равило D-генераты, хотя в течение многих лет Антиочепяточная группа быстрого реагирования (АОГБР) состояла из шести тысяч избыточных миссис Денверс. (Смотри: Дэнверс, миссис, перепроизводство.)
Прошло два дня. Я только что, как водится, отблевала поутру и снова завалилась в постель, разглядывая бабушкину записку и пытаясь понять, что бы это значило. Там было одно-единственное слово: «Помни». Что помнить-то? Ба еще не вернулась от двора Медичи, и хотя записка могла оказаться плодом бабушкиных «затмений», мне все равно было не по себе. Что-то тут не так. У моей постели на столе лежал набросок привлекательного мужчины лет под сорок. Я понятия не имела, кто это, что выглядело странно, поскольку набросок был сделан мной.
В дверь забарабанили. Это заявился Ибб. В течение недели он становился все более женственным и так преуспел в этом, что в среду целый день проходил, задрав нос. Обб, со своей стороны, постоянно талдычил, что во всем прав и все знает, и дулся, когда я доказывала ему, как он ошибается. И все мы понимали, к чему идет дело.
— Привет, Ибб, — сказала я, кладя листок на стол. — Как дела?
Ибб в ответ дернула молнию и расстегнула комбинезон.
— Гляди! — возбужденно сказала она, демонстрируя грудь.
— Поздравляю, — протянула я, все еще чувствуя себя немного мутно. — Значит, ты — она.
— Я знаю! — воскликнула Ибб, едва сдерживая восторг. — Хочешь увидеть остальное?
— Нет, спасибо, — ответила я. — Я тебе верю.
— Можно позаимствовать у тебя лифчик? — спросила она, поднимая и опуская плечи. — Эти штуки не очень удобны.
— Вряд ли мой тебе подойдет, — торопливо сказала я. — Ты куда крупнее меня.
— Ох, — немного удрученно откликнулась генератка. — А резинки и щетки для волос у тебя не найдется? Ничего не могу поделать с этими патлами. Наверх заберешь — не то, распустишь — опять плохо. Может, подстричься? И я хочу, чтобы они кудрявились!
— Ибб, у тебя чудесные волосы, честное слово.
— Лола, — поправила она меня. — Я хочу, чтобы с нынешней минуты ты называла меня Лола.
— Хорошо, Лола, — сказала я. — Сядь на постель.
Лола уселась. Я принялась расчесывать ей волосы, а она все болтала об идее похудания, которая, похоже, сводилась к тому, чтобы взвешиваться, стоя одной ногой на весах, а другой — на полу. Согласно этой идее, как она мне сказала, можно похудеть на сколько хочешь, не отказываясь от пирожных. Потом она принялась щебетать о новой замечательной штуке, которую для себя открыла, и как это здорово, и как ей хочется заниматься этим побольше, и похвасталась, что мужчины никогда не отказываются ей в этом помочь.
— Ты поосторожнее, — сказала я ей. — Прежде чем заняться этим, подумай, что ты делаешь и с кем.
— Непременно, — заверила меня Лола. — Я буду очень осторожна — я всегда буду спрашивать, как их зовут.
Когда я закончила ее причесывать, Лола посмотрела на себя в зеркало, горячо обняла меня и выскользнула из комнаты. Я медленно оделась и побрела на кухню.
За столом сидел Обб и раскрашивал фигурку наполеоновского кавалерийского офицера. Он не сводил с миниатюры глаз и даже раскраснелся от усердия. За последние несколько дней он превратился в красивого темноволосого мужчину по меньшей мере шести футов трех дюймов ростом, с низким голосом и размеренной речью. На вид ему было около пятидесяти. Я подозревала, что теперь-то он уже определенно «он», но надеялась, что он не станет мне этого демонстрировать тем же способом, что и Лола.
— С утречком, Обб, — сказала я. — Завтракать будешь?
Обб уронил всадника на пол.
— Посмотри, что ты натворила! — прорычал он. — Пожалуйста, тосты и кофе. Кстати, меня зовут Рэндольф, а не Обб.
— Поздравляю, — сказала я, но он только проворчал что-то в ответ, подобрал с полу кавалерийского офицера и снова принялся за раскрашивание.
Лола влетела в гостиную, увидела Рэндольфа и замерла, украдкой поглядывая на свои ноготки, надеясь, что он обернется и увидит ее. Он не обернулся. Она подошла ближе и сказала:
— Доброе утро, Рэндольф.
— Доброе, — проворчал он, не оборачиваясь. — Как спалось?
— Плохо.
— А ты чего хотела?
Она пропустила грубость мимо ушей и защебетала дальше:
— Может, желтенький будет посимпатичнее?
Рэндольф оторвался и посмотрел на нее.
— Цвет мундира наполеоновского кавалерийского офицера — синий, Лола. Желтый — цвет яичного желтка и банана!
Она повернулась ко мне и, скривившись, произнесла одними губами «дубина», а затем налила себе кофе.
— Может, пройдемся по магазинам? — спросила она меня. — Если уж надо купить белье, то почему бы не запастись заодно косметикой и духами? Мы могли бы примерять платья и делать то, что девушки обычно делают за компанию: я сводила бы тебя пообедать, мы бы посплетничали, сходили в парикмахерскую, потом опять по магазинам, поболтали бы о парнях, а там двинули бы в тренажерный зал…
— Это не совсем мой образ жизни, — протянула я, пытаясь сообразить, для какой книги готовили Лолу в колледже Святого Табулараса.
Я не могла припомнить, когда в последний раз шастала по девичьим делам. Вряд ли мне выпадал такой день за последние десять лет. Большую часть одежды я заказывала по почте — никак не находилось времени пробежаться по магазинам.
— Ну, давай же! — подзуживала Лола. — Отдохни денек. Что ты делала вчера?
— Сидела на лекции по применению системы межтекстового позиционирования ISBN в книгопрыгании.
— А позавчера?
— На практических занятиях по использованию текстуальных сит для отлова книгобежцев.
— А до того?
— Безуспешно искала Минотавра.
— Вот именно потому тебе и нужен выходной. Нам даже не надо покидать Кладезь: сейчас как раз собирают новейшие каталоги «Граттан»! Мы можем туда пробраться, я знакома с одним человечком, который по совместительству подрабатывает правкой текста. Ну пожалуйста, не отказывайся! Это для меня так много значит!
Я вздохнула.
— Ладно, но только после обеда. Мне еще все утро изображать Мэри Джонс в «Кэвершемских высотах».
Она запрыгала и радостно захлопала в ладоши. Я не смогла сдержать улыбки при виде ее детского восторга.
— Отлично, так и вес сбросишь, — заметил Рэндольф.
Она обернулась к нему, сузив глаза.
— Ты что хотел этим сказать?
— Что хотел, то и сказал.
— Что я толстая?
— Это не я сказал, а ты, — ответил Рэндольф, сосредоточившись на своем оловянном солдатике.
Она схватила стакан воды и выплеснула ему на колени.
— Ты что, обалдела? — заорал он, вскакивая и хватая полотенце.
— Вот тебе наука! — завопила Лола, грозя ему пальчиком. — Чтобы не болтал что попало кому попало!
И с этими словами она удалилась.
— Да что я ей сказал-то? — раздраженно воскликнул Рэндольф. — Ты видела? Ни с того ни с сего!
— Думаю, ты еще легко отделался, — сказала я. — На твоем месте я бы пошла и извинилась.
Он раздумывал над этим несколько минут, затем, опустив плечи, поплелся искать Лолу, которая рыдала где-то в хвосте самолета.
— Первая любовь! — послышался сзади голос. — Нелегко впихнуть восемнадцать лет эмоций в одну неделю.
— Бабуля! — обрадовалась я. — Когда ты вернулась?
— Только что, — ответила она, снимая синюю шляпу и перчатки и протягивая мне какие-то деньги.
— Это что еще?
— Д-3 генераты жуткие буквоеды, но это приносит дивиденды. Я попросила таксиста ехать всю дорогу задним ходом, и под конец поездки он остался мне еще и должен. Как дела?
Я вздохнула.
— Представь, что у тебя в доме два подростка.
— Смотри на это как на школу воспитания твоего будущего ребенка, — сказала бабушка, садясь и пробуя мой кофе.
— Ба…
— Да?
— Как ты сюда попала? Ведь ты тут, правда? Ты же не воспоминание или что-нибудь в этом роде?
— О нет, я настоящая, — рассмеялась она. — Просто за тобой надо немного присматривать, пока мы не разберемся с Аорнидой.
— С Аорнидой? — переспросила я.
— Да, — вздохнула бабушка. — Задумайся как следует на минутку.
Я покрутила имя в голове, и Аорнида вынырнула из мрака, словно корабль из тумана. Но туман был густым, и в нем скрывалось еще многое — я просто чувствовала это.
— Ах да, — прошептала я, — эта. Что еще мне полагалось помнить?
— Лондэна.
Он тоже выступил из тумана. Человек с рисунка. Я села и уронила голову на руки. Я не могла поверить, что забыла его.
— Относись к этому как к разновидности кори, — погладила меня по спине бабушка. — Мы вылечим тебя от нее, не бойся.
— Но ведь тогда мне снова придется сражаться с ней в реальном мире?
— Мнемоморфов всегда легче посадить под замок на физическом плане, — заметила она. — Как только ты одолеешь ее у себя в голове, остальное не составит труда.
Я подняла глаза.
— Расскажи мне еще раз о Лондэне.
И бабушка принялась рассказывать. Она говорила целый час, пока мне снова не пришла пора выступать в роли Мэри Джонс.
Я ехала в Рединг на машине Мэри в потоке синих «моррис-марина» и вездесущих фургонов «Пемзса». Мне не раз доводилось посещать настоящий Рединг по разным оказиям, и, хотя его побратим из «Высот» был выписан неплохо, многие детали отсутствовали. Недоставало некоторых улиц, на месте библиотеки высился супермаркет, район Кэвершем походил скорее на Беверли-хиллз, чем на картинку из моей памяти, а грязный центр больше напоминал Нью-Йорк семидесятых годов. По-моему, я догадывалась, где автор черпал воображение. Наверняка у него имелась хуллицензия — такая штука для усиления драматизма.
Я застряла в пробке и теперь сидела, барабаня пальцами по рулевому колесу. Расследование смерти Перкинса продвигалось плохо. Брэдшоу обнаружил в развалинах башни расплавленный замок и ключ, но ничего нового это не дало. Нам с Хэвишем тоже не особенно повезло: три дня кропотливых расследований принесли всего два обрывка информации. Первый: в «Меч зеновийцев» имели доступ всего восемь членов беллетриции, и одним из них был Вернхэм Дин. Я говорю об этом потому, что он числился среди пропавших, после того как отправился на разведку в «Улисса», дабы прояснить судьбу похищенных из последней главы знаков препинания. С тех пор его никто не видел. Повторные прочесывания «Улисса» не позволили установить, побывал ли он там вообще. В отсутствие иных данных мы с Хэвишем начали обсуждать вероятность того, что Перкинс сам снял замок, чтобы почистить клетку или еще зачем, хотя это было сомнительно. И как тогда объяснить мою заминированную шляпапульту? Ни я, ни Хэвишем не могли понять, кто мог счесть меня опасной. Как не раз с удовольствием повторяла моя наставница, я была совершенным «пустым местом».