— Джоан. Отдайте им ковер.
— Доктор, как мы его запи...
— Все равно отдайте. Потом отпустите ту сестру, — он поглядел на другую медсестру, которая еще держала свой край носилок. Она смотрела на тело Паскоу, как загипнотизированная.
— Сестра! — громко сказал Луис, и она оторвала взгляд от трупа.
— Д-д-д...
— Как зовут другую девушку?
— К-к-кого?
— Ту, которую тошнило, — жестко выговорил он.
— Джу-Джуди. Джуди Делессио.
— А вас?
— Карла, — теперь голос девушки был чуть потверже.
— Карла, приведите сюда Джуди. И уберите этот ковер. Сверните и уберите в кладовку за смотровой. Идите все. Дайте поработать специалистам.
Все задвигались. Скоро стихли крики в соседней комнате. Телефон, который было замолчал, зазвонил опять. Луис нажал на рычаг, не снимая трубки.
Старший из полицейских выглядел более дружелюбным, и Луис обратился к нему:
— Ну, что вы установили? Наверно, для вас это тоже неожиданно?
Полицейский кивнул и сказал:
— Да, за шесть лет это первый случай. Не очень-то хорошо начинается семестр.
— Еще бы, — сказал Луис. Он подошел к телефону и поднял трубку.
— Алло! Кто это... — начал возмущенный голос, но Луис, не слушая, набрал номер.
14
Суета продолжалась до четырех дня, когда Луис и глава университетской полиции Ричард Ирвинг сделали заявление для прессы. Молодой человек, Виктор Паскоу, ехал на мотоцикле с двумя другими, в числе которых была его невеста. Машина, управляемая Тремонтом Уитерсом, двадцати трех лет, шла по дороге из Ленгиллской женской гимназии к центру кампуса на скорости, превышающей допустимую.
Машина сбила Паскоу и ударила его головой о дерево. Паскоу доставили в госпиталь его друзья и двое прохожих. Он умер через несколько минут. Уитерс был задержан за убийство.
Редактор студенческой газеты спросил, можно ли сказать, что Паскоу умер от травмы головы. Луис, думая об окошке, через которое он видел мозг, сказал, что предоставляет установить это судебному эксперту графства Пенобскот. Редактор спросил еще, не могли ли четверо молодых людей, принесших Паскоу в лазарет на одеяле, каким-либо образом ускорить его смерть.
— Нет, — ответил Луис. — Вовсе нет. По моему убеждению, мистер Паскоу был смертельно ранен в момент удара.
Были и еще вопросы, хотя немного, но этот ответ закончил пресс-конференцию. Потом Луис сиде^ в своем кабинете (Стив Мастертон ушел час назад, сразу после пресс-конференции — чтобы успеть к вечерним новостям, подумал Луис), пытаясь как-то осознать случившееся за этот день, набросить на него хоть какой-то покров обыденности. Они с Чарлтон просмотрели карты «группы риска» — студентов, угрюмо продолжающих учиться, невзирая на тяжкие недуги. В эту группу входили двадцать три диабетика, пятнадцать эпилептиков, четырнадцать параплегиков и другие: студенты с лейкемией, с церебральным параличом и мускульной дистрофией, слепые, двое глухих и один случай клеточной анемии, который Луис еще никогда не встречал.
Может быть, спокойнее всего в этот день был момент после ухода Стива. Чарлтон вошла и положила на стол Луиса розовую записку. «Ковер из Бангора будет завтра в 9.00», — прочитал он.
— Ковер?
— Его же надо заменить, — сказала она твердо. — Нельзя оставлять это пятно, доктор.
Нет, конечно. Если бы он каждый раз глядел из-за своего стола на это розовое пятно, то он вряд ли просидел бы здесь долго.
Он уже почти успокоился, когда миссис Бейлингс, ночная сиделка, сунула голову в дверь и сказала:
— Ваша жена звонит, доктор Крид.
Луис поглядел на часы и увидел, что уже полшестого; он должен был уйти полтора часа назад.
— Хорошо, Нэнси. Спасибо.
Он поднял трубку.
— Привет, дорогая. Я как раз...
— Луис, с тобой все в порядке?
— Да, конечно.
— Я слышала по новостям, Лу. Мне так жаль, — она прервалась. — По радио. Они передавали, как ты отвечал на какой-то вопрос. Звучало это очень солидно.
— Да? Я рад.
— Но ты уверен, что с тобой все нормально?
— Да, Рэчел. Все хорошо.
— Приезжай, — сказала она.
— Да-да, еду. — Дом казался ему спасением.
15
Она встретила его в дверях, и у него просто отвалилась челюсть. Она была в лифчике сеточкой, который ему так нравился, в полупрозрачных трусиках и... больше ни в чем.
— Выглядишь просто прелестно, — сказал он. — А где дети?
— Мисси Дэнбридж взяла их. Мы одни до восьми тридцати... то есть, у нас два с половиной часа. Не будем терять их зря.
Она прижалась к нему. Он ощутил дивный аромат — розовое масло, что ли? Он обнял ее, сперва за талию, потом его руки дошли до ягодиц в то время, как ее язык вытанцовывал между его губ, все глубже забираясь в рот.
Наконец они разняли губы, и он несколько хриплым голосом осведомился:
— Ты ужинала?
— Только десерт, — и она принялась медленно тереться низом живота о его пах, постепенно наращивая скорость. — Но обещаю, что накормлю тебя только тем, что тебе по вкусу.
