Но давайте теперь посмотрим, где же происходили описанные выше события. Да и были ли они на самом деле? Возьмём в руки наш особый кладоискательский телескоп, смотрящий сквозь время и пространство, и направим его в сторону… благословенной Венеции. Удивлены? А я ничуть. Всевозможные версии и легенды о местах захоронения наполеоновских кладов приходят даже из столь удалённых от России мест.
Итак, я начинаю. В архивах Министерства Иностранных дел России сохранилось частное письмо некоей высокопоставленной особы, имевшей косвенное отношение к событиям 1812-го года. Этой загадочной дамой была супруга генерал-адъютанта П.Д. Киселёва. Зимой 1838 года, будучи на отдыхе в Венеции, она обратилась к находившемуся там по делам службы русскому послу в Австрии Татищеву. По словам дамы, ей в силу стечения обстоятельств, стало известно о том, что где-то в Минской губернии зарыт многомиллионный клад. Киселёва рассказала Татищеву, что её муж не придаёт значения её словам, но она уверена в достоверности этих сведений и берётся отыскать бочки с золотом. По распоряжению вице-канцлера Нессельроде виленскому генерал-губернатору князю Долгорукому было направлено указание – «Чтобы со стороны местного начальства оказано было генеральше Киселёвой всякое содействие к отысканию помянутого клада».
– М-да, – может недовольно пробурчать иной читатель, – тоже мне легенда! Да таких легенд пруд пруди. Тоже мне приводятся ориентиры для поисков – «Где-то в Минской губернии»! Этак, можно написать, что где-то на Колыме есть золото! Кто же не знает, что оно там есть? Да и вообще! По таким скудным приметам, да ещё происходящим от какой-то сумасбродной генеральши, начать что-либо искать может только очень наивный человек или откровенный дурак!
Да, в словах моего оппонента много нелицеприятной правды. Может быть, её даже целых 95 %. Но давайте всё же попробуем вместе с Вами «размотать» оставшиеся пять процентов, и всё же хотя бы примерно определить, какие именно события имела в виду русская патриотка г-жа Киселёва. Бог даст и мы сможем попытаться отыскать всё ещё не найденный клад.
И для этого мы рассмотрим некоторые моменты из официальной переписки, мемуаров и сохранившихся писем самой генеральши. И, прежде всего, вспомним один неоспоримый факт. Известно, что кроме московских и иных трофеев в первом императорском обозе находились и фургоны с казной всей французской армии. Фактически в составе экспедиционных войск двигался госбанк на колёсах. Основное содержимое этого банка составляли золотые монеты наполеондоры достоинством в 20 франков, и серебряные монеты достоинством в 5 франков. Вес одной золотой монеты, был равен 9,451 грамму, а серебряной несколько более. Это было, во-первых, жалование солдат, офицеров и генералов всей громадной армии Наполеона, во-вторых, наградные деньги, и в третьих, часть захваченных в процессе войны трофеев.
Рассчитано это жалование было примерно на полмиллиона человек. Кроме того, платёжные средства в монетарном виде предназначались для обеспечения прочих войсковых потребностей, как-то: наём жилья, ремонт подвижного состава, покупку фуража для бесчисленных лошадиных табунов, организацию лечения раненых и.т.д. Вся эта многомиллионная масса денег двигалась на 48 пронумерованных капитальных фургонах, причём порядок их движения был определён специальным приказом императора. Каждая повозка, имеющая больший номер, была обязана двигаться вслед за повозкой с меньшим номером. Только так следовало поступать возницам и никак иначе. Всё же деньги, сами понимаете. Требуется глаз да глаз за их сохранностью! В финансовых вопросах, как нигде, должен был поддерживаться образцовый порядок. И так всё и было, до определённого момента…
Но в силу стечения всем известных трагических обстоятельств и значительных людских потерь, основная, я бы даже сказал, подавляющая масса этих денег в столице России роздана по назначению не была. И при отступлении Наполеона из дымящейся Москвы все 48 банковских фургонов, единой колонной, не допуская в свои ряды прочие экипажи, потянулись к западным границам нашей Родины. И здесь до поры до времени всё было нормально, однако так долго продолжаться не могло.
Я уже упоминал в предыдущих главах, что от стен Смоленска до реки Березины, императорскую казну охраняли Баденские гренадеры, не столь пострадавшие в предыдущих сражениях. Но так случилось, что именно с того момента, как гренадеры приняли на себя заботу над ценностями, и начались самые значительные их утраты. Первое упоминание о захоронении монет из казны связано с белорусской деревней Немоница. Остатки бочонков с одного из фургонов были зарыты в дубраве у дороги. Выбрано было удобное место между трёх дубов, и безутешный казначей даже вколотил свой тесак в один их них. Рукоятка его, как удалось выяснить гораздо позже, точно указывала на яму с бочками. Надо думать, и он мечтал как-нибудь при случае вернуться за спрятанным имуществом. И что удивительно, ведь вернулся же! Много лет спустя, в деревне Немонице появился, плохо говорящий по-русски иностранец, который сходу предложил крестьянам хорошее вознаграждение за указание дуба, из которого торчит рукоять кинжала.
