«Только бы он замолчал, иначе я назову его так, как я считаю нужным – Ублюдок!!!»
– Может, Речел говорила тебе, Луис, у нас ведь была еще одна дочь.
– Зельда, – сказал Луис. – Да, Речел рассказывала мне о Зельде.
– Это очень тяжело, – проговорил Голдмен дрожащим голосом. – Очень тяжело для всех нас. А для Речел, особенно, возможно… вообще Речел присутствовала, когда умерла 3ельда… для Доры все случившееся тоже очень тяжело и для меня… Дора сильно переживает…
«Так ты думаешь о Речел? – захотел закричать Луис. – Ты думаешь, что твоя дочь не очень уж и расстроилась? Двадцать лет и она снова оказалась в тени Смерти. Снова! Плохая, ужасная вещь случилась снова! Просто чудо, что она не загремела в е…ю психушку. Не говори мне о том, как тяжело тебе и твоей жене, ты – ублюдок!»
– С той поры, как умерла Зельда, мы.., мы цепляемся за Речел.., всегда хотим уберечь ее.., и что-то для нее сделать. Разрешить те проблемы, которые возникают у нее.., так мы поступали раньше. Помогали ей…
Да, старик почти плакал! Почему же он плакал? Для Луиса было бы проще, если бы Ирвин придерживался своей полной ненависти политики. Было бы проще. Луис намеренно вызвал в памяти образ Голдмена, который полез в карманчик жилета за чековой книжкой.., и неожиданно на заднем плане этой картины появилась Зельда Голдмен – беспокойный дух в загаженной кровати. Ее породистое еврейское личико исказила злоба, руки вытянулись, став клешнями. Дух Голдменов! Оз – Веикая и Ушшасная.
– Спасибо, – сказал Луис. – Спасибо, мистер Голдмен… Ирвин… Но теперь давайте не будем делать так, чтобы было еще хуже, ладно?
– Теперь я верю, что ты – хороший человек. Я ошибался в тебе, Луис. Ах, послушай.., я знаю, что ты думаешь, что я – дурак. Ты думаешь, я говорю все это потому, что могу теперь все это сказать. Ты, конечно, думаешь: он добился того, чего хотел, и снова пытается меня купить, но… Луис, я клянусь…
– Не надо больше, – мягко сказал Луис. – Я не могу.., я на самом деле не могу поехать, – теперь и его голос дрожал. – Простите меня за то, что я не еду, ладно?
– Хорошо, – сказал Голдмен и вздохнул. Луис решил: «Это – вздох облегчения». – Но я скажу снова: прошу прощения. Можешь не принимать мои извинения. Но все, что я хочу сказать, Луис: я прошу простить меня.
– Хорошо, – ответил Луис. Он закрыл глаза. В голове у него гудело. – Спасибо вам, Ирвин. Ваши извинения приняты.
– Спасибо тебе, – сказал Голдмен. – И еще раз спасибо за то, что они поедут в Чикаго. Возможно, это как раз то, в чем они обе нуждаются. Мы будем ждать их в аэропорту.
– Хорошо, – ответил Луис, и неожиданно у него появилась идея. Была она безумная и в то же время совершенно нормальная. Пусть прошлое станет прошлым.., и пусть Гадж лежит в своей могиле на кладбище «Плеасантвиев». Действительно, вместо того, чтобы пытаться приоткрыть дверь, которая так быстро захлопнулась, он лучше бы опустил двойной засов и выбросил ключ. Еще он подумал, как скажет о Гадже своей жене, когда все случится. Развеять все эти страхи и купить еще один билет! Ведь они могут провести в Чикаго все лето. Он, его жена и их милая дочь. Они сходят в зоопарк и планетарий, покатаются по озерам. Он возьмет Элли на вершину «Башни Морей» и покажет ей «Средний Запад», вытянувшийся словно огромная плоская игральная доска – богатую и заснувшую страну. Потом, уже в середине августа, они вернутся домой, и дом уже не будет казаться им таким печальным, полным теней, и, возможно, они все начнут заново. И не будет никакого изуродованного Гаджа.
Но не означает ли это: убить собственного сына? Убить во второй раз?
Внутренний голос пытался спорить, убеждать, что это совсем не здорово, воскрешать мертвецов, но Луис не слушал.
– Ирвин. Сейчас я должен идти. Я хочу проверить, все ли собрала Речел и легла ли она в кровать.
– Все в порядке. До свидания, Луис. И, пожалуйста, больше…
«Если он повторит это еще раз, я к еб…й матери закричу».
– До свидания, Ирвин, – сказал он и повесил трубку.
Речел уже закончила разбирать вещи, когда он поднялся наверх. Блузки лежали на кровати, нижнее белье висело на спинках стульев, чулки – на дверной ручке. Туфли, словно солдаты на параде, выстроились под окном. Речел собиралась медленно, но действовала последовательно. Однако, Луис видел, что Речел такими темпами потребуется как минимум три дня (а может, и все четыре). У Луиса возникло желание поговорить с ней об этом, но вместо этого он просто стал помогать ей.
– Луис, – сказала она, когда они уже укладывали последний чемодан (Луис сидел на чемодане, а Речел пыталась застегнуть замки), – ты уверен, что ничего не хочешь мне рассказать?
– Во имя бога, дорогая, о чем ты?
– Не знаю, о чем. – ровно сказала она. – Вот поэтому и спрашиваю.
– Как ты думаешь, что я собираюсь делать? Отправлюсь в бордель? Пойду по рукам? Что?
