– У тебя найдутся четыре листа бумаги мансури? – улыбнулся Абу аль-Хайр.
– Это которые самые большие?
– Да, – покивал вазир барида. – Как ты думаешь, сколько имен может поместиться на таком листе?
– Д-даже не знаю… – растерянно отозвался Тахир.
– Убористым почерком – до ста, – отозвался Абу аль-Хайр и налил себе в стаканчик. – Хусайн!
– Да, мой господин!
– На каждом из листов напишешь имена всех членов лахорского тейпа. Всех, до последнего младенца. Ну и имена страрейшин напишешь, конечно. Пусть командир гарнизона покажет исписанные листы почтенным старцам. И предупредит, что если кто-то завякает про кровную месть, люди, имена которых записаны на этой красивой дорогой бумаге, пойдут под нож. Все. Причем в течение одной ночи. Я думаю, солдаты гарнизона будут обрадованы этой новостью и с удовольствием выполнят приказ. Вот язык, на котором следует говорить с ушрусанцами, – ибо иного они не понимают…
– Это точно, господин, – радостно осклабился шамахинец. – Воистину мудрое решение!
– Вот и все, о ибн аль-Хусайн, – улыбнулся вазир барида и отхлебнул из стаканчика с удовлетворенной улыбкой. – Скоро твоя семья будет с тобой.
Скаля желтые зубы, шамахинец заахал:
– Воистину, как говорят у нас в городе, господин обладает мудростью и хитростью дракона!
Абу аль-Хайр фыркнул и отмахнулся: мол, будет тебе льстить.
Тахир сглотнул, молча кивнул и тоже выпил.
– И да, – взмахнул рукой вазир барида. – Зачем тебе идти к Масабадану? Тебе нужно приехать и засвидетельствовать свою верность эмиру верующих – дабы над тобой простерлась рука его благоволения и защиты. К тому же, и тебе, и мне есть что ему рассказать… Тогда госпоже Мараджил станет не до нишапурского джунда. Правда, Тахир?
Парс снова сглотнул, но возражать не стал.
Окрестности Ракки, две недели спустя
Гнилостный запах тины смешивался с дымом очага и вонью отбросов. Закатное солнце косо било сквозь верхушки деревьев, верховой ветер гонял рябь над водоворотами громадной реки. Тиджр располосовывали отмели и длинные ленты намытых течением островов. Веер нестерпимо ярких лучей рассеивался в вершинах тополиной рощи на длинной травянистой косе, далеко врезавшейся в широкую медленную реку. Солнце ярко ходило бликами в заводи, темнели гривки травы и плавающие пятна водорослей, далеко-далеко на идущей рябью воде качался черный треугольник паруса.
С порывом ветра замотались ветви в роще, купы деревьев заходили ходуном. Сзади, во дворе, с новой силой заорали дети – теперь они гонялись друг за другом. Аббас, Марван и трое хозяйских: две девочки в нестираных рубашонках и такой же голозадый мальчишка лет четырех. Мальчишка ревел, потому что никого не мог догнать, и кидался во всех кусками навоза. С тахты под навесом визгливо заорала Арва: она кормила грудью, и младенец в ответ на общие вопли тоже зашелся в плаче.
Иорвет сделал еще один шаг в высокой, мокрой от росы траве.
– Вы видите то же, что и я, Иорвет-сама? – тихо спросил аураннец.
Некоторое время сумеречники молча смотрели в сторону треплющихся под ветром тополей на травяной косе.
– Да, Янаи, – наконец ответил Иорвет. – Ты прав. Это не бревно.
– У бревна не бывает глаз, – очень тихо отозвался аураннец. – Но что же это может быть, господин? Я никогда не видел прежде существа, внешне походящего на ящерицу, но не имеющего отчетливого облика для второго зрения…
Желто-серые глаза лаонца с мгновение созерцали нечто недоступное – и сморгнули:
– Мой страх. И моя смерть.
– Хе-хе-хе… – Хихиканье донеслось почему-то раньше сопровождавшего Фазлуи душка, в котором запах старости причудливо смешивался с ханаттийскими притираниями.
Сабеец нарочито медленно подковылял к сумеречникам. И тоже покивал в сторону рощи:
– Хе-хе-хе… Твоя, не твоя… Смерть, желтоглазик, смерть…
– Что это? – резко спросил Янаи и положил руку на рукоять меча.
– Аждахак, – вздохнул Фазлуи. – Змей Рустама.
Иорвет по-совиному медленно смежил веки и кивнул в знак согласия.
– Южный дракон… Скверно… – пробормотал аураннец. – Разве эти демоны не выглядят как большие ящерицы и в призрачном мире?
– Не все и не всегда, – хмыкнул старик. – А этот еще и оголодал, вот и истончился до бурой кляксы. Глупца-мужеложца, знать, ненадолго хватило…
Оба сумеречника покосились на мага и насторожили уши. Янаи мягко проговорил:
– Он идет за нами уже давно. Почему?
– Хочет получить облик, – с хихиканьем отозвался сабеец. – И покушать.
– Почему он идет именно за нами?
– А за кем же ему идти? – Маг потер сухонькие пятнистые ладошки. – Госпожа скормила ему халифенка, он и тянется за ней из водички…
– Как она это сделала? – резко спросил Иорвет.
– Как? – Сабеец пожал плечами под драным халатом. – Как все делают, так и она сделала. Ногти и обрезки волос зашили в куклу и проткнули драконьим зубом. Аждахак притащился за аль-Амином с самого юга, позорника цапнул и теперь вот ползает тут беспризорно, змеечек наш всеми покинутый, хи-хи-хи…
– Куклу сожгли? – сквозь зубы процедил Янаи.
