– Перестань нас беспокоить, – услышал Петрович.
– Здесь люди умирают, – повторил он уже тише.
Окошко закрылось. Мрачный взгляд гурцора подействовал отрезвляюще и одновременно угнетающе. Петрович сник и побрел в свой угол.
Через несколько минут в потолке открылся люк, и оттуда хлынули струи прохладной воды. Узники оживились, зашевелились, стараясь подставить под неожиданный душ все тело.
После водной процедуры в трюме стало заметно свежее. А еще с палубы спустили деревянный поддон на веревке. Петрович сразу понял, что его слова были услышаны. Он взвалил покойника на плечо и перекинул на поддон.
– Подымай! – крикнул он, но, как оказалось, поторопился.
Рядом с мертвым человеком положили мертвого энейца. Еще через несколько секунд там же оказались два покойника-усода. Смерть, как и следовало ожидать, пришла не одна.
В полном молчании импровизированный лифт с мертвецами уехал наверх.
Обливание водой с этого раза стало проводиться дважды в день, и за оставшиеся пять дней плавания больше никто в трюме не умер.
Правда, теперь Петрович стал замечать, что другие пассажиры посматривают на него с суеверным испугом. Но его это не сильно тревожило.
Ранним утром пленников разбудил громкий скрежет и топот множества ног над головой. Пол качался не так, как обычно, и Петрович понял, что корабль остановился. Было слышно, как волны разбиваются о железные борта. В окошко чуть виднелись вершины далеких гор, прикрытых дымкой.
Несколько часов ничего не происходило, ожидание и неизвестность нервировали. Наконец загрохотали запоры на дверях. В числе первых Петрович поднялся по узкой железной лестнице на палубу.
Слепящее солнце заставило на некоторое время зажмуриться. Петрович слышал, как рассыпаются волны, как десятки ног топочут по палубе, как где-то звенят цепи. Был еще какой-то звук – невнятное ворчание, хрип, клекот, фырканье, словно рядом расположился некий зверинец.
Наконец Петрович открыл глаза. Пленников выстроили на палубе небольшой баржи. Это была именно баржа, а не корабль, как подумалось вначале. От носовой части под воду тянулись цепи. Они то натягивались, то провисали. Петровичу сразу показалось, что на другом их конце какие-то подводные животные и именно они тянули баржу все это время.
У ограждений бродили на длинных веревках гомобы – гадкие человекоподобные бестии, с которыми Петрович впервые познакомился еще на родных улицах. Это они издавали звуки зверинца. Правда, здесь они были на удивление спокойны. Возможно, гурцоры, которые прохаживались тут же, умели их приструнить.
До берега было метров сто, и оттуда к барже тянулся очень тонкий мост. Непонятно было, как и на чем он держится. Берег оказался сплошь каменным – небольшие голые гряды лабиринтом расползались по наклонному плато. Кое-где этот лабиринт прорезали ровные, абсолютно прямые дорожки. Вдали виднелись окутанные утренним туманом одинаковые громоздкие здания, напомнившие Петровичу корпуса родного завода.
И еще – в воздухе летали какие-то штуковины. На фоне утреннего неба их не удавалось хорошо разглядеть. То ли дирижабли, то ли самолеты…
Долго любоваться пейзажем пленникам не позволили. По узкому мосту их погнали на берег. Петрович изумлялся – вокруг кипели волны, а мост даже ни разу не покачнулся. Было вообще непонятно, как он держится в воздухе.
Мост привел в большую прохладную пещеру, чем-то похожую на станцию метро. Гурцоры остановились вдоль стен. Некоторые держали на цепях гомобов.
Прохлада была очень кстати после трюма-душегубки, но с усодами вдруг стало твориться что-то неладное. Они негромко загомонили, замедлили шаг, строй потерял очертания. Они словно почувствовали какую-то беду, и их настроение понемногу передалось остальным. Петрович вдруг и сам не на шутку испугался.
Один усод вдруг выбежал из строя и с криком помчался к выходу из пещеры. Ему навстречу тут же шагнул ближайший гурцор, вытянул перед собой руку, что-то сверкнуло…
Петрович зажмурил глаза, а когда открыл, усода уже не было. Только мокрое пятно на полу и кучка какой-то слизи. Тут уж стало действительно страшно, однако желание беспокоить хозяев окончательно пропало.
За спиной раздался гул. Петрович обернулся: железная стенка отъезжала. За нею стояли вагоны. Вернее, это были грубо сработанные железные коробки, все в ржавчине и вмятинах. В таких впору перевозить щебенку, а не людей. И все же это были именно вагоны. Туда и погнали пленников.
Все происходило очень суматошно и нервно, глазеть по сторонам особо не давали. И все же Петрович успел обратить внимание на то, что ни колес, ни рельсов под вагонами нет. Только примитивный каменный желоб.
Двери захлопнулись с неприятным лязганьем. В вагоне воцарилась полная темнота.
Происходящее здорово напоминало концлагерь с обязательной газовой печью в конце пути. Но стоило ли тащить в такую даль столько народу, чтобы просто убить?
