атолкнулись на конный отряд «красных». Завязалась перестрелка. Каждая из сторон не знала, с кем столкнулась, и все палили, куда попало. Оба солдата, которые участвовали в захоронении, были убиты, а комполка и Пуррок оказались в плену. Полковника вскоре увели в неизвестном направлении, а Пуррок прикинулся крестьянином, которого насильно забрали в армию вместе с лошадью. Красноармейцы, узнав, что тот грамотен, забрали его к себе, и наш Карл ещё месяц отбарабанил писарем в захватившей его в плен части.
В марте 1922 года Пуррок выехал на историческую родину. Поселился в городе Тюри, взял в аренду участок земли. И только в 1930 году Карл делится тайной со своим родичем – Аугустом Лехтом. Тот подбивает его срочно ехать в Сибирь и искать, пока не поздно. И в 1931 году оба (уже иностранцы) поехали в тайгу, якобы отдыхать. Но поиски шли туго. Лес уже спилили, и отыскать сопутствующие захоронению ориентиры было крайне трудно. Но оба не сдавались и даже отыскали какие-то полусгнившие куски кожи.
Однако полоса везения вскоре кончилась. На следующий день, уже возвращаясь с раскопок, Пуррок обнаружил исчезновение бумажника с деньгами и документами. Поиски ни к чему не привели, и им пришлось срочно возвращаться в Москву, получать временные документы и с ними, несолоно хлебавши, возвращаться в Эстонию.
Но на этом они не оставили попытки найти золото. Через несколько лет Карл Пуррок, оснастившись поисковым агрегатом конструкции Митова (немца болгарского происхождения) вновь собрался покорять сибирские просторы. Об этой попытке тоже много говорилось на следствии. О том, как сумели Пуррок и Лехт заинтересовать своей историей богатого берлинского адвоката Кейзера, а тот свёл их с Митовым. В 1934 году парочка наших кладоискателей приехала в Таллинн, имея с собой 18-и! пудовый! прибор, что, конечно, не укрылось от местной прессы. В городском парке Кордиорг были проведены сеансы поисков золота (по слухам безрезультатные).
На сей раз поиски решили вести в открытую, не таясь. Кейзер специально выезжал в Москву, где заключил договор, по которому СССР отходило 75 % от найденного сокровища, а поисковикам – 25. После этого аппарат отправили в Москву. Вслед за ним выехали и оба кладоискателя. Они-то прибыли быстро, но вот аппарат пришлось дожидаться больше месяца. И он был им вручён тогда, когда на месте поисков начались первые заморозки. По сибирским понятиям морозы были слабые, так, до 10–12 градусов. Но уже случались снегопады, и работать в полевых условиях было совершенно невозможно. Так что пришлось вновь уезжать из страны Советов. Далее они вновь пишут прошения и предложения о сотрудничестве, но всё тщетно, больше с ними иметь дело не хотят. И лишь тогда, когда Эстония вошла в состав СССР, на Пуррока наконец-то обращают внимание. Естественно органы госбезопасности. После серии допросов на стол замнаркома внутренних дел СССР, комиссара госбезопасности III ранга Кобулова ложится служебная записка от руководства НКВД.
В сущности, именно с этого момента и возникает «Дело Пуррока». Он ещё не обвиняемый, но машина дознания уже закрутились, затягивая в свои жернова бедного эстонца. И замнаркома пишет зелёным карандашом наискось документа резолюцию: «Вызовите Пуррока в Москву вместе с оперативным работником. Направьте на место для поисков золота совместно с начальником УНКГБ товарищем ****. Результаты доложите 4.06.41 г. Кобулов.
6 июня 1941 года на том же листе появляется другая запись. «Тов. Борщёву. Прошу Вас организовать реализацию указания тов. Кобулова. Фёдоров.
7 июня на том же листе, но ещё более мелким почерком: «Тов. Корниенко! Поручите тов. Шестакову заняться этим вопросом. Заготовьте запрос о Пурроке. Проследите за его прибытием. Встретьте его и доложите мне. Борщов.
И в самом уголке: «Шестакову. Исполнить! Корниенко.
9 июня (вот как чётко работала машина) Карл Пуррок в сопровождении офицеров ГБ Кузьмина и Митрофанова отбыл поездом Москва – Иркутск навстречу своей судьбе.
Начиная с 14 июня, Кузьмин вёл дневник, где ежедневно подробнейшим образом излагал ход событий. Дневник (вернее его небольшая часть) был приложен к делу. Вот несколько выписок из него.
«14.6.41 г. За 10, 11 и 12 июня. В поезде в разговоре с Пуррок уточнял, по каким путям отступала армия Колчака. В разговоре со мной Пуррок очень часто говорил о плохом состоянии своего здоровья, что ему нужно серьёзно лечиться. Я такие разговоры всегда сводил к тому, что всё зависит от него, если будет обнаружено то, за чем мы едем, то он не только будет обеспечен лечением, но и вообще вознаграждён. Пуррок после таких разговоров оставался очень доволен, так как видно по всему, что его интересует в первую очередь вознаграждение.
Пуррок сообщил мне следующие ориентировочные данные.
1. Отступление шло от Новосибирска до ст. Никольское.
2. Шли параллельно ж.д. пути с северной стороны полотна.
3. На ст. Никольское пересекли ж.д. и стали двигаться в южном направлении от ж.д.
4. В 4–5 км от станции был закопан клад.
5. Когда закопали клад и пошли дальше, полковник Жвакин крикнул Пуррок: – Запишите: 5-я дорога, от просеки вправо.
