Ким какое-то время просто моргал, пытаясь сообразить, болото ли пожрало дорогу или самой дороги никогда не существовало. Его повело вперед, и он сделал шаг. Холодная влага тут же проникла под брючину и полезла вверх, явно намереваясь застудить детективу промежность.
Он с воплем выдернул ногу. Ботинок, к счастью, никуда не делся. Похоже, это чертово место не покинуть. Пришло странное облегчение. Приговор объявлен, а значит, можно выкурить последнюю сигаретку. Эй, псина у входа, ты не куришь?
Вернувшись к зловещему синеватому зданию, детектив ощутил болезненное желание проведать могилу в розарии. Там обнаружил, что дно ямы зачем-то выстлали розами, словно кому-то подготовили черную, тошнотворную постель из колючек и горелых лепестков.
Ким рванул к парадному входу, едва сумев подавить желание пальнуть собаке-демону в живот из револьвера. Как знать, вдруг оттуда вывалилось бы колесо машины, а?
Вестибюль встретил детектива гробовой тишиной. Гостиница больше не изображала видимость жизни. Вероятно, даже чудовища устают. Ким двинулся к стойке администратора. Хлюпающий ботинок действовал на нервы.
– Всё-таки вы промочили ноги, господин Отцевич, – заметила Фюрстенберг, взглянув на него поверх очков.
– Что это за место? – выдохнул Ким. – Куда делась дорога? Кто вы, чёрт возьми?! – проорал он.
Фюрстенберг никак не отреагировала на вопль и так же хладнокровно восприняла револьвер, взявший в прицел переносицу ее модных очков.
– Что с вами станет, если вы сделаете выстрел, но ничего не случится, господин Отцевич?
Ким внезапно осознал, что меньше всего хочет подтверждения, что перед ним находится не женщина, а какое-то существо, заведующее гостиницей с чересчур тихими постояльцами. Настолько тихими, что даже слышно, как по ночам под кроватью стучат маленькие лопатки и поют тоненькие голоса. Револьвер затрясся, отражая полубезумное состояние владельца, и опустился.
Администраторша выдала уголками губ ледяную улыбку.
– Это гостиница «Синие холмы», а я ее администратор. Дорога в порядке. Полагаю, вы просто заплутали в тумане. Так бывает, когда человек плохо спит. Вы ведь плохо спите, господин Отцевич?
Ким вытаращился на Фюрстенберг и увидел в линзах ее очков собственное отражение. На него смотрел затравленный, тяжело дышавший толстяк, чесавший револьвером складки на подбородке.
– Я хочу убраться отсюда к чертовой матери, госпожа Фюрстенберг.
– Только не с такими мешками под глазами. Вы и сами это понимаете, господин Отцевич. В обеденном зале вас дожидается ужин. Покушайте, придите в себя и выспитесь.
Оставляя мокрые следы на паркете вестибюля, Ким с удивительным покорством направился в обеденный зал. Взыграло любопытство: что за ужин, когда снаружи даже не начало темнеть? Его столик и правда был накрыт. Более того, детектива уже дожидалось угощение. На огромном блюде лежали разделенные на секции сыры, а также охлажденные мясо и рыба. На тележке близ столика застыли разнообразные бутылки.
– Предлагаете мне напиться? – Ким хохотнул.
– Это поможет вам смириться с бессонницей, господин Отцевич, – отозвалась Фюрстенберг со своего места за стойкой.
Ким не стал спорить – слишком устал. Он тяжело плюхнулся на стул и подцепил вилкой наугад кусочек рыбы. Семга. С наслаждением прожевал. Взял с тележки первую попавшуюся бутылку. Опять водка. Удачно, что и говорить. Выпил из горлышка. Снова отправил вилку за добычей.
Накачиваясь выпивкой, Ким посмеивался, а иногда и похохатывал. Хоть гостиница и оказалась паршивым местечком, еда здесь была отменной. Через пятьдесят минут детектив с улыбкой идиота принял страшную истину. Гостиницу живым ему уже не покинуть. Можно, конечно, попытаться пристрелить эту грымзу. А еще можно… пристрелить себя!
Смех полез наружу толстой масляной пастой, будто Ким и сам превратился в какое-то местное чудовище. Едва не опрокинув столик, он поднялся. Его порядком развезло. Посмеиваясь, выбрел в вестибюль. Глаза слипались от выпитого.
Фюрстенберг, выглядывавшая из-за стойки администратора половинкой плотоядной стрекозы, что-то писала своим скрипучим карандашом. Сотворив на лице недовольный прищур, Ким поплыл в ее сторону. Замер, качнув пузом. А потом с грохотом шарахнул ладонью по стойке.
– Вы хоть понимаете, что под этот чертов скрип совершенно невозможно уснуть?! – проревел он грубым, мясистым голосом.
Администратор перевела на него широко раскрытые глаза. Стрекоза-модница выглядела смущенной. Карандаш быстро перешел в горизонтальное положение.
– Прошу прощения, господин Отцевич. Я не подумала, что это может побеспокоить вас.
– Вы должны заботиться о своих постояльцах, чёрт возьми! Об их покое! Сне! А я, чтоб вам пусто было, – ваш постоялец! – проорал он, капая слюной.
Фюрстенберг опустила голову, точно готическая школьница, позабывшая выучить урок.
– Это недоразумение больше не повторится, господин Отцевич.
