льшой синеватый камень, в который по преданию обратилась лошадь Кудеяра.
В бывшем Пронском уезде, близь сёл Чулково и Абакумово находится урочище «Каменные Крестцы». По слухам именно здесь находилась одна из главных ставок Кудеяра. Вроде бы даже в ХVIII веке здесь нашли камень с именем всероссийского налётчика. В Орловской области в Брянских лесах, Тульской, Калужской и.т.п. местах везде есть объекты, так или иначе, связанные с нашим «героем». Разумеется, один и тот же человек при всей своей пронырливости и вездесущности никак не мог одновременно присутствовать во всех этих местах. Но для нас это и неважно. Ведь рядовому поисковику, в общем-то всё равно, кто именно спрятал награбленное, сам легендарный Кудеяр, или кто-то из его соратников. Но тщательное обследование подобных именных объектов, связанных с именами знаменитых грабителей и душегубов, может образовать целое направление в кладоискательстве.
И чтобы лучше искалось, приведу ещё один рассказ про нашего «героя».
24 мая 1664 года в Землянском уезде (между Воронежем и Ельцом), в степи за рекой Ведугой (приток Дона), верстах в десяти от города, можно было увидеть необычное оживление. Человек сорок дружно перекапывали склоны обширного оврага, разделявшего две горы, на одной из которых возвышались оплывшие валы старинного городища. Так как люди это были пришлые, то на их работу сейчас же обратили внимание несшие сторожевую службу землