бятся, к примеру, плоскогубцы. Но не забудьте потом положить их на место. Вот вроде бы и все... У вас есть вопросы?
— Вы много рисуете? — спросил я.
— О,— промолвила она, снова усаживаясь,— вы видели мою мазню. Боюсь, что за той дверью — единственный музей, в котором хранится моя работа. Но я отношусь к этому спокойно. Я знаю, что мне плохо удаются такие вещи.
— А мне понравилось.
Она скривила рот:
— Когда я стану старше и мудрее, то, быть может, попробую написать что-нибудь снова. Что-нибудь с водой и горизонтом.
Я улыбнулся, потому что не мог придумать, что сказать еще,— и она тоже. Потом мы ушли, и Бартелми дал мне потратить остаток дня на то, чтобы заселиться в коттедж, где раньше жил Майк Торнли.
После ленча я отправился к Димсу и Картеру, чтобы помочь им в складе оборудования. В результате мы управились быстро. Поскольку до обеда было еще далеко, они предложили мне сплавать, посмотреть затонувший корабль.
Он находился где-то в четверти мили к югу, за «стеной», на глубине около двадцати фатомов — вернее, то, что от него осталось. Жутковатый, как обычно выглядят подобные вещи, освещенный колеблющимися лучами наших фонарей. Сломанная мачта, треснувший бушприт, кусок палубной обшивки и расколотый орудийный лафет, торчащие из ила; стайка мелкой рыбешки, которую мы вспугнули где-то не то у корпуса корабля, не то в нем самом; несколько пучков водорослей, колышущихся в струях течения,— вот и все, что осталось от чьих-то надежд на успешное плавание, от долгих трудов неизвестных корабелов и, может быть, нескольких людей, последние взоры которых ловили ужасные картины то ли штормов, то ли схватки, а затем все заполонили неожиданно распахнувшиеся холодные объятия серо-зеленых вод...
Может быть, они шли морем, намереваясь пообедать на Андросе, как сделали это мы, закончив погружение. Мы ели на скатерти в красную и белую клетку в баре близ побережья — только здесь было сосредоточено все, что делал человек на острове; внутренняя же территория Андроса была защищена мангровыми топями, лесами из пиний и красного дерева, населена разнообразными птицами.
Еда была хороша, а я проголодался. Потом мы еще посидели, покурили и поболтали. Я все еще не познакомился с Полом Валонсом, хотя по графику должен был работать с ним в паре уже завтра. Я поинтересовался у Димса, что из себя представляет мой напарник.
— Здоровый парень,— ответил он,— почти с тебя ростом, только красавчик. Характер замкнутый. Прекрасный водолаз. Они с Майком каждую неделю уезжали на уик-энд, облазали все Карибские острова. И держу пари, у него на каждом острове по девчонке.
— А вообще, как он?
— Да ничего вроде. Я же говорю, характер у него скрытный, он не больно-то и показывает свои чувства. Они с Майком были давнишними друзьями.
— А что вы думаете насчет смерти Майка?
В разговор вмешался Картер.
— Это один из тех проклятых дельфинов,— сказал он.— Никогда не следует валять с ними дурака. Однажды один из них, чертова скотина, проскочил подо мной и чуть меня не разорвал!
— Они ребячливы,— возразил Димс,— и зла не замышляют.
— А я думаю, замышляют! И эти их гладкие, скользкие туши, похожие на мокрые аэростаты. Отвратительно!
— Ты к ним несправедлив. Они игривы, как щенята. И возможно, это имеет какой-то сексуальный подтекст...
— Дряни! — бросил Картер,— Они...
Раз уж я положил начало этому спору, то мне и тему менять, и я спросил: правда ли, мол, что Марта Миллэй живет неподалеку отсюда?
— Да,— подтвердил Диме, ухватившись за удобный повод прекратить спор,— Она живет здесь, в четырех милях ниже по побережью. Она мне показалась очень ловкой и изящной, хотя я видел ее только один раз. У нее свой маленький порт. Гидроплан, парусное судно, приличного размера закрытый катер и парочка небольших, но мощных моторок. Живет одна в длинном низком здании прямо у самой воды. Туда даже дороги нет.
— Мне страшно нравятся ее работы. Вот бы как-нибудь с ней встретиться...
Он покачал головой:
— Держу пари, что ничего не выйдет. Она терпеть не может людей. У нее даже телефона нет.
— Жаль. А вы не знаете, почему это так?
— Ну...
— Она уродина,— заявил Картер.— Я встретил ее однажды. Она стояла на якоре, а я плыл мимо к одной из станций. Это было до того еще, как я про нее узнал, поэтому я подплыл ближе — всего-навсего поздороваться. Она что-то сказала сквозь стеклянное дно своей лодки, а когда увидела меня, то начала визжать и кричать, чтобы я убирался, что я распугаю ей всю рыбу. И она сорвала брезент и накинула себе на ноги. Но поздно — я успел разглядеть. Симпатичная, нормально выглядящая женщина — выше пояса. А вот ноги ее скрючены и безобразны. Я был настолько смущен, что не знал, что и сказать. Только выдавил: «Простите!» — махнул рукой и уплыл.
— Я слышал, что она вообще не может ходить,— добавил Димс,— хотя, говорят, отлично плавает. Я никогда не видел этого сам.
— А что, это после аварии, или как?
