Он обвел всех воспаленным взором, руки его заметно тряслись, казалось, вот-вот случится нечто страшное: или он бросится крушить все подряд, или забьется в истерике.
– Что вы пристали к Игорю? – тихо произнесла Мария. – Легко судить вам сейчас, а он поехал туда по приказу.
– Я поехал по собственному желанию и до сих пор не жалею, что был там. Хотя бы потому, что мерзавца там было сразу видно, – резко произнес Шевчук. – А сейчас мне дико интересно наблюдать за вами, дорогие однокласснички. Такие деловые, интеллигентные, спасибо вам, учите меня, дурака, уму-разуму… Шлюхи рассказывают, как надо себя красиво вести, вруны учат говорить правду… Какое веселое общество! Юм, дружище, по-моему, надо выпить за общество. Здесь цвет нации! 10-й «А» класс! Шампанского, Юм! На всех – двоечников и троечников, отличников и хорошистов! – Шевчук полез в карман за деньгами, вытащил смятую пригоршню и бросил на стойку. Тот испуганно принял деньги, пересчитал, выставил две бутылки.
– Открывай!
Юм послушно откупорил бутылку. Но все стали поспешно расходиться.
– Ну и черт с вами, – вяло пробормотал Шевчук, повернулся спиной к уходящим, стал наливать в фужеры, разлил вокруг пузырящуюся лужу. – Давай, Юм, дружище, с тобой выпьем.
Юм покорно выпил.
– Запомни мои слова, Юм. Ничто здесь случайно не происходит. Все имеет скрытый смысл… Сборище недоучек! Их бы на площадь Минутку во время штурма Грозного.
– Я верю вам, – пьяно мотнул головой Юм.
Потом они пили вторую бутылку, клялись друг другу в самых лучших чувствах и, еле ворочая языком, ругали всех подряд.
Наутро все было подчеркнуто церемонно и предупредительно. Господа и дамы раскланивались, старательно скрывая любые эмоции, кроме «искренне-доброжелательных». Шевчук появился позже всех, когда общество уже оттаяло и все бессмысленные, но обязательные фразы уже были произнесены. Общество обсуждало перспективы затянувшейся игры. Юм играл роль официанта. Ему очень мешала головная боль и полотенце через руку, которое норовило попасть в соус.
При появлении Шевчука известной паузы не возникло. Общество уже увлеклось накатанным разговором, но по изменившемуся тембру голосов, по буквально микроскопической заминке можно было оценить, какую выдержку проявило оно при появлении смутьяна.
– Ребята! Однокашники! – громко сказал Шевчук. И обвел всех спокойным взглядом. – Прошу меня извинить за вчерашнее… После известного периода в моей жизни нервы иногда подводят… Если кого обидел – прошу простить великодушно.
– Только ты больше не бузи! – выразил общее пожелание Мигульский.
Остальные промолчали.
Шевчук сел на свое место, ткнул вилкой в бифштекс, откусил кусочек и отложил в сторону… А зря! Ведь покоился перед ним не просто кусок зажаренного мяса, а гастрономическое чудо: бифштекс из говядины в ореховой корочке – коронное блюдо Юма, которое он вызвался приготовить сам, когда чувствовал угрызения совести после допущенной им слабости в отношении спиртного. Но в каком бы состоянии он ни был, никогда бы не выдал кулинарного секрета. Известно лишь, что присутствовали в этом рецепте кроме говядины такие ингредиенты, как горчица, яйца и грецкие орехи. И все это обжаривается каким-то чудодейственным образом до появления хрустящей румяной корочки… Да не румяной, а верней будет сказать, багряной, словно закат в тропиках. Шевчук же принялся сразу за кофе. И даже картофель, зажаренный на зеленом масле, не прельстил его.
Мигульский сидел рядом с Кригом и вполголоса жаловался ему на отсутствие газет. На что тот ответил:
– Таковы условия, милейший. Никакой политики. Да и то верно: хоть отдохнем от всей этой гнусной трескотни. Надеюсь, вы как журналист не обидитесь на меня за эти слова?
– Что вы, доктор! Вы совершенно правы… Для меня газеты – как наркотик: знаю, что гадость, но все равно тянет…
Чета Карасевых ворковала в своем уголке. Лица их, как ни странно, выражали семейное благополучие.
Шевчук рассеянно огляделся, встретился глазами с Машей. Та едва заметно улыбнулась ему. Игорь тоже едва заметно кивнул ей, встал и неторопливо направился к себе – лежать. На втором этаже он встретился с Юмом, тот как раз выходил из директорского кабинета. Завидев Шевчука, он бросился навстречу:
– Господин Шевчук, у меня к вам деликатный разговор.
– Прошу, – Игорь открыл дверь. – Только давай без «господина», уже тошнит…
Они вошли в номер.
– Заприте, пожалуйста, на ключ.
– Зачем? – без выражения спросил Шевчук.
– Я не хочу, чтобы нас видели вместе…
Игорь пожал плечами, закрыл дверь на ключ.
– Я все сейчас объясню. Я вот только от шефа… Только дайте слово, что это между нами… Так вот, он обещал меня уволить, если я не найду пленку…
– Но ведь это игра? Что-то я ничего не понимаю. – Шевчук усмехнулся, сел на кровать.
– Какая игра?! Это все слишком серьезно. Шеф добивается исключительного натурализма ситуации. Закон рынка! Вы ничего не знаете. Здесь ничего не происходит случайно… Нас задавят конкуренты, если мы не сможем завлечь своих клиентов.
– Но у меня нет этой пленки, дружище.
– Я на тот случай, когда она появится у вас в руках.
