Либо всем было плевать на крыс, либо это славное про́клятое место пустовало.
Губы Фюрстенберг растянулись в сухой улыбке, но глаза, взятые в плен очков стрекозы-модницы, злорадно торжествовали.
Пожав плечами, Ким проследовал в сумрачный обеденный зал. Столик на одного уже поджидал его. За окнами сыпал мелкий черный дождик. И опять никакого электричества, только керосиновая лампа. Романтичный ужин в одиночестве – что может быть лучше? Тоска и отчаяние охватили Кима, будто он был последним человеком на планете, доживавшим деньки в паршивом месте.
Накрытый стол поприветствовал его блюдом под блестящим колпаком и открытой бутылкой «мерло». Вино просто ждало, когда его выпьют. Ким разместился на стуле и постелил на коленях салфетку. Взглянул на Фюрстенберг, проводившую его до столика.
– Госпожа Фюрстенберг, у меня к вам нижайшая просьба.
Крышка покинула блюдо, и взору открылась тарелка отличного узбекского плова на баранине. Жирный и маслянистый, он так и просил, чтобы в него погрузили пальцы и отправили в рот. Рядом стояла мисочка с салатом из шпината, за которой покоились половинки лепешки.
– Я вас слушаю, господин Отцевич.
– Я бы хотел принимать пищу вместе с остальными постояльцами.
– Мне казалось, ваше пребывание здесь – тайна.
– Я бы тогда не афишировал о том, кто я. – Ким с несвойственной ему робостью проследил за тем, как Фюрстенберг наливает вино в бокал. Лилось прекрасно, разжигая аппетит. – Чем они вообще заняты, госпожа Фюрстенберг? Они хоть живые?
– Не мертвее вас, господин Отцевич. Обычно все спускаются на обед, который вы так неблагоразумно пропустили. Завтрак мало кого волнует, потому что к нему надо рано вставать.
– Ну а ужин?
– Этим вечером ужинаете только вы. Приятного аппетита, господин Отцевич.
Глядя в спину удалявшейся администраторше, превратившейся в одну из теней зала, Ким попытался сообразить, в чём его дурят. А в том, что его дурили, он не сомневался. Однако детектив знал верный способ успокоения. Отбросив тревоги, он принялся за еду. Плов оказался выше всяческих похвал, а вот вино явно ложилось на него с неохотой.
Когда на тарелке осталось меньше половины, Ким ощутил непреодолимое желание заглянуть под стол. Прямо-таки иррациональную потребность убедиться, что там нет… Нет чего? Или кого? На ум пришел жуткий образ, что прямо сейчас, у его ног, крутятся владельцы тех маленьких лопат – закапывают его ступни, засыпая мягкую землю в ботинки.
У Кима перехватило дыхание от живости фантазии, и он стремительно заглянул под стол. Пусто. Сердце прекратило бешено колотиться, и он без энтузиазма закончил ужин. Как и вчера, подхватил недопитое вино и направился к себе.
– В гостинице отличная кухня, госпожа Фюрстенберг, – бросил Ким, проходя к лестнице.
Грымза ничего не ответила, даже не удостоила взгляда, словно он сообщил нечто очевидное: например, что до луны не дойти пешком.
– Пошла к чёрту, старая дура, – прошептал Ким.
Он продрался сквозь тишину коридора и вошел к себе. Разделся. Опять пожалел, что не захватил что-нибудь почитать. Развалился на кровати, посасывая вино из бутылки. Когда уже готов был уступить скуке и пойти к стойке администратора, чтобы выпросить хотя бы газету, сон принялся склеивать его веки. Выключив свет, Ким уснул. Но перед этим ради веселья подул в пустую бутылку.
Пробудила его боль. Что-то трогало средний палец правой руки, неосторожно свешенной с кровати. Первые мгновения лежавший на животе Ким ничего не соображал. В номере разило землей, поднятой из глубин. Из-под кровати доносились скорбное песнопение, исполняемое тоненькими голосками, и перестукивание маленьких инструментов.
Лопатки!
Так постукивают маленькие лопатки, роющие могилу большому человеку!
Ким заорал от ужаса и одернул руку. Поднес ее к лицу. Болотистые местности, хоть и дышали туманом, не противились лунному свету, и детектив смог рассмотреть во мраке конечность. Подушечка на среднем пальце была срезана. Начисто. Точно так же он чуть не лишился мозоли днем. При помощи маленькой чертовой лопатки.
Первым делом Ким хотел рвануть к саквояжу, чтобы вытащить револьвер и расстрелять ублюдков, засевших под кроватью. А потом понял, что не может этого сделать, не поставив ноги на пол.
Как таран, ударила чудовищная мысль: у него под кроватью находится кладбище! Самое настоящее маленькое кладбище, на котором каждую ночь хоронят неизвестно кого! И если он поставит босую ногу на ковер номера, то ее отрежут маленькими острыми инструментами. Чтобы затем похоронить под эти заунывные песенки.
– Эй! Эй! Кто-нибудь! – заорал Ким и принялся долбить кулаком в стену, смежную с номером двадцать шесть. – Я в двадцать седьмом! У меня под кроватью что-то есть! Эй!
На пятом ударе ему ответили, нагнав еще больше жути.
Из двадцать шестого раздался такой же грубый и нетерпеливый стук. Потом стук поднялся выше и перешел в топот ног, загромыхавший на третьем этаже. Незримый топотун отбежал к стене номера двадцать восемь, спустился по ней и вновь обернулся злым стуком в перегородку.
Нечто зловещее без усилий преодолело пару-тройку препятствий.
Перепуганный Ким всё-таки рискнул спрыгнуть с кровати. Включив свет, сунулся в саквояж и приготовил револьвер.
Зазвонил телефон.
Грохот из двадцать восьмого, перестукивание крошечных инструментов и песнопение – всё стихло, стоило аппарату издать первое пронзительное «ТР-РЕНЬ». Осталась только земляная вонь. Телефон трезвонил не переставая. Взбудораженный и бледный Ким ощущал себя человеком, проглотившим огромную жабу. В животе всё немело и дрожало. Вдобавок эта жаба то и дело раздувала горловой мешок, не давая нормально дышать.
Ким, тяжело отдуваясь, будто после пробежки, снял трубку.
– На вас поступила жалоба, господин Отцевич. Всё-таки у вас проблемы со сном. Полагаю, наша гостиница вам не подходит.
– Что? Что?! Да вы все здесь сумасшедшие!
Треснув трубкой по аппарату, Ким торопливо оделся, похватал свои вещи и выбежал из номера. Он еще не выходил посреди ночи в гостиницу, и что-то внутри детектива тоненько заверещало. Шагать в тишине, под светом неярких настенных ламп, было довольно жутко. Грандиозное беззвучие следовало за ним по пятам, воруя звуки шагов. Словно само здание стало беспокойным, но тихим кладбищем.
Ким выскочил в вестибюль и очутился в прицеле зеленоватых глазок администраторши.
– Да, ваша чертова гостиница мне не подходит! – взревел он, направляясь к дверям.
– Доброго пути, господин Отцевич.
Не успел вопль детектива стихнуть, как реальность нанесла еще один удар.
Машины на подъездной дорожке не оказалось.
Глотая с выпученными глазами воздух, Ким сбежал по ступеням и застыл на месте, где не так давно стояла его «Победа». Некоторое время глупо таращился на собственную тень, отброшенную светильниками парадного хода. Огляделся. Дороги, терявшиеся в тумане, были пусты. В разрывах облаков щерилась луна, являя мертвые, мглистые равнины.
Револьвер в руке Кима показался жалкой соломинкой, при помощи которой утопающий мог выплыть только одним способом. Действенным и грязным.
Детектив обернулся и вскрикнул, обнаружив изменения в мерзкой собаке. Тощий живот бестии теперь был раздут, словно там находился приплод жирных чудовищ. В голове Кима промелькнула безумная догадка. Собака сожрала его машину! Или положила в выводковый кармашек, как какое-нибудь сумасшедшее кенгуру!
Он ворвался в вестибюль, подлетел к стойке администратора и наставил револьвер на Фюрстенберг. Лицо за очками стрекозы-модницы превратилось в бесстрастную маску.
– Желаете опять заселиться, господин Отцевич?
– Где моя машина?!
– Произошел небольшой инцидент, господин Отцевич. Наш садовник, отъезжая от гостиницы, случайно задел ваш транспорт. Не желая доставлять вам неудобства, он забрал машину, чтобы к утру вернуть ее в прежнем состоянии.
– Какая марка?
– Что, простите?
– Какая марка машины у вашего так называемого садовника?! – прошипел Ким.
– Я разбираюсь только в постояльцах, господин Отцевич.
– И он уехал сразу на двух?
– Это маловероятно. Возможно, ему кто-то помог.
Устав держать руку с револьвером вытянутой, детектив опустил оружие.
– Знаете, что я думаю, госпожа Фюрстенберг?
– Конечно, господин Отцевич: что вам не помешает хорошенько выспаться.
– Я думаю, вы здесь – единственный человек! Никакого садовника и в помине не существует! Как и ваших чертовых постояльцев! Как и персонала!
Ким мог поклясться, что на лице Фюрстенберг выкинула коленце и спряталась дьявольская улыбка.
– Вы глубоко заблуждаетесь, господин Отцевич. Как минимум есть еще вы.
Вот так. Как минимум есть еще он. Ким отшатнулся от стойки. В голове возник неприятный звон, мешавший сосредоточиться. Над ним попросту издевались.
– Позвоните, – тихо попросил он. – Позвоните вашему чертову садовнику, и пусть он тащит мою машину обратно.
– У него нет телефона, господин Отцевич. Если желаете совершить ночную прогулку, я напишу его адрес в Муезерском. Это к северу отсюда. К утру будете на месте.
Ярость ушла, оставив после себя лишь дрожание ног, и Ким приуныл, не зная, как лучше поступить. Идея отправиться куда-то за машиной, чтобы прибыть на место к утру, казалась невероятно глупой. Хотя бы по той причине, что к этому же времени машину должны были вернуть к гостинице. Но мог ли он и дальше оставаться среди загадок «Синих холмов»?
– Вам следовало разбудить меня, госпожа Фюрстенберг.
– У вас и так проблемы со сном, господин Отцевич.
– И почему ваш садовник отправился домой посреди ночи? Разве у персонала нет своих комнат?
– Он предпочитает ночевать дома. Как и все мы. – Фюрстенберг на миг пропала из виду, а потом поставила на стойку бутылку с нечитаемой этикеткой. – Это за счет гостиницы, господин Отцевич.
– Я могу переночевать в какой-нибудь другой комнате?