– К-какая разница, – зашипел в ответ лаонец. – Дракон помнит ведьму. И идет – по кровавым следам…
– Невинная кровь, – сладострастно зачмокал провалившимися губами старик. – Невинная кровь течет за нашей госпожой, змеёчку нра-аавится… Ждет утречка наш змеёчек… чтобы напасть на неосторожных, не ждущих опасности, хи-хи-хи… А госпожа наша крайне неосторожна в последнее время, крайне… Не слушает старого Фазлуи, совсем не слушает, слишком, знать, кружит ей голову запах крови и власти…
И сабеец оскалил десны с гнилыми пеньками зубов:
– Аждахак как раз такое любит. И ждет, когда госпожа отдаст приказ, который нельзя отдавать безнаказанно. И останется беззащитной, хи-хи-хи…
Сумеречники переглянулись.
– Вы знаете, и я знаю, – закивал лысой головой старый маг. – Мыслечки нашей госпожи текут привольно, как эта речка, хи-хи-хи… Не любит наша госпожа оставлять свидетелей, ох не любит… Я составил ее гороскоп, и завтрашний день показывает большую опасность, идущую, хи-хи-хи, от воды…
И Фазлуи развернулся и поковылял обратно к воротам, за которыми с визгом носились дети.
– Ты слышал легенду про царя Заххака? – спросил мага в латаную спину Иорвет.
Сабеец еще больше ссутулился:
– Я слышал, что это не легенда, желтоглазик.
– Не боишься, что змей ее не сожрет? Что, если он в нее вселится? Никогда не приходилось составлять гороскоп демонихе?
Маг постоял-постоял, а потом поплелся дальше.
Аураннец в отчаянии сплюнул себе под ноги. И выдавил:
– Что же делать?!.
– То, что должен, Янаи, – спокойно ответил Иорвет. – То, что должен.
Утро
– …Так-то ты благодаришь меня за спасение своей никчемной жизни, о Якзан… – прошипела Мараджил.
И с размаху ударила лаонца по щеке. Потом вся сжалась в тугой клубок злости и отвесила еще одну оплеуху. Потом еще. И еще.
Светловолосая голова моталась от ударов, айяры крепко держали сумеречника за скрученные веревкой локти.
– Где они?!
Лаонец сплюнул кровью Мараджил под ноги.
Та закусила губу, шагнула к стоящему на коленях сумеречнику и подняла голову за волосы на затылке:
– Как же ты держишь слово, тварь? Кто обещал, что ты и твои воины будут при мне? А? И где они? Где? И где ублюдочные хозяева этой сраной хибары? А?! Куда ты их подевал, выродок?!
Иорвет кашлянул, сглатывая слюну и натекающую с разбитых губ кровь, и сказал:
– Пообещай, что не причинишь им зла.
В ответ Мараджил резко отпустила волосы лаонца и, скривившись от ярости, отвесила еще одну пощечину:
– Т-тварь…
Вытерла ладонь о кафтан и приказала:
– Обыскать окрестности. Найти и всех убить.
– Всех?.. – переспросил, сдвигая мохнатую папаху, айяр.
– Всех. Рыбака, его бабу и троих детей. Сумеречника и четверых предателей тоже.
– Хозяева дома оказали тебе гостепримство, – прошипел Иорвет. – Тебе и твоим воинам. Они не предали госпожу Арву и ее ребенка, укрывали их от шпионов Ибрахима! Ты разделила с ними хлеб, воду и огонь! Побойся богов, женщина! Ты позоришь свой род, нарушая законы гостеприимства и попирая долг благодарности!
– Заткните ему рот! – затопала ногами Мараджил. – И отрежьте голову! Немедленно! Я не желаю слушать болтовню этой твари!
Державшие Иорвета айяры переглянулись и одинаковым жестом полезли пятернями под папахи – поскрести в затылке. Лаонца при этом они отпустили, и сумеречник осел на землю с благодарным вздохом: ему, похоже, вывернули руки.
– Что?.. – оскалилась Мараджил. – Я сказала – немедленно!
– Не кричи, женщина, – вдруг выпалил один из головорезов. – Законы гостеприимства святы для горца!
Иорвет поднял окровавленное лицо и торжествующе улыбнулся.
Мараджил улыбнулась в ответ и медленно потянула из ножен кинжал:
– Ну что ж… Раз здесь нет мужчин, придется женщине делать то, что должно…
Стоявшие плотной бородатой толпой айяры зароптали. Не обращая внимания на угрожающие голоса, Мараджил снова прихватила лаонца за волосы и отвела руку для удара.
– Хи-хи-хи… хи-хи-хи… пропустите старика Фазлуи, хи-хи-хи… – сабеец ковылял, отряхивая полы халата от земли, словно всю ночь проспал в огороде.
Горцы брезгливо – и одновременно испуганно – расступились, давая дорогу магу.
– Зачем так кричать, зачем беспокоить себя, о яснейшая, – умильно проворковал сабеец и подплелся поближе. – Семейство этих бестолковых глупцов не нашло ничего лучшего, чем спрятаться в камышах во-ооон на том острове, хи-хи-хи…
Мараджил облегченно вздохнула и мазнула себя грязной рукой по лбу:
– За мной! К реке! К лодкам! За каждую голову этих никчемных голодранцев я обещаю сто ашрафи награды!
Не оглядываясь на своих головорезов, Мараджил высоко вскинула голову в зеленом тюрбане и зашагала к воротам. В толпе айяров засверкали белозубые улыбки, и, размахивая руками, все разом побежали за ней.