— А почему у них лица синие? — спросила она у Антона.
— Освещение такое, — объяснил Тоха. В этот момент на небольшой эстраде появились… скелеты с гитарами.
— Ой, — вскрикнула, — скелеты…
— Прикалываются ребята, — сказал Антон. — Загримировались.
Один из скелетов громко объявил:
— Дамы и господа! Сегодня для вас всю ночь поет Варвара!..
На эстраду выбежала певица. В отличие от посетителей лицо у нее было не синее, а зеленое. Как у утопленницы. Она взяла микрофон и запела под аккомпанемент скелетов-музыкантов:
Смерть пришла ночною порою,
Тра-ля-ля, тра-ля-ля.
Забрала меня с собою,
Тра-ля-ля, тра-ля-ля…
Скелеты-музыканты дружно подхватили:
Тра-ля-ля, тра-ля-ля…
Дверь, ведущая на улицу, распахнулась. В зал ворвался холодный ветер.
— Эй, кто-нибудь! — крикнула певица. — Закройте дверь, а то меня ветром унесет. Буду тогда — унесенная ветром!
Все одобрительно зааплодировали. Но дверь, похоже, никто закрывать не собирался.
Юлька встала и подошла к выходу. На улице вовсю лил дождь. Чижикова закрыла дверь и вернулась.
Антон протянул ей высокий стакан.
— Прошу, Чижик-Пыжик.
— А что это?
— Кола. Ты же сама заказывала.
— А почему она черная?
— Да это стакан черный…
Но Юлька не стала пить.
— Ну ты и трусишка, — засмеялся Тоха.
— А сейчас, дороги дамы и господа, — объявил скелет с саксофоном, — ностальгическая композиция «Воспоминания об ушедшей жизни».
Скелет вскинул сакс, и полилась печальная мелодия.
К столику подошел какой-то старый хрыч. С седой бородой и седой косичкой до плеч.
— Позвольте пригласить вас на танец, — церемонно обратился он к Чижиковой. И, полуобернувшись к Антону, добавил: — Надеюсь, вы не возражаете, молодой человек?
Тоха не возражал.
Старый хрыч закружил Юльку под хриплые звуки саксофона.
— Вам нравится это заведение? — поинтересовался хрыч.
— Не очень, — призналась Чижикова.
— Да, этот клуб довольно своеобразный. На любителя.
— На большого любителя, — уточнила Юлька.
— Верно, верно. А сколько вам лет?
— Двадцать, — соврала Чижикова.
Хрыч пытливо заглянул ей в глаза.
— А если честно?
— Ну семнадцать. А вам?
— Семьдесят.
— Хорошая разница, — захихикала Юлька.
— Да уж, — засмеялся и хрыч. — А вы работаете или учитесь?
— Работаю, — продолжала заливать Чижикова. — Фотомоделью. А вы?.. Еще учитесь?..
— Ага, в школе… — подхватил шутку хрыч. — Нет, я тоже работаю. Кочегаром в крематории.
— Я фигею! — поразилась Юлька.
— А что вас так удивляет?
— Никогда не танцевала с кочегаром из крематория.
— А я никогда не танцевал с фотомоделью, — в тон ей ответил старый хрыч. И спросил: — Как вас зовут, милое дитя?
— Юля.
Хрыч сразу погрустнел.
— Мою дочку тоже звали Юля.
— Почему «звали»? — не подумав, брякнула Чижикова.
— Она умерла.
— Ой, извините…
— Да нет, ничего… А меня зовут Николай Тимофеевич Угольков, — представился хрыч.
— Очень приятно, — сказала Юлька и принюхалась. Опять откуда-то тянуло непонятным запахом.
— Вам не кажется, что тут странно пахнет? — спросила Чижикова.
— В этом клубе всегда такой запах.
— Какой «такой»?
— Запах могилы, — сказал Угольков.
Юльку слегка покоробило.
— Могилы?
— Да, свежевырытой. Так пахнет сырая земля.
— Никогда бы не подумала.
— Это потому что вы молоды, — с улыбкой ответил Угольков. — Я бы даже сказал — супермолоды. — И прибавил, уже без улыбки: — А я стар, суперстар… Впрочем, в старости тоже есть свои плюсы, — продолжал кочегар. — К примеру, в мои семьдесят у меня больше шансов дожить до ста, чем у вас, в ваши семнадцать. Вы согласны?
— Ну, предположим, — ответила Чижикова. — И что?
— Ничего, — сказал Угольков. И повторил по слогам: — Ни-че-го.
Мелодия закончилась. Угольков отвел Юльку к ее столику.
— Благодарю за танец, — поцеловал он ей руку. Губы у него были как лед.
Антон куда-то запропастился. «В тубзик, наверное, пошел», — решила Чижикова… Зазвучала новая мелодия, тоскливее предыдущей. Пары закружились в медленном танце. К Юльке подошла та певица, что пела о смерти.
— Можно присесть? — спросила она.
— Пожалуйста.
Певица села.
— Спасибо, что закрыли дверь, — сказала она. — А то у меня хроническая простуда. В земле так холодно.
Юлька не поняла ее последней фразы. Но уточнять не стала.
— Вам понравилось, как я пою? — спросила певица.
— Понравилось, — кивнула Чижикова. — А вас вправду, зовут Варвара?
Певица улыбнулась:
— Нет, конечно. Это мой сценический псевдоним. На самом деле я Соня. Соня Пардон. — Наклонившись к Юльке, певица быстро прошептала: — Уходи отсюда, Юля.
— Откуда вы знаете мое имя? — изумилась Чижикова.
