— Как без патронов? Мы же в воронке их затопили.
— А каким образом ты их оттуда добудешь? Пэтээры можно крюком выудить, а чтобы патроны достать, придется всю воду из воронки вычерпывать. Ведер у нас нет, да и возиться неохота.
— Ну, значит, на позициях найдем, — Сашку не оставлял наивный энтузиазм.
— А ну как не найдем? — предположил Аким.
— Найдем, патронов на Апрашке завались, только поискать надо получше, — не унимался Крейзи.
— Если не найдем, Сашке по макитре настучим, — предложил Пухлый.
— Пэтээром, — добавил я. Апраксинскую глину можно было рыть до посинения и при этом ничего не найти. Сей предмет мы уже проходили.
— Я раз видел, как на винтовках дрались, — поведал Аким, пряча в бороду улыбку, — трофейщики в лесу. Патроны у них кончились, а все никак не утихомириться. Похватали шпалеры за стволы и устроили махач, как на дубинах.
— Долго сражались? — спросил Дима.
— Нет, недолго. У одного приклад отлетел, а второй его так пошел мутузить, что он убежал.
— Пэтээром-то сильно приложить можно, — размечтался Глинник.
— Ты его так просто не поднимешь, — тоном знатока изрек Аким. — Вообще-то можно, если за ствол раскрутить. Тогда им стену размолотить — плюнуть раз.
Сашка беспокойно заерзал. Глаза его забегали.
— Давайте не пойдем на Алрашку, — заговорил он, оглядывая нас по очереди, — и правда, что там без патронов делать? Может быть, мы их вообще не найдем. Зачем заморачиваться их искать? Только зря время потеряем. Канавы там надо глубокие копать. Ну их. Да мне и расхотелось уже из пэтээров стрелять…
— Ха-ха-ха, а вот это уже малоебучий фактор, — заржал Пухлый. — Ты встрял, деточка, ты встрял!
Крейзи беспомощно забуксовал. Впечатления от вчерашнего опиздюливания были свежи в его памяти.
Пухлый реготал и глумился.
Посовещавшись, мы решили забрать ружья, только если ничего более путного не найдем.
Наиздевавшись над Крейзи, принялись укладываться спать. Балдорис остался досушивать одежду, укутавшись в глинниковское одеяло. Пухлый надел ватный подшлемник, заменяющий ему ночной колпак, и залез в гамак. Дима снял притороченный к «Ермаку» спальный мешок и закутался с головой, чтобы не докучали комары.
Лесовик-Аким разместился на подстилке из лапника. Он был старый партизан. Колотун его не брал.
Беспредельщик Крейзи поступил куда радикальнее. Наспех свалив пару сосенок, плотно придвинул друг к другу и взгромоздился сверху. Ветки пружинили и кололись. Сашка ворочался и шипел.
Глинник завернулся в грубую немецкую шинель, которую доселе таскал на себе в скатке, рядом положил неразлучный «маузер», закрыл глаза и стал похож на убитого ганса.
Неприхотливый Боря прикорнул на одеялке. От ночных холодов он берегся при помощи свитера крупной вязки, толстой фланелевой рубашки и куртки. На расстоянии вытянутой руки застыл подобно сторожевому псу деготь, устремив к небу вздернутый на расставленных сошках раструб пламегасителя.
Я раскатал позаимствованный у Пухлого лист пенополистирола, улегся ничком, натянув на уши воротник кожана, втиснул под себя скрещенные запястья и уткнулся лицом в локти, спасаясь от назойливых кровососов.
Запоздалый грибник, ненароком забредший на карты, вполне мог бы перепутать, в какое время он живет. Наш бивак сильно напоминал партизанскую стоянку. Среди лежащих тел, одетых в разномастную форму эпохи Великой Отечественной, торчало оружие той же поры, которое завтра будет пущено в ход. Война никогда не покидала Синяву.
12
Ночью у нас случилась авария: Балдорис остался без одежды. Закемарил у костра, а торфяная почва, в которую были воткнуты подпорки, прогорела, и веточки, соединенные растянутым на них тряпьем, попадали в огонь. Просохшие лантухи вспыхнули, как порох, и пробудившийся на запах паленого Боря успел спасти только обугленные лохмотья.
Впрочем, беда была поправимой. Каждый выделил что мог из своего гардероба. Не возвращаться же из-за этого дурака домой! Таким образом Балдорис превратился в подобие Джона Рэмбо после встречи с самогонщиками, каким его описывали в книге. Ботинки сушились поодаль от костра и поэтому уцелели. То есть Болт мог ходить, а это главное. Я дал ему запасные носки, Крейзи — спортивные штаны, которые носил под галифе. Трико оказалось Балдорису не по размеру и, даже натянутое, едва доставало до середины икр. Боря подарил футболку. В одеяле Глинника вырезали посредине дыру. Болт надел его как пончо. Это была единственная вещь, пришедшаяся ему впору.
Перепоясанный куском нейлонового каната, Балдорис производил страшное впечатление. Во все стороны из нелепого наряда торчали оголенные конечности, взъерошенную голову покрывала облезлая гансовка. Вблизи от этого гуманоида замолкали птицы и деревья стыдливо размахивали ветвями. В руках у Балдориса была винтовка. Случайный грибник упал бы в обморок, доведись повстречаться с таким страшилищем.
Словом, Болт стал достойным членом нашей команды.
Глядя на Балдориса, и нам бултыхаться в студеной воде расхотелось. Поэтому перекочевали с карт на более сухое место. За время интенсивной ходьбы все согрелись. Остановились на давно не копанных позициях, которые следовало обновить.