Кроме того, Петрович осознавал: его не просто взяли в плен страхообразные вурды. Его после этого еще и продали. Или обменяли на что-то – это он понял достаточно четко. Опять же, нет повода уничтожать то, на что потратились.
Главное, пожалуй, не злить гурцоров…
Вагоны тронулись очень тихо и мягко. Набор скорости почти не ощущался. Лишь немного позже, услышав свист воздуха в щелях, Петрович осознал, что они несутся со страшной скоростью.
Здесь было не так тесно, как в трюме, и совершенно нежарко. Воздух был сухой и какой-то пыльный. В горле немного першило, впрочем, это пережить было проще всего.
В закрытом вагоне, летящем сквозь тьму, течение времени не ощущалось. Трудно было решить, сколько длился переезд – может, три часа, может, десять. Сама реальность вдруг как-то растеклась, потеряла границы и привычные свойства.
И когда Петрович наконец пришел в себя, он обнаружил, что уже стоит на твердом полу в каком-то тоннеле, уходящем далеко-далеко по идеальной прямой. Здесь было какое-то странное освещение – свет словно распадался на тысячи частичек и оседал на одежду, на стены, на пол. Чувствовалось, что это место где-то невообразимо глубоко от поверхности – многие километры земли и камня почти физически давили на голову.
Их долго водили по запутанным галереям и переходам, пока все пленники не оказались в обширном квадратном помещении, показавшемся Петровичу чем-то знакомым.
И чем больше он смотрел, тем больше убеждался: это помывочная. У ближней стены лежала груда серых тряпок – по всей видимости, одежда. Дальше следовали грубые каменные скамьи, даже какое-то подобие ванн. В полу темнели отверстия для слива, прикрытые заросшими грязью решетками.
Один из сопровождающих гурцоров приказал всем раздеваться и при этом щелкнул пальцами, в которых сверкнула ярко-синяя искра. Если кто и намеревался возразить, то теперь желающих не нашлось. Что касается Петровича, то он с радостью избавился от штанов и рубашки, которые за последние дни в трюме впитали литры пота.
Обнаженные пленники сгрудились в центре помещения. Из маленькой незаметной дверцы выбрался сгорбленный энеец в сером балахоне и принялся разматывать шланг с наконечником, похожий на пожарный рукав.
«Точно как в концлагере», – с тревогой подумал Петрович.
Энеец довольно долго копался в механизме, являвшем из себя, видимо, насос, пока раздетые пленники ждали и стучали зубами – от страха и холода.
Наконец насос дал струю – холодную и сильную. В воду было что-то добавлено, наверно, моющее или дезинфицирующее средство – Петрович явно ощутил на губах странную горечь. Струя била по незащищенной коже довольно болезненно, пленники корчились и уворачивались.
А затем произошло нечто странное. Петрович услышал хлопок, тут же кто-то отчаянно закричал. В следующий момент он почувствовал сильный удар под колени и с размаху полетел на скользкий каменный пол. Рядом грохнулись еще несколько пленников.
Петрович вскочил на колени и быстро огляделся. Первое, что он увидел, – это конец шланга, свободно болтающийся во все стороны. Струя стала гораздо сильнее. За секунду она сбила с ног еще двоих. Энеец-помывщик отчаянно пытался поймать шланг, но ему не хватало ни скорости, ни ловкости. Слышались сердитые крики гурцоров.
Петрович вдруг увидел, что извергающий воду наконечник летит прямо на него. Он пригнулся, сжался, а затем прыгнул, придавив телом взбесившийся шланг. Ухватил рвущийся на свободу наконечник и долго удерживал его, пока энеец пытался выключить насос. Это получилось не сразу – в механизме, похоже, что-то крепко заклинило.
Наконец вода иссякла, и Петрович облегченно перевел дух. Гурцоры, искря пальцами, приказали всем одеваться.
Один из них приблизился к Петровичу и, пристально оглядев его с ног до головы, сказал:
– А ты остаешься здесь.
Потом показал на энейца-банщика и добавил:
– Вместо него.
Никогда еще Петрович не видел в глазах живого существа столько ужаса и безнадежного горя, сколько промелькнуло в глазах проштрафившегося энейца.
Впрочем, Петровичу хватило ума понять, что ему оказана большая милость и ею стоит дорожить.
Полет на «рыбе» не произвел на Влада особого впечатления. Они просто вошли в салон, похожий на самолетный, люк закрылся. Раздался гул, пол завибрировал. Так продолжалось минут сорок. А потом они снова вышли, только теперь уже в другом месте – в аэропорту Рувы, главного города земли Альрувия.
Солдаты проводили их до местного филиала Академии – двухэтажного особнячка, очертаниями напоминающего районный Дом культуры.
В просторном холле Аматис вдруг остановился.
– Гляди-ка, уже и здесь подвесили!
Влад увидел большое – в человеческий рост – зеркало, на котором неторопливо менялись какие-то картины.
– Подарок Гильдии Темного Знания, – сказал подошедший дежурный. – Удивительная вещь: каждую минуту – новая картина! Лучше, чем зеркальный зал в Лаве!
– Ничего удивительного, – буркнул Аматис. – Очередные темные штучки… Покажи-ка нам, где оставить арестованного, пока я не решу вопрос с вашим магистратом.