– Не знаю… Но все равно, поездка в Чикаго кажется мне неправильной. У меня такое ощущение, что ты просто пытаешься избавиться от нас.
– Речел, это смешно! – яростно и немного сердито возразил Луис. Даже в таком положении, как сейчас, он досадовал, что она заметила его ложь с такой легкостью.
Речел безнадежно улыбнулась.
– Ты никогда не умел хорошо лгать, Луис.
Он снова запротестовал, но она его перебила.
– Элли приснилось, что ты умер, – сказала она. – В прошлую ночь она проснулась с криками, и я подошла к ней. Я прилегла рядом с ней и проспала так два или три часа, а потом вернулась назад, к тебе. Элли сказала, что во сне видела тебя сидящим за кухонным столом. Глаза твои были открыты, но она знала: ты мертв. И еще она сказала, что еще раньше слышала крики Стива Мастертона, пытавшегося тебя остановить.
Луис испуганно посмотрел на жену.
– Речел, – наконец сказал он. – Умер ее брат. Естественно, что во сне она видит других членов семьи…
– Подозреваю, ее сны нечто большее. То, как она рассказала мне.., детали.., мне показалось, это пророческий сон.
Речел слабо усмехнулась.
– Может, так все и случится…
– Да, может, и так, – сказал Луис. «Кажется, это и впрямь пророчество».
– Пойдем в кровать, – попросила Речел. – Валлиум больше не действует, а я не хочу быть одна. Я боюсь. Последние дни меня мучают кошмары.
– Кошмары?
– Сны о Зельде, – просто сказала Речел. – Я вижу их последние несколько ночей.., с тех пор, как умер Гадж. Когда я засыпаю, появляется она. Она говорит, что скоро придет ко мне, и в этот раз доберется до меня. Они вместе доберутся до меня: она и Гадж и отомстят за то, что я позволила им умереть.
– Речел, это…
– Я знаю. Только сон. Нормальные сны… Но все равно, пойдем спать вместе, и пусть эти сны растаят, когда ты будешь рядом.
Они лежали вместе в темноте, забившись в угол Луиса.
– Речел, ты не спишь?
– Да.
– Я хочу у тебя спросить…
– Ну?
Луис заколебался. Он не хотел снова причинить жене боль, но ему нужно было выяснить.
– Ты помнишь, как мы испугались за малыша, когда ему только исполнилось девять месяцев? – наконец спросил он.
– Да. Да. Конечно. А почему ты спрашиваешь? ..Когда Гаджу только исполнилось девять месяцев, Луис начал волноваться относительно размера черепа своего сына. Луис сверился с диаграммами, на которых был обозначен нормальный размер черепа ребенка в первые месяцы после рождения. За четыре месяца череп Гаджа прошел большую часть кривой развития за год, а потом даже опередил положенный график. У Гаджа не было проблем, он свободно поднимал голову (теперь-то со смертью Гаджа проблема и вовсе исчезла), но тогда Луис, на всякий случай, отвез сына к нейрологу Джорджу Тариффу, который, возможно, был лучшим нейрологом на Среднем Западе. Речел хотела знать, что не так, и Луис сказал ей правду: он боялся, что Гадж гидроцефалик. Лицо Речел тогда очень побледнело. Она стала печальной.
– Он кажется мне вполне нормальным, – сказала она мужу. Луис кивнул.
– И мне тоже. Но я не хочу игнорировать тревожный сигнал.
– Да, ты не должен, – сказала она. – Мы не должны!
Тардифф смерил череп Гаджа и нахмурился. Потом тыкнул двумя пальцами ребенку в лицо – проверка реакции. Гадж отпрянул. Тардифф улыбнулся. У Луиса чуть отлегло от сердца. Тардифф дал Гаджу подержать мяч. Гадж некоторое время держал его, а потом уронил. Тардифф вернул мяч ребенку, глядя в глаза Гаджу. Гадж следил за мячом.
– Я скажу, что пятьдесят пять процентов за то, что он – гидроцефалик, – позже, в своем кабинете сказал Тардифф Луису. – Но, может быть, это просто какая-то странная особенность. Если даже с ним что-то не то, болезнь пока слабо выражена. Ребенок выглядит нормальным. Недавно разработанная операция может решить проблему.., если, конечно, такая проблема существует.
– Хирургическая операция на мозгу? – сказал Луис.
– Мозг затрагивается минимально.
Луис начал изучать этот вопрос после того, как встревожился из-за размера головы Гаджа. Операция на мозгу, в результате которой можно было отлить излишек мозговой жидкости, не казалась ему такой уж опасной. Но он молчал, решив для себя: лучше, если операции и вовсе не будет.
– Конечно, – продолжал Тардифф, – существует возможность того, что ваш сын уже в девятимесячном возрасте (раньше операцию делать нельзя) будет иметь чересчур большую голову и тогда операцию будет делать поздно. Понимаете?
Луис понимал.
Гадж провел ночь в Христианском Госпитале. Ему сделали полную анестезию. Его головку упрятали в специальное приспособление, которое выглядело словно сушилка для одежды. Речел и Луис ждали внизу результатов полного исследования, а Элли провела день с бабушкой и дедушкой, смотрела «Сезам Стрит» часа три без остановки по видео. Для Луиса это были долгие, серые часы, когда он сидел и представлял себе возможные неудачные варианты операции. Смерть от анестезии; смерть во время операции. Гадж мог стать дебилом из-за гидроцефалии или эпилептиком… Он мог ослепнуть… Ох, да могло случиться все, что угодно. «Полный комплект болезней», – подумал Луис, вспомнив. – «А ведь я же всего-навсего простой терапевт».