Отнявший немало сил марш-бросок дал знать о себе голодным ворчанием в желудке. Привыкшие к домашнему комфорту утробы единогласно требовали пищи. Я стал зондировать место под костер щупом и вдруг наткнулся на что-то твердое.
— Есть? — полюбопытствовал Аким, тюкавший неподалеку топориком. Он оставил свое занятие и подошел ко мне.
— Какой-то кругляш типа мины. — Я взял лопату и осторожно обкопал находку.
Под штыком обнажился темный свод черепной коробки.
— Чего надыбал? — подскочил учуявший поживу Крейзи.
— Череп, — сказал я.
— Раз есть голова, значит, должно быть и тело, а там, где боец, наверняка лежит оружие, — с железной логикой трофейщика заключил Сашка.
— Посмотрим, — молвил я и налег на лопату.
Я вывернул из земли череп. Он покатился, виляя, как уродливый шар для боулинга. Из него сыпались комки перегноя.
Завидев мое деловитое копошение, к нам стали подтягиваться остальные «черные следопыты». Обступили и смотрели с профессиональным интересом. Аким из солидарности приволок свой заступ и тоже включился в работу.
Мы выкопали солидную яму, но, ко всеобщему разочарованию, ничего не нашли. Крейзи ошибался. Там, где есть черепушка, вовсе не обязательно отыщется тело, а с ним — оружие. Скорее всего, голову кому-то в бою оторвало взрывом, и она залетела сюда.
Доверив Акиму прощупывать площадку для нового костра, я похоронил беспутную башку в импровизированной могиле, воздвигнув над нею холмик. Заодно засыпал яму на территории лагеря, чтобы никто не навернулся в нее и не сломал ногу. Тот же Балдорис, например. Очень ему в последнее время не везет.
Ревизия продуктов заставила опечалиться. Вчерашняя разгульная пирушка с шашлыками нанесла съестным припасам значительный урон. Как водится, когда готовились к маневрам, провиант набирали, руководствуясь прежде всего удобством передвижения. Зато трескали за обе щеки, лишь бы кишку набить, проглоты!
Пришел Пухлый. Бесцеремонно плюхнулся на мой рюкзак, протянул к огню руки. Глянул на меня:
— Что колдуешь-то?
— Изучаю продуктовый ассортимент, — ответил я, — прикидываю, из каких ингредиентов обед синтезировать.
— Припас капут?
— Фактически капут. Вот, думаю, чем котел загружать.
— Пизды кусок, томатный сок, ведро воды и хуй туды, — посоветовал Пухлый, прикуривая от головешки.
— Да вы, батенька, панк! — сказал я.
— Аллес пункер, — изрек Вован. Ему было глубоко индифферентно, что о нем думают окружающие.
— Нам для полноты картины не хватает Богунова, — сказал я. — Вот с кем можно было бы устроить войну!
— Да, Рыжего не хватает, — согласился Пухлый.
— Если бы я заранее знал, что вы едете, можно было бы собрать всю команду.
— Ты и сам свалился как снег на голову, — пожал плечами Пухлый. — Все про тебя давно забыли.
— Да я и сам про себя забыл, — вздохнул я. Пухлый ничего не сказал, только усмехнулся.
Сдвинул фуражку на затылок и снова затянулся, задумчиво уставившись в огонь.
Черт разберет, что творилось у него в голове. Пухлый был личностью замкнутой. Лес слишком глубоко проник ему в душу, чтобы Вован мог нормально общаться с людьми. Его внутренний мир был необъятен, отвратителен и непостижим.
А я? В понимании других я был, наверное, не лучше. Каждый сходит с ума по-своему. Меня тоже далеко не всегда понимают. Далеко не все. И что же я? Я продолжаю жить. Только вот все хуже и хуже с каждым днем. Потому что, как всякий интроверт, обращен внутрь себя, отстаиваю прежде всего свои интересы в ущерб чужим. В результате перегнул палку. Теперь, вместо того чтобы жить припеваючи, выгодно запродав находку, я лишился дома и нашел прибежище в лесу. Остался без клиентов, без жены и без будущего. Зато с драгоценными Доспехами Чистоты на руках. Вот к чему приводит неуемная гордыня.
Наконец супчик поспел. Получился он наваристый и вкусный. Я обошелся без томатного сока и других причиндалов, рекомендованных Чачеловым. Все-таки лучшие повара выходят из мужчин.
Пожрали и двинулись на позиции. Местечко было дикое, заросшее сосняком. Когда-то здесь стояли немецкие позиции. Вернее, сначала были наши, потом надолго укрепились гансы, которых затем снова вытеснили красные. Копали тут давно и много, но нельзя объять необъятное, находок хватит и на наш век. Волховский фронт накормил собой не одно поколение трофейщиков, и они, похоже, наелись. Мы — последняя волна «черных следопытов». Next-поколение раскопки не интересуют, оно сторчалось на ночных дискотеках. К тому же с появлением свободного рынка стало не в почете оружие, добытое на местах боев, да и сама война подзабылась. Времена меняются, люди подрастают совсем другие, а мы — остаемся прежними.
Балдорису снова повезло. Он напал на блиндаж, служивший красным складом боеприпасов. Даже обидно было: копнул тут, копнул там и — опаньки! — уткнулся в перекрытие. Сколько раз мы горбатились здесь без толку по нескольку дней подряд, а потом плелись на полусогнутых к автобусной остановке. Некоторые уставали так, что не хватало сил сменить грязное лесное тряпье на чистый прикид. Спали всю дорогу до города и переодевались уже в метро — на станции «Дыбенко» имелся обширный простенок за разменными автоматами. Из-за этого нас порой задерживали менты. Балдорис