– Ладно, – усмехнулся Шевчук, – если появится, и именно в моих руках, то отдам.
Юм задумался, тут же переменился:
– Нет, отдавать не надо. – Он вытер пот со лба, глянул на дверь. – Просто намекнете, у кого она в данный момент. Договорились? Если не затруднит… – Юм поджал маленький ротик, требовательно произнес: – Откройте дверь и посмотрите, нет ли кого в коридоре.
Шевчук подчинился, выглянул за дверь, потом выпустил Юма. Тот, не обернувшись, засеменил к лестнице. Игорь снова улегся, а Юм направился к Кригу. Отозвав его в сторонку, он выложил ему то же самое, что и Шевчуку. Доктор обомлел, потом расстроился:
– Господи, и тут нечестность и интриги. Ну, хоть игру можно без обмана организовать? Я ничего не желаю знать о ваших трудностях, – от возмущения голос Захара Наумовича окреп. – И вообще, я пожалуюсь вашему директору.
– А вы слово дали, что разговор между нами! – нисколечко не смутился Юм. – Как же так?
– Ладно, – недовольно отчеканил Криг. – Давайте будем вести себя по-джентльменски, а не так, как некоторые…
– Всё, всё, всё… – откланялся Юм. – Кстати, вопрос к вам имеется. Какой-то нехороший человек перебросил через забор хозяйственный топор. Повара им дрова рубят. Случайно отыскали. Не знаете, кто мог?
– Понятия не имею, – Криг пожал плечами и отвернулся, давая понять, что разговор исчерпан.
В это самое время Мигульский решил посетить «Подвал Потрясений». Несколько раз он давал себе слово уединиться в номере и сделать хотя бы небольшие наброски в счет будущего очерка. Но привольное, сытое и праздное житье оказывало развращающее воздействие: журналистские дела вызывали стойкое чувство отвращения.
В подвале уже побывала Ирина, вернулась оттуда охрипшая, с покрасневшими глазами. Юм по секрету сообщил, что она долго кричала, а звукоизоляция, считай, стопроцентная. Освободил же ее оттуда Кент, который случайно услышал приглушенные крики.
– Можно представить, как она орала, – вздохнул Юм. – И знаете, до сих пор молчит, ничего не рассказывает…
После обеда Мигульский нашел Кента, спустился с ним по долгой винтовой лестнице.
– Не забудьте, автоматически дверь откроется лишь через два часа. Чтобы выйти раньше этого срока, надо обойти все подземные помещения и найти череп, который при вашем прикосновении осветится. Бросите в щель на темечке жетон – и дверь отворится.
– А если я еще хочу побыть?
– Если после вас никто не записался, пожалуйста, хоть на всю ночь, – недобро улыбнулся Кент и поправил бордовую «бабочку».
Эд шагнул в черный проем, Кент с грохотом затворил за ним железную дверь. С минуту Мигульский стоял, ничего не видя перед собой, будто замурованный в гудрон. Он вдыхал сырой затхлый воздух, его обоняние ощутило запах тлена. Эд поежился, осторожно ступил вперед. Через минуту или две он стал различать отраженные блики, слабое свечение. Он снова шагнул, почувствовав под ногами ступени, пошатнулся, стал спускаться. С каждым шагом лестница все круче уходила вниз. Теперь он понял, откуда исходил тайный свет: стены были выкрашены фосфоресцирующим составом. Он коснулся липкой стены, и палец его тоже засветился. Когда ступеньки закончились, он очутился в огромном помещении. Где-то под потолком висели крохотные лампочки-звездочки. Внезапно Мигульский натолкнулся на холодную как лед преграду и не сразу понял, что это была зеркальная стена, только развернутая под углом – поэтому он и не увидел свое отражение. Везде стояли зеркала, и Мигульский долго блуждал, пока не нашел выхода, потом выход превратился в длинный коридор, следующее помещение напоминало внутренность огромной раковины. Он пошел по коридору, который забирал все правее и правее, а стены все более сужались. Наконец Мигульский понял, что он завинчивается в «улитку». Эд в раздумьи остановился. Еще немного – и ему придется ползти, чтобы в конце концов исчезнуть в последнем витке спирали. Внезапно ему почудилось, что он слышит шепот, повеял сквознячок, какой-то несвежий, затхлый, будто из-под крышки гроба. За спиной заскрипело. Он со страхом оглянулся, но ничего не увидел.
– Чепуха какая-то, – пробормотал еле слышно, наклонился, пролез через узкое отверстие и затем уже смог выпрямиться.
В этом помещении тоже было сумрачно, но глаза уже привыкли к темноте, и Эд разглядел широкую нишу с навесом, который давал густую тень. Свет исходил сверху, из полукруглых бойниц, казалось, что откуда-то издалека пробивается солнечный свет. Мимоходом Эд подумал, что солнечный свет всегда действует успокаивающе. Но вдруг и этот свет померк. Эд застыл в полной темноте.
– Что за чертовщина! – ругнулся он и услышал: -…вщина…вщина!
– А! – воскликнул пораженный Мигульский. И подземелье ответило:
– А! А! А!..
«Хорошо, что не "бэ",» – подумал Эд. Вдруг за его спиной раздался короткий, будто сдавленный звук, что-то похожее на краткое «у!». Эха не было. Он резко обернулся. Прямо из стены на него смотрели два человеческих глаза. Они светились внутренним свечением, отчего казались совершенно живыми. Мигульского прошиб холодный пот, он отшатнулся, с ужасом глядя на эту мистификацию. Внезапно один глаз медленно, как бы нехотя, затянулся веком, второй же глаз по-прежнему горел. Откуда-то из-под земли раздался утробный голос: «Опусти веко!»