Он потянулся к ней, но она отстранилась.
— Сперва наверх, — сказала она.
Она подвела его к горячей ванне, медленно раздела и окунула в воду. Затем взяла жесткую губку, обычно без дела висящую на двери, густо намылила его и принялась тереть. Он чувствовал, как весь этот день — дьявольски трудный первый день, — смывается с него вместе с потом. Она сама вымокла, и трусики облегали ее, как вторая кожа.
Луис попытался вылезти, но она мягко толкнула его обратно.
— Что...
Она осторожно сжала его губкой — осторожно, но с едва заметным трением, вверх-вниз.
— Рэчел... — его прошиб пот, и не только от горячей воды.
— Тсс...
Это длилось почти вечность — когда блаженство достигло предела, рука, двигающая губку, замерла. Потом снова принялась сжимать и тереть, пока он не кончил с такой силой, что почувствовал боль в барабанных перепонках.
— О Господи, — сказал он, когда снова смог говорить. — Где тебя этому научили?
— В скаутах, — ответила она жеманно.
Она приготовила бефстроганов, который разогревался во время сцены в ванной, и Луис еще в четыре дня думавший, что захочет есть не раньше Хэллуина, с аппетитом съел две порции.
Потом она снова повела его наверх.
— Вот теперь, — сказала она, — покажи, что ты для меня можешь сделать.
Луис подумал, что все кончилось не так уж плохо.
После Рэчел надела свою старую пижаму, а Луис напялил фланелевую рубашку и почти бесформенные штаны, которые она именовала не иначе как «ветошью», и так пошел за детьми.
(пропущена часть текста)
Настолько реальным, что он не решался последовать за Паскоу, пока тот не повернулся и не пошел назад. Луис не хотел, чтобы его касался живой мертвец, пусть даже во сне.
Шорты Паскоу блестели в лунном свете.
Они прошли через комнату, через столовую, через кухню. Луис ожидал, что Паскоу отодвинет засов двери, отделяющей кухню от пристройки, где стояли старый «форд» и «сивик», но Паскоу не стал этого делать. Вместо того, чтобы открыть дверь, он просто прошел сквозь нее. Луис, глядя на это, подумал: «Вот как просто! Наверно, любой может это сделать».
Он попробовал — и был слегка удивлен, натолкнувшись на деревянную преграду. Даже во сне он оказался твердолобым реалистом. Луис нажал на кнопку замка, поднял засов и прошел в гараж. Паскоу там не было, и Луис не удивился бы, если бы тот просто исчез. В снах это часто бывает. Может быть, исчезновение Паскоу знаменует собой начало следующего акта.
Но как только Луис вышел из гаража, он снова увидел его, стоящего в лучах луны на краю лужайки — там, где начиналась тропа.
Теперь пришел страх, мягко вползающий в душу, обволакивающий ее удушливым дыханием. Он не хотел идти туда. Он остановился.
Паскоу оглянулся через плечо, и глаза его в лунном свете показались серебряными. Луис почувствовал холодный безнадежный ужас. Сломанная ключица, полосы засохшей крови на лице. Но хуже всего были эти глаза. Во сне он не мог ни сопротивляться, ни изменить что-либо... как не мог изменить факт смерти Паскоу. Можно учиться двадцать лет, и все равно ты не сможешь помочь человеку с дыркой в черепе. Тут у тебя не больше возможностей, чем у водопроводчика или вызывателя дождя.
И, пока все эти мысли мелькали в его мозгу, он ступил на тропу и пошел вслед за шортами Паскоу, которые отсвечивали красным, как и засохшая кровь на его лице.
Ему не нравился этот сон. Совсем не нравился. Он был чересчур реален. Холодный ворс ковра, то, что он не мог пройти через дверь, как это бывает во сне... и теперь роса под его босыми ногами, и ночной ветерок, обдувающий тело. Когда начались деревья, он почувствовал под ногами хвою... еще одна деталь, слишком реальная для сна.
«Не думай об этом. Ты дома, в своей постели. Это всего лишь сон, неважно, насколько он правдоподобен. Как все другие сны, утром он покажется тебе смешным».
Сухая ветка больно оцарапала ему руку, и он вздрогнул. Впереди двигалась неясная тень Паскоу, и ужас Луиса отлился теперь в одну четкую мысль: «Я иду по лесу вслед за мертвецом. Я иду за мертвецом на Кладбище домашних животных, и это не сон. Господи, спаси, это не сон. Это наяву».
Они вышли к лесистому холму. Путь плавно изогнулся среди деревьев и углубился в подлесок. Теперь земля у него под ногами превратилась в холодный кисель, чавкающий, засасывающий. Он чувствовал, как грязь просачивается между пальцев.
Он тщетно попытался проснуться.
Никаких результатов.
Они достигли поляны, и луна снова показалась из-за облаков, озарив Кладбище призрачным светом. Памятники — доски и куски жести, выпрошенные у родителей и неуклюже обработанные ножницами и молотком, вырисовывались четко, в трех измерениях, отбрасывая густые тени.
Паскоу остановил возле «кота Смэки, он был послушным» и повернулся к Луису. Ужас нарастал по мере того, как увеличивалось мягкое, но непреклонное давление на его мозг. Паскоу усмехался. Окровавленные губы раздвинулись, обнажив зубы; обезображенное лицо под луной светилось мертвенной белизной.