— Авария тут ни при чем, насколько я понимаю. Миллэй наполовину японка, и я слыхал о том, что мать ее ребенком жила в Хиросиме. Видимо, пострадала наследственность.
— Печально.
— Да.
Мы встали и отправились назад. Позже я долго лежал без сна, размышляя о дельфинах, затонувших кораблях, утопленниках, полулюдях и Гольфстриме, который разговаривал со мной через окно. Наконец я стал вслушиваться в него, он подхватил меня, и мы вместе дрейфовали в темноту, куда бы в конце концов он ни направлялся.
Пол Валонс оказался, как и говорил Энди Диме, почти моего роста и красавчик, будто с рекламного плаката. Некоторые парни способны завоевывать все вокруг себя. Диме не ошибся и насчет необщительности. Пол был не особенно разговорчив, хотя это не выглядело проявлением недружелюбия. Что же касается его способностей водолаза, я не мог оценить их в первый день, отработанный с ним, потому что мы оба были заняты на берегу, пока Диме и Картер уплыли к Станции-Три... И снова склад оборудования...
Я не думал, что это здорово — толковать с ним о дельфинах; уж скорее разговор следовало вести о делах более насущных и вместе с тем достаточно общих. Так прошло утро.
После завтрака, однако, когда я начал загадывать вперед, пересматривая свои планы на вечер, я решил, что о «Чикчарни» от него можно узнать гораздо больше, чем от кого-либо другого.
Пол опустил клапан, который прочищал, и уставился на меня.
— Для чего вам эта забегаловка?
— Слышал, как ее поминали,— ответил я,— вот и захотелось поглядеть.
— Там торгуют наркотиками без лицензии,— сказал он,— торгуют бесконтрольно... Если вы захотите перекусить, то нет никакой гарантии, что вам не попадется, какое-нибудь дерьмо, сваренное в чулане деревенским дурачком.
— Тогда ограничусь банкой пива. Все же хочется взглянуть на это место.
Он пожал плечами:
— Не слишком там много такого, на что стоит посмотреть. Не здесь...
Пол вытер руки, оторвал с настольного календаря листок и быстро набросал дорогу. Я увидел, что бар располагался чуть в глубине острова, поближе к болотам, птицам и мангровым чащам, к югу от того места, где я был прошлым вечером. Бар следовало искать на реке, здание располагалось над водой на сваях, сообщил мне Пол, и я мог подвести лодку прямо к причалу, примыкавшему к нему.
— Думаю съездить туда сегодня вечером,— проговорил я.
— Помните, что я вам сказал.
Я кивнул, сворачивая «карту».
Вторая половина дня закончилась быстро. Нагнало тучи, прошел короткий дождь — буквально на четверть часа,— и затем солнце вернулось, чтобы высушить палубы и свежевымытый мир. Я принял душ, сменил одежду и отправился на поиски лодки.
Рональд Дэвис, высокий темноволосый человек с диалектом Новой Англии, сказал, что я могу взять быстроходную моторку, пожаловался на свой артрит и пожелал хорошо провести время. Я кивнул, развернул моторку в сторону Андроса и пошлепал туда, надеясь, что в «Чикчарни» помимо наркотиков есть и что перекусить: не хотелось терять времени, останавливаясь где-нибудь еще.
Море было спокойным, и чайки ныряли и вертелись, издавая хриплые крики, когда волны, поднятые моторкой, достигали их заповедных краев. У меня не было никаких идей насчет того, что делать потом. Я не любил действовать подобным образом, но иного выбора просто не было. Не было настоящего плана работ, не было ни единой зацепки. Поэтому я решил набрать как можно больше информации, причем побыстрее. Именно скорость казалась мне особенно необходимой, когда нет идей и нет даже наметок предстоящего решения.
Андрос вырастал передо мной. Я определил свои координаты от места, где мы ели вчерашним вечером, затем отыскал устье реки, которое Валонс набросал для меня на карте.
Поиски заняли минут десять, и я сбавил газ и медленно последовал по извилистому руслу. Время от времени я поглядывал на отвратительную дорогу на левом от меня берегу. Листва разрасталась все гуще и гуще, и наконец я полностью потерял ее из виду. В конце концов ветви сомкнулись над моей головой, спрятав меня на несколько минут в аллее и в преждевременных сумерках, прежде чем река снова повернула, заставив обогнуть угол и открыв то место, которое мне нарисовали.
Я направился к причалу, к которому было пришвартовано несколько других лодок, привязал свою, взобрался на пирс и огляделся. Здание справа от меня — единственное внешне похожее на маленький сарай и вытянувшееся над водой — было срублено из дерева и так покрыто заплатами, что я усомнился, осталось ли что-нибудь там от материала первоначальной постройки. Около него стояло с полдюжины экипажей, и выцветшая надпись гласила, что название бара — «Чикчарни». Продвинувшись вперед, я поглядел налево и решил, что дорога, мимо которой я проплывал, лучше, чем я предполагал.
Бар из красного дерева выглядел так, как будто перенесен сюда с борта какого-то океанского лайнера. По всему помещению было расставлено восемь или десять столов, несколько из них были заняты. Слева от стойки висела дверная занавеска. Кто-то нарисовал вокруг нее грубый нимб из туч. Я подошел к стойке. Бармен, толстяк, который нуждался в бритье вчера точно так же, как и днем раньше, положил газету и поднялся.