– Сжечь здесь все.
И добавил – сухим, ломким голосом:
– Мы больше не берем пленных.
Лагерь войск халифа, ночь
Пожар замка в предгорьях сделал ночь светлой. Аль-Укаба полыхал, подсвечивая небо до бледно-голубого цвета, а по прозрачной тверди змеились темные ленты перистых облаков. Огонь скрадывал желтизну месяца, тот выглядывал из слоев туч бледной несветящейся плошкой. Облачный поезд уходил высоко-высоко, словно провожая кого-то.
С хрустом наступая на оброненные хворостины – люди жгли костры, много-много костров, от страха, не иначе, – Тарег плелся вперед, стараясь не глядеть по сторонам. Люди в испуге отводили взгляды.
Сзади вышагивали упругим кошачьим шагом сумеречники Меамори. Наконец Намайо не выдержал:
– Тарег-сама лучше знает, как ему поступать, но сей ничтожный все же советует прекратить поиски! Джинн может сидеть у любого костра!
И, словно отвечая на сердитые слова аураннца, раздался пьяный заплетающийся голос:
– П-плессни-ка еще!..
– Куда еще? Куда еще, уважаемый джинн?! Деньги вперед!
– Деньги?! – визгливо заверещал в ответ Имруулькайс – ибо это был, конечно же, он. – Как ты смеешь напоминать поэту о деньгах, о сын праха!
Когда Тарег со спутниками вышли к костру, спор подходил к концу: котяра висел в цепких руках седенького ханьца и тщетно размахивал лапами в надежде зацепить лицо:
– Р-руки прочь от поэта! Мряяяяя!!!
Помощники хозяина передвижной винной лавки бестолково толклись вокруг и тоже кричали.
Возникший в круге света Тарик – весь в черном, с бледным бескровным лицом и с длинным мечом у пояса – ошарашил крикунов до полного ступора. Завидев нерегиля, они застыли, словно древние окаменелости, и даже кот прекратил верещать и царапаться.
– О! – наконец-то нашелся висевший в руках ханьца Имруулькайс и помахал лапой. – А я тут винишком балуюсь!
– Отпусти его, – тихо приказал Тарег оцепеневшему от страха виноторговцу.
Тот послушно разжал пальцы, и пьяный джинн плашмя шмякнулся о землю: бдыщ!
– Мряяяяя!!!..
– Вот ведь напился, даже спружинить при прыжке не может, – осуждающе пробормотал за спиной нерегиля Намайо.
Кот глупо ворочался в пыли, мотая пыльной, с жалобно завернувшимся ухом, башкой. Тарег вздохнул и поднял джинна.
Имруулькайс повис на его плече вертикально.
Развернувшись спиной к неподвижно, как в детской игре, застывшим ханьцу и помощникам, нерегиль зашагал прочь.
Отойдя на приличное расстояние от злополучного костра, Тарег попенял хмуро раскачивающему хвостом джинну:
– Имру, разве можно так напиваться на дирхем?
Джинн поднял морду и тихо сказал:
– Полдореа, мне очень страшно.
Некоторое время они шли молча.
– Мне тоже, – наконец так же тихо отозвался Тарег.
– Ну и видок у тебя был, – мрачно заметил кот, поеживаясь всем телом и еще крепче вцепляясь когтями в шерсть нерегилевой накидки.
– А как я выглядел? – шепотом поинтересовался Тарег.
– Как очень большая птица навроде ястреба или сокола.
– Симург, – поправил нерегиль.
– Я не знаю, как выглядит Симург, – отрезал джинн. – И никто не знает. Это мифическое существо из поэмы Аттара.
– Вот именно, – отозвался Тарег. – Поэма Аттара. Аль-Мамун читал ее перед боем. Сто птиц ищут царя птиц.
– Это тебе Джунайд сказал? – подозрительно пошевелил ушами кот.
– Да.
– А почтенный шейх тебя, случайно, не просветил, почему так вышло? В конце концов, это был его совет! В решительный момент обратиться к аль-Мамуну с просьбой! «Прикажи мне защитить тебя, о мой халиф! Прикажи мне победить!» Хренов теоретик! Он советует, а ты потом полдня летаешь, шайтан знает в каком виде!
– Не кричи, Имру, – поморщился Тарег. – Голова болит.
– Прости, Полдореа, – смутился джинн. – На самом деле, не такой уж ты был и страшный… Ну, если присмотреться, конечно… Птица как птица, а что, ну, я вот, к примеру, даже не обосрался…
– Спасибо, Имруулькайс, – желчно поблагодарил нерегиль.
Кот смущенно покашлял. Некоторое время они шли молча. Потом джинн не выдержал и снова спросил:
– Ну так, почему? Почему птица-то?
– Джунайд говорит, что у него нет знаний, одни предположения.
– Очень похоже на людей, – с презрением прошипел кот. – Сначала наворотить хрен знает чего, вот как с тобой и с твоей Клятвой, а когда дело доходит до последствий навороченного, строить предположения за неимением знаний. Ну так и чего?
– Я уже ответил. Поэма Аттара. Аль-Мамун читал про Симурга, вот и…
– Что – и?.. – ужаснулся кот. – Ты принял облик зверюги, потому что аль-Мамун начитался Аттара?!
– Джунайд говорит – похоже, что так… Такое впечатление, что, призывая защитника, халиф имеет власть над моим обликом. Просто Абдаллах этой властью не умеет распоряжаться. Точнее, он ее не осознает. Так что с Симургом все вышло по чистой случайности… Впрочем, Аммар тоже не отличался фантазией: он видел во мне ангела.