– Постоялец! Я! – провозгласил Ким, не слушая извинения грымзы, и зашагал вверх по ступеням.
Второй этаж западного крыла преподнес детективу сюрприз. Двери всех номеров, кроме, разумеется, двадцать седьмого, были настежь распахнуты. Настоящий парад отворенных дверей, за которыми прятались они – ледяные обитатели «Синих холмов».
Ким сделал первые шаги в направлении своего номера.
– Я спать, так что катитесь все к чёрту, – прошептал он.
Детектив хохотнул и поставил ладони у лица – наподобие лошадиных шор. Ему совершенно не хотелось встречаться глазами с этими молчунами, предпочитавшими могильную тишину. По нему шарили чужие взгляды, опалявшие холодом. Ковролин всасывал звуки шагов.
Толкнув дверь своего номера, Ким ввалился внутрь и услышал, как одновременно захлопнулись двери по всему коридору. Огромный треск в чудовищной, ватной тиши. Хотелось орать от ужаса и безысходности. А еще хотелось спать.
Скинув плащ, Ким повалился на кровать, приняв перинный удар на живот. Где-то совсем рядом подпрыгнул отпружинивший револьвер. Перед тем как окончательно уплыть на лодочке, мотором которой служила выпивка, Ким подумал, что под кроватью вроде бы клубилось что-то серебристое. Его правая рука соскользнула вниз, и он уснул.
Ближе к полуночи, когда за окнами окончательно растеклась туманная ночь, Ким проснулся. Переполненный мочевой пузырь призывал его исполнить хозяйский долг. Детектив попытался встать и со страхом понял, что одна из рук ему не подчиняется.
– Пусти, ну ты чего? – забормотал он.
Стрела страха пронзила позвоночник Кима, отдавшись тупой болью в голове. Пока он дрых на животе, свесив руку, то, что существовало под кроватью, очнулось. И эта штука, судя по всему, решила поприветствовать его крепким рукопожатием. Смердело свежей землей. Голоски заунывно пели. Стучали лопатки.
– Пусти, господи! Пусти!
Ревя и катаясь по кровати, Ким принялся дергать руку. Он до смерти боялся увидеть, что с ней происходит. Но едва детектив нащупал револьвер, как пленница очутилась на свободе.
Перед глазами Кима возникла обрубленная конечность, которой недоставало кисти. Могильные лопатки постарались на славу.
Новый слой ужаса дала струйка крови, попавшая детективу на лицо. Теперь Ким голосил во всю мощь. Боль была нестерпимой. Алкоголь, напитавший тело, не справлялся с разъединенной плотью и перерубленной костью.
Следующей остановкой Кима перед смертью были пол номера и прозрение.
Детектив с завываниями грохнулся с кровати, и его взору открылось немыслимое.
Под кроватью находилось настоящее миниатюрное кладбище.
Под основанием, на котором лежал матрас, клубились серые облака, чуть залитые серебристым светом. Пыльный пол сменили десятки могильных курганов и склепов, между которыми торчали крохотные надгробия и кресты. Маленькие существа с собачьими головами, вооруженные теми самыми лопатками, как раз заканчивали хоронить мизинец добытой руки. Даже успели поставить крохотную плиту с соответствующей картинкой.
Ким, напрочь позабыв про кровоточащую культю, с ошарашенным видом уставился на грубую картинку своего пальца. Песьеголовый священник с непередаваемым страданием на морде отпевал зарытый кусочек мяса. Подобные картинки заполняли всё кладбище. Пальцы, ступни, пятки, кисти, детская голова – всё то, чего лишились постояльцы гостиницы, не умевшие контролировать себя во сне.
Кладбище походило на область черной фантазии – когда невозможное выдирает человеческий рассудок из привычной скорлупы и с чавканьем пожирает его.
Ким скосил глаза и заорал. Крошечные гробокопатели, облепив его потную шею, вовсю орудовали лопатками. Некоторые при этом пели. Кожа, волокна мяса – отделялось всё. Вопя от ужаса, будто избитое, обезумевшее животное, детектив вытянул уцелевшую руку, намереваясь разорвать песьеголового священника залпом из револьвера.
Сила, обитавшая под кроватью, стремительно втащила к себе оравшего Кима, и он исчез в пороховой вспышке единственного выстрела.
Спустя полчаса после того, как детектив нашел свое место между жизнью и смертью, в вестибюле зазвонил телефон. Фюрстенберг, пересчитывавшая выручку, сняла трубку.
– Двадцать седьмой переполнен? Я вас предупреждала, что он слишком крупный. Да, конечно, можете открыть новое кладбище в двадцать восьмом. Кладбище его имени? Что-то новенькое. Ну, раз он займет больше половины… Хорошо, как пожелаете.
Она повесила трубку и вернулась к прямым обязанностям администратора. Предстояло подсчитать доход «Синих холмов» за последние семьдесят лет. Карандаш опять пустился в скрипучий полёт над бумагой. Фюрстенберг кое о чём напомнила себе, и карандаш почти перестал поскрипывать.
В конце концов, всё ради постояльцев и их сна.
От автора
Рассказ «Кладбище под кроватью» – мой подарок читателям романа «Серая невеста Лиллехейма». Взамен я прошу немного эмоций, которые вы испытали при прочтении. Выплесните их в краткий отзыв, и мы вместе поглядим на узор, сотворённый цепью «писатель – читатель».