Второе упоминание о захоронении именно части казны связано с селением Селищи. Поскольку этому событию когда-нибудь будет посвящена специальная глава, я останавливаться на этом вопросе не буду.
Короче говоря, о судьбе всей казны армии императора можно судить по воспоминаниям корпусного казначея Дювержье из первого корпуса маршала Даву. Вот что он пишет в своих воспоминаниях.
«Мой фургон, запряженный семью лошадьми, продвигался довольно хорошо. 9-го декабря в полночь я был в двух лье (8 вёрст) от города Вильно. Другой фургон № 48 перевозивший два миллиона франков золотом застрял на дороге в снегу по самые ступицы. За ночь из тринадцати наших лошадей (моих и № 48) умерло (замёрзло) семь. Утром были присланы лошади из Вильно, и фургон № 48 был вытащен из снега и поставлен на дорогу. Этот фургон, последний по счёту, оказался единственным дошедшим до места назначения. Мой же фургон остался на месте. Он был ограблен по очереди французами и казаками. Я прибыл в Вильно 10-го декабря.
Очень характерная запись для тех дней и очень показательная. Следовательно, можно сделать обоснованный вывод о том, что почти вся казна иноземного воинства была оставлена на территории России. Другой вопрос, что же сталось со всем этими ценностями? Теперь-то мы точно знаем, что с ними случилось. Часть из этих денег была расхищена самими солдатами коалиционных войск. Часть попала к лихим казакам Платова и Дениса Давыдова и исчезла в их бездонных карманах, постепенно перекочевав в кошельки попутных трактирщиков. Ещё одна часть была всё же спрятана тем или иным способом. Судьба этих денег тоже известна. Основную их часть отыскали впоследствии, причём основную роль в их отыскании принадлежит тем, кто их хоронил. То есть самим французам. Но какая-то часть их была найдена много позже, уже современными кладоискателями. И только небольшая часть золотых и серебряных кружочков всё ещё ждёт своего «освободителя» из земляного плена.
Так что, генеральша П. Д. Киселёва была права, клятвенно утверждая, что знает, где зарыт один из таких фургонов. Вспомним кое-какие подробности, связанные с её столь уверенным заявлением. Не забыли ещё, где она впервые обнародовала свою смелую гипотезу? Правильно, в Венеции. Но почему именно там? Не догадываетесь? А мне-то как раз всё предельно ясно. С Березинской переправы и далее до современного Вильнюса вся казна охранялась и конвоировалась итальянской королевской гвардией, под командованием принца Евгения Богарне (1781–1824 гг. Сын Жозефины и Александра Богарне, пасынок Наполеона 1, носил титул Вице-король Италии).
И вполне могло так случиться, что один из бывших офицеров королевской гвардии и поведал прекрасной генеральше о собственноручно закопанных сокровищах. Да, конечно, тут возможны всяческие вариации. Возможно, он совершенно ничего не рассказывал госпоже Киселёвой лично. Возможно, он просто делился воспоминаниями о боевой юности со своим малолетним племянником, сидя за столиком в Венецианской харчевне. Госпожа генеральша в это время просто сидела за соседним столиком. К тому же, она прекрасно знала итальянский язык, а ветеран был слишком громогласен.
Так или иначе, но, суммировав вышеозвученные материалы, мы с большой долей уверенности можем заявить, что описанный генеральшей эпизод мог случиться только на одном достаточно небольшом по протяжённости отрезке пути, запруженной отступающей армии Наполеона. И отрезок этот мало того, что относительно невелик, но и довольно чётко определён географически. Он тянется от западных окрестностей города Молодечно до границы с Литвой.
Почему он располагается именно там? Почему мародёрство и погромы не начались ранее? Всё дело в том, что полный развал в армии агрессоров начался после того, как горячо любимый всеми французский император попросту бросил остатки своих войск на произвол судьбы. А случилось это роковое событие именно тогда, когда он достиг Сморгони. Взглянем скорее на современную карту. Местечко Сморгонь, судя по всему находится примерно в 30 км. от Молодечно. И на всём этом промежутке были растянуты войска великой армии, или то, что от них оставалось. Я понятно объясняю? Да? Вот и прекрасно.
Вы чувствуете, кстати, как сильно мы продвинулись в своём расследовании? Район поисков, если пока и не обозначен с точностью до километра, то уже достаточно сужен. Ай, да генеральша, ай, да… впрочем, что-то я не то пишу. Виноват, исправлюсь. Но пойдём дальше, время не ждёт.
Исходя из общепринятых соображений и изучения всех доступных материалов, мы теперь можем утверждать, что на всём длинном пути от города Красного, что на Смоленщине и до Вильно французы в разных местах, особенно вблизи основных транспортных путей, закопали 47 фургонов золотых и серебряных монет, из так называемого «Первого золотого обоза». Некоторые исследователи скопом считают, что каждый из них перевозил порядка 350 кг драгоценного груза. Соответственно и делают несколько скоропалительный вывод о том, что по всей длине этого пути закопано примерно 16 то