– И ты в бою щеголял крыльями за спиной – как же, помню, помню тебя под Фейсалой… Слушай, а если бы твой халиф представлял Симурга в виде воробья?! Или начитался сказок про царицу змей? Ты что, питоном бы ползал?!
– Не знаю, Имру…
Поежившись, Тарег добавил:
– Хорошо, что не аждахаком. Не хочу умирать аждахаком…
– И ты еще спрашиваешь, почему я так напился?! Полдореа! Я ж тебе говорю! Мне очень страшно!
– Мне тоже, Имру. Мне тоже.
И Тарег погладил испуганно прижавшегося к нему кота.
В пустом небе медленно ползли облака.
В длинный светлый разрыв между их лентами вплыла сияющая точка, в ореоле которой явственно угадывались острые рога. Нерегиль проводил проклятую звезду нехорошим, мрачным взглядом. Потом поднял верхнюю губу и зарычал.
Джинн обернулся и, наставив уши, вздыбил шерсть на загривке. Звезда погибели мигнула в просвете между облаками, и ее затянуло темной длинной тучей.
– Скорей бы уж все это кончилось… – пробормотал Имруулькайс.
Тарег лишь молча погладил его по спине. «Да, – говорила его ладонь. – Скоро все это кончится. Осталось совсем чуть-чуть».
Долина аль-Укаба, следующий день
За скальным отрогом долина распахнулась сплошным зеленым ковром.
Травы в рост человека. Серебристые оливковые деревья на холмах. А вон – о Всевышний! – подлинный райский сад на высоком пригорке. Над низкой беленой оградкой колыхались листья пальм, качались на ветру ветви абрикосов и яблонь.
Хунайд ибн Валид ахнул, вздохнул полной грудью – и блаженно опустился на колени у самой оросительной канавы. Вода тренькала и бежала быстро-быстро. Темно-бурая, пахнущая перегноем вода. Живительная влага черной, жирной земли.
– Эх, здесь бы усадебку поставить… – пробормотал куфанец.
За спиной над скалами еще курились дымы, но ужасы прошлой ночи истаяли в памяти, словно воспоминания о залитом кровью замке сгорели вместе с мертвыми телами и деревянными перекрытиями.
С другой стороны арыка среди скошенной травы прыгала трясогузка. Хунайн невольно улыбнулся: чик-чирик, чик-чирик, беспечная пичужка поднимала и опускала длинный хвост.
Марваз стоял рядом и так же глупо улыбался, жмурясь на солнце. Ветер пах весной, свежесрезанная трава испускала одуряющий аромат.
– Ты откуда, каид? – поинтересовался Хунайн, блаженно почесывая брюхо.
Точнее, брюхо он только хотел почесать, но не вышло – на походе шли во вздетом доспехе. Найденное в замке растревожило командование, и вдоль колонны, увязая в рыхлом черноземе, рысили джунгарские разъезды.
Кожаный панцирь заскрипел, когда куфанец поднялся на ноги.
– Из Ятриба, – улыбнулся Марваз.
Ага, понятно. Будь Ятриб хоть трижды святой город, там только песок и камни.
– Да и какой я каид, – грустно добавил Марваз. – Теперь ты у нас каид…
– …огромного отряда аж из пяти храбрецов, – не менее печально закончил Хунайн.
Почти все спутники Марваза и Хунайна легли в долине аль-Укаба. В передовом отряде же шли… Только Рафик, Абдулла и Муса остались в живых – повезло. На походе Муса и Абдулла прибились к своим – к ханаттани. Ну что ж, среди земляков всяко приятнее и воевать, и путешествовать…
– Тебе халиф имение отписал, – отвлекаясь от грустных мыслей, улыбнулся в ответ куфанец. – Здесь не хочешь взять? Выбирай любое, о Марваз!
Ятрибец лишь почесал под чалмой и рассеянно покачал головой – ему тоже не верилось, что это не сон. Такая земля… Столько воды, зелени… Рай, да и только.
– А ведь правду говорили: палку воткни – она зацветет, и поливать не надо… – восхищенно пробормотал Марваз.
Солнце забралось совсем высоко, когда они подошли к вилаяту, точнее, целой веренице усадеб в горловине долины. По правую и по левую руки на склоны карабкались уступы террас. Из рощ и сосновых лесков выглядывали черепичные крыши и высокие стены из песчаника: дома местные строили добротные, не на одну семью, с флигелями и башенками.
– Ишь ты, голубятня, – пробормотал Хунайн, из-под ладони следя за полетом здоровенных белых турманов.
Голуби, шумно хлопая крыльями, кружили над яблоневым садом. Над пышными кронами торчал синий блестящий купол башенки с узорными окнами – точно голубятня. Изразцы сверкали под солнцем, и куфанец не сразу сообразил, что резные ставни распахнуты, а оттуда им приветливо машет какой-то человек в очень белой одежде.
– Впереди – чисто! – закричали от головы колонны.
Отмахивая плетками, скакали во весь опор скалящиеся, довольные степняки.
– Чисто, чисто! Становимся по садам и усадьбам! – орали джунгары, мохнатые лошадки шли наметом, из-под копыт летели комья влажной земли.
С влажным шлепком такая плюха прилетела Хунайну на панцирь. С неверяще счастливой улыбкой куфанец сгреб черную жидкую грязь ладонью, посмотрел и благодарно вздохнул: ну точно, рай. Воистину Всевышний справедлив и милостив к воинам веры: сегодня не нужно будет копать ров и ставить ограду. Ночь Хунайн ибн Валид проведет на мягком одеяле под весенней зеленой листвой.