— Неважно. Уходи скорей. И больше никогда сюда не приходи.
— А…
— Никаких вопросов… Выйдешь в ту дверь, — показала певица глазами на дверь с надписью «Служебный вход». — За ней — коридор и еще одна дверь — на улицу…
— Но…
— И ни в коем случае не оборачивайся, когда пойдешь по коридору. Ты поняла?
— Да… — Юлькино изумление росло, как снежный ком. — А что будет, если я обернусь?
— Умрешь!
Сказав это, певица ушла. А Чижикова осталась сидеть в полном обалдении. Глядя на посетителей клуба, так похожих на выходцев с того света, Юлька вдруг вспомнила, что на автостоянке рядом с кладбищем не было ни одной машины. Как же тогда все эти люди сюда попали? Пешком, что ли, пришли?.. И тут Чижикова ясно поняла, даже не поняла, а почувствовала, что ей надо делать ноги из этого «Веселого могильщика». И как можно скорее.
Юлька вскочила и направилась к двери в надписью «Посторонним вход воспрещен». Толкнула ее. Вышла. И оказалась в узком коридорчике, в конце которого виднелась еще одна дверь. Чижикова поспешила к ней.
— Чижик! Чижик! — раздался позади голос Рыжиковой. И Юлька… обернулась.
Глава VIКОЧЕГАР УГОЛЬКОВ
Чижикова лежала в открытом гробу. Но не мертвая, а словно бы окаменелая. Она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, ни языком. Хотя все видела и слышала. Вокруг гроба стояли ее одноклассники и учителя… Все было до того реально, что реальнее некуда. В то же время происходящее никак не могло быть реальностью. «Это лишь сон, — мысленно убеждала себя Чижикова. — Страшный сон. Сейчас он кончится, и я проснусь…» Но сон не кончался и не кончался. Выступал директор школы:
— Сегодня мы провожаем в последний путь ученицу нашей школы Юлию Рыжикову…
— Чижикову, — шепотом поправила директора завуч.
— Да-да, Чижикову, — повторил директор. — Семиклассницу Юлию Чижикову…
— Восьмиклассницу, — вновь шепнула завуч. — Мы же ее перевели в восьмой.
— Да-да, восьмиклассницу… — опять исправился директор. И проникновенным тоном продолжил: — Костлявая рука смерти навсегда вырвал Рыжи… э-э… Чижикову из наших рядов. А если бы не вырвала, то Юлия наверняка бы закончила школу с золотой медалью… Поэтому, — торжественно возвысил голос директор, — на педсовете принято единогласное решение — вручить Юлии Чижиковой золотую медаль. Посмертно…
Директор положил в Юлькин гроб медаль. Все зааплодировали.
Потом выступала Раечка Козырева. Страшная зануда. Юлька ее на дух не переносила. Впрочем, как и Раечка Юльку. Но сейчас Козырева говорила совсем другое.
— Мы с Юлечкой были лучшими подругами… — щебетала она.
«Во врет-то», — возмущалась про себя Чижикова.
Кто действительно был лучшей Юлькиной подругой, так это Рыжикова. Но ее на Юлькиных похоронах почему-то не было. Также отсутствовали и Юлькины родители. «Значит, мне все снится», — успокаивала себя Чижикова. Уж родичи бы с Рыжиком точно на ее похороны пришли, если б это было наяву.
— Кто еще хочет выступить? — деловито осведомился мужчина в черном костюме. Видимо, похоронный распорядитель.
— Позвольте мне зачитать телеграмму от Юлечкиных родителей, — сказала «классная» Валентина Никифоровна. — К сожалению, они не смогли присутствовать на похоронах. Но у них уважительная причина — служебная командировка.
— Да, это уважительная причина, — согласился распорядитель. — Читайте…
«Классная» прочла:
— «Скорбим о смерти единственной дочери. Папа. Мама». А от себя лично я хочу добавить…
— Нет-нет, — живо перебил ее распорядитель. — От себя ничего не надо добавлять. Наше время уже истекло. Мы должны освободить ритуальный зал крематория для следующей церемонии.
«КРЕМАТОРИЯ! — пронзило насквозь Юльку. — Так вот где я нахожусь — в крематории!»
Мутная волна страха накрыла Чижикову с головой. А что, если это все же не сон? И сейчас ее сожгут?! Юлькин мозг лихорадочно заметался в поисках выхода. А какой тут мог быть выход, если Юлька ни закричать не могла, ни даже мизинцем шевельнуть.
— На этом траурную церемонию позвольте считать законченной, — быстренько закруглился распорядитель. — Память о Юлии Чижиковой навсегда останется в наших сердцах…
— Да-да, — закивали учителя и ученики. — Конечно, останется.
— Закрывай, — приказал кому-то распорядитель. И крышка гроба закрылась… Под завывания траурной мелодии гроб стал медленно опускаться. «Ой, мамочка, — в ужасе думала Чижикова, лежа в кромешной тьме. — Что же сейчас будет? Или я проснусь, или сгорю, как Жанна д’Арк!»
Но не случилось ни того, ни другого. Гроб замер. И Юлька вдруг почувствовала, что может и говорить, и шевелиться. Откинув крышку, она выскочила из гроба. И увидела… кочегара Уголькова. Он стоял у печки и шуровал в ней длинной кочергой. — Здрасте, — сказала ему Чижикова.
— Здравствуй, здравствуй, — ответил Угольков, продолжая орудовать кочергой. — Ну что, готова?
— К чему?
— К кремации.
— К какой кремации?
— Да ты юмористка, как я погляжу, — фыркнул кочегар. — Кто из нас умер?