6. Я, – говорил Пуррок, – когда уходил, то заметил, что мы закопали клад между трёх пихт, а на них была повалена берёза. В 1931 году я обнаружил эту берёзу, она имела такой же наклон (в северную сторону), но была наполовину сломана. Пихт и пней я не обнаружил.
7. 13 июня в 5часов 30 минут по местному времени мы подъехали к ст. Никольское., сдали вещи в камеру хранения, а сами отправились на место где Пуррок и Лехт были в 31-м году.
В тот же день Кузьмин разыскал старые карты, выяснил фамилии старожилов, знающих все просёлочные дороги и таёжные тропы, спорил с Пурроком, поскольку пришёл к выводу, что тот путает стороны железной дороги, заручился поддержкой местного НКВД и.т.д.
«14 июня. Всю ночь шёл сильный дождь, утром прекратился. Дул сильный северо-западный ветер, на улице грязь, дороги размыло, но мы решили идти на поиски. Взяли с собой компас, рулетку, папку с бумагами и на всякий случай лопату и топорик».
Тут начались сомнения. Местный оперуполномоченный, знаток окрестностей, Кротов разошёлся с Пурроком в определении маршрута отступления Колчака. Много было споров.
Цитата: «Пуррок подавлен, волнуется, плачет. Мы чувствуем, что он совершенно дезориентирован и не знает, что делать».
Отшагали они в тот день 20–25 километров.
15 июня. Пуррок сегодня никакого участия в поисках не принимал, лежит в постели в гостинице, заболел, не может ходить. В больнице ему сказали, что у него грыжа, прописали разные лекарства. Вечером ещё раз устроили Пуррок основательный допрос. Он совершенно как будто пришиблен. «Я, говорит, даже сейчас себе не верю, что в 1931 году был с Лехтом на том месте, где зарыли клад, т. к. сейчас здесь всё резко изменилось». Опять плачет, думает, что мы ему не верим.
16 июня. «Сегодня мы окончательно убедились в том, что не Пуррок нам показывает, где зарыт клад, а я и Митрофанов ищем место при слабой и иногда противоречивой консультации Пуррок».
И дальше мучительные размышления над вариантами поиска. Изучение карт, беседы со старожилами, приводят Кузьмина к выводу о трёх возможных путях отступления колчаковцев. Вроде бы отыскивается, наконец-то найдена и 5-я дорога. Отмечает: «Эта пятая дорога имеет все приметы, что здесь росли крупные пихты, кедр, берёзы и осина, чего нет на других дорогах. Найти какие-либо углубления, которые указывают на осадок почвы, нам не удалось, т. к. очень густая и высокая трава, цветы и папоротники всё сглаживают… Очень страдаем от мошкары, комаров и особенно лесных клещей.
Продолжается сбор сведений от местных жителей, вычерчиваются схемы и.т.д. В плане на 17 июня в частности стоит: «Через НКВД подобрать трёх землекопов для работы с разведочной группой инженеров. Намечено рыть разведочные шурфы глубиной в 0,75 метра в три линии.
Семистраничная запись за 16 июня кончается словами: «Ну, пора спать. Время 1 час 15 минут. По небу ходят тучи, дует северный ветер».
17 июня. Весь день размечали, где будем копать шурфы.
18 июня. Начать шурфовку не удалось, поскольку всех рабочих неожиданно мобилизовали на выполнения «спецзадания». Пуррок по-прежнему болен – воспаление грыжи, температура. Заболел и Митрофанов – у него 39 градусов.
19 июня. Приступили к шурфовке.
20 июня. Весь день льёт сильный дождь, рабочие отказались работать, так как заливает.
21 июня. Сегодня весь день проводили шурфовку. Ничего не обнаружено.
22 июня. С 7 утра до 6.30 вечера проводили шурфовку. Никаких признаков того, что мы ищем. Пришли в гостиницу и узнали о нападении Германии на СССР.
23 июня. Утром в 7 часов пришли 4 чел. рабочих и заявили, что выйти на работу не могут, т. к. получили повестки в военкомат. Рабочих найти невозможно. Дал телеграмму в Москву.
На этом дневник обрывается. (Естественно, всей стране стало, чем заниматься в первую очередь.) И дальше было то, с чего началось наше повествование. Пуррока под конвоем вернули в Москву, отправили в Бутырку и оформили уголовное дело «по обвинению его в обманных действиях, причинивший ущерб государству». И вот закономерный результат.
«К.М. Пуррок обвиняется в том, что с целью пробраться в Москву и др. города Союза ССР неоднократно подавал заявления генеральному консулу СССР в том, что будто им в 1919 году при отступлении армии Колчака, зарыто около 50 пудов золота (примерно на 8.000.000 $), однако местонахождение клада не указал, явно злоупотребляя доверием. Действия Пуррок по розыску этого клада, поездки в Берлин, его связи с Кейзером и Митовым подозрительны на шпионаж.
Дело подлежит направлению в особое совещание при НКВД Союза ССР. 4 декабря 1941 года»
Странная, очень странная история. Со своей точки зрения я просто не могу себе представить, что это захоронение всё ещё не найдено. Ведь находили же куда как более хитро спрятанные и менее массивные вещи! А здесь одного золота 800 кг, а оружие, а уздечки со стременами! И место захоронения известно достаточно точно. Можно сказать, что даже в самом грубом приближении площадь поисков (пресловутый поисковый полигон) составляет километр на километр. Да, это трудная задача. Тем более, что работать нужно в густом лесу. Но даже с нуля, даже с полного незнания местной г