверждения этого утверждения: принесенная Маришкой сковородка полуметрового диаметра была уже вторая, первую, такую же, они благополучно усидели под малосольные огурчики, копченое сало и селедочку. Может, конечно, дело было вовсе не в стрессе, а в необыкновенного вкуса наливочке, которую подала баба Ксеня?
— А все-таки странно… — Павел задумчиво взял огурец, словно забыв, что рядом с его тарелкой уже лежит один, едва надкусанный. — Деревня староверская, а вы никак не протестуете против такого соседства, как эти бандюганы!
— Да какие мы староверы? — удивилась бабка Ксеня. — Это небось на Керженце еще сохранились деревни, где скопцы держат старую веру, а у нас тут испокон бегуны, вечные странники[1], приют находили. Теперь один дед Никишка остался, да и ему уже не до скита.
— А что, веру переменил? Или больной? — полюбопытствовал Сергей, загребущей рукой подцепляя сразу два ломтя сала и с невинной улыбкой покрывая ими огромную скибку хлеба.
— Не больной, а просто старый. Ему небось сто лет уже, да, баба Ксеня? — вмешалась Маришка, вошедшая из кухни с очередной горой хлеба.
— Может, и больше, — кивнула та. — Он не курит, не пьет, от веку праведничает, так и все двести проживет на своих травках. Знатный травознай!
— Травознай?! — оживился Павел. — О, мне к нему!
— Вы что, аптекарь? — удивился Петр.
— Нет, я винодел. Знаете фирму «Заливаевы и Ко»? Я там работаю технологом. Хотим возродить производство наливок и настоек по народным рецептам. Вот это, что мы пьем, — Павел щелкнул ногтем по рюмке, — это ведь настоящий шедевр! На чем она настояна?
— Липовку вы пьете, липовничек, — улыбнулась бабуля. — Моя любимая, дед Никишка научил ставить. Вот к нему и иди за рецептами травяных зелий. Он даром что сам не пьет — тебе много чего порасскажет. А уж сказок знает, баек!..
— Сказок? — Сергей чуть не подавился своим колоссальным бутербродом. — Баек?! О, тогда мне к нему. Я ведь фольклорист, пишу докторскую диссертацию по народному творчеству староверов. И как раз фольклора бегунов у меня практически ничего нет.
— Фольклорист? — ошеломленно перепросил Петр. — Ё-ка-лэ-мэ-нэ…
— Эй ты, потише! — грозно рявкнула Маришка. — Петьке больше не наливайте.
В Петровых глазах всплеснулось зеленое пламя, но он ничего не сказал молодой хозяйке, а подчеркнуто повернулся к Ирине:
— Еще картошечки? Со дна, поподжаристей? А?
— Ой, нет, — слабо пискнула она, выставляя ладонь. — Я и так уже со стула не встану.
— Ничего страшного, — галантно сказал Петр. — Донесем на руках куда прикажете. Хоть на край света.
— Да он здесь и есть, край света, ты что, не знал? — проворчала Маришка. — Самый краешек…
— Да, глуховатое местечко, — согласился Сергей, наливая в Маришкину рюмку знаменитой липовки, но не забывая и остальных. — Неужто вы, Мариша, тут всегда живете? Работаете, наверное, в Арени? Но ведь это довольно далеко, на чем же вы добираетесь?
— Да нет, я вообще-то из Нижнего, просто приехала бабулю навестить, на огороде помочь, — ласково улыбнулась ему Маришка. — Тут не больно-то в Арень наездишься, автобусы не ходят уж бог знает сколько времени. Который год уговариваю бабулю хоть на зиму в город перебраться, да разве ее сдвинешь с места? Они зимой тут знаете как живут? Дороги все заметены, Осьмаки полностью отрезаны от мира. Когда завьюжит, поутру первым делом прокапывают от дверей дорожки к калиткам. Чтобы дать знать остальным: жива, мол, я, жива пока еще. Сотовые телефоны тут не работают, сети нет. Жуть истинная!
— Подумаешь, нашла жуть! — отмахнулась бабка Ксеня. — Зато в своем дому, а не в приживалках. И не больно-то мы скучаем. Соберемся с девушками-бабушками, напоемся и напьемся, а потом дед Никишка нас по избам провожает. Сперва он нас, потом мы его. Ночи после буранов светлые, лунные, все аж звенит вокруг. Красотища!
— Так я не понял: этот старик один живет? — уточнил Павел.
— Теперь один. Раньше — это еще до войны, мамонька моя рассказывала, прибрел он сюда и к бобылке Серафиме подселился. Она тоже была староверка, вот они и сошлись. Потом Серафима померла, а дед Никифор Иваныч в ее избе так и прижился. Старый он, слабый совсем. Иной раз как обомрет — вроде совсем преставился. А потом глядишь — отойдет, и опять не хуже молодого.
Ужин продолжался, но наконец все почувствовали, что рты больше не открываются, а глаза слипаются. Настала пора расходиться по избам, куда определились на ночлег.
— Да куда вы пойдете в такую позднотищу? — сладко потянулась Маришка, и сарафан туго натянулся на ее спелой груди. — Ложитесь вон вповалку на сеновале. Там хорошо, дух сладкий от сена идет, живой. Сны хорошие снятся…
— Ой, нет, идите, сыночки, — засмеялась баба Ксеня. — Не то меня Вера с Ольгуней поедом съедят. В кои-то веки на постой к ним кто-то встал, да и те сначала ужинать на сторону пошли, теперь еще и ночевать не придут. Им, бабулькам, тоже небось скучно, хочется живого голоса. А ты, Петенька, у меня останешься по старой памяти.
— Баб, ты что, забыла: у нас же Ира ночует, — недобрым голосом сказала Маришка. — Места больше нет. А Петра дед Никифор к себе звал.
— Да он уже небось десятый сон видит, тот дед Никифор, — отмахнулась хозяйка. — А Петенька на сеновал пойдет, правда, голубочек? Ну, гости дорогие…
Все начали дружно подниматься из-за стола.
— Завтра увидимся? — тихо спросил Павел, наклоняясь к Ирине.
— Конечно, — смущенно кивнула она. — Здесь мудрено не увидеться. Тем более мне тоже нужно к этому деду Никифору. Если кто и поможет найти старые книги, так это только он. Вы представляете? Этот дурацкий Виталя сказал, что в подвале скита была целая гора старых книг и они все пожгли. Вот варварство, да?
— Вандализм! — возмутился Павел.
— Что вы говорите? — Это Сергей услышал их разговор. — Сожгли старые книги?! Невозможно, невозможно поверить… Но, может быть, хоть что-то осталось? Хоть что-нибудь! Как бы попасть в этот скит, поискать?
— Ради бога! — обеими руками схватилась за него Маришка. — Не вздумайте! Еще неизвестно, чего нам сегодня ночью от этого Витали ожидать, а вы опять голову волку в зубы сунуть хотите.
— Да уж, с вашим личным оружием супротив Витали делать нечего, — подал ехидную реплику Петр. — Я все хотел спросить: вы же вроде не курите, зачем с собой такую зажигалочку интересную таскаете?
— Таких дураков пугать, как ты и Виталя, — огрызнулась Марина. — Пойдемте, Сережа, я вас до калитки провожу.
И, подхватив молодого человека под руку, вывела его на крыльцо.
— Я готов помочь со стола убрать, — робко предложил Павел. — Я очень люблю мыть посуду. А потом мы с вами, Ира, может, немножко прогу…
— Посуда — дело бабье, — буркнул Петр, протягивая ему руку на прощание и очень ловко вытесняя из горницы. — И не до прогулок, поздно уже, спать пора.
— Ира! — крикнул Павел, высовываясь из-за его крутого плеча. — Ваши вещи, они пропали, конечно, у этих мерзавцев, так мы можем завтра съездить в Арень, купить вам чего-нибудь. Денег у меня достаточно, вы не беспокойтесь. И мне все равно надо ехать за продуктами для моей хозяйки, я вас заодно прихвачу. Хорошо?
Последние слова долетали уже из-за дверей.
— А чего ему Маришкино платье не нравится? — удивилась баба Ксеня, беря Ирину за руки и поворачивая так и этак. — Красивенькое, веселенькое, оборочки вон какие… разве что великовато малость, ну так подумаешь!
«Платьице» было «великовато» как минимум на четыре размера.
Против окна громко, вызывающе расхохоталась Маришка, и Ирина разглядела ее статную фигуру. Рядом маячил высокий мужчина — Сергей. Он заботливо вел ее по колдобинам улицы, поддерживая под локоток, а Маришка жалась к нему, словно в стужу к печке.
— Ох, дорезвится молодка! — пробормотала баба Ксеня, начиная собирать со стола ложки.
Ирина с тоской поглядела на стол, заставленный грязной посудой.
Кошмар! Сейчас придется мыть все это. А горячей воды нет. Про «Фэйри» здесь небось и не слыхали, придется по старинке, с хозяйственным мылом. От Маришки помощи не дождешься, она, видимо, отправилась провожать этого долговязого Сергея не только до калитки, а до самой избы бабы Веры. Потом, конечно, он проводит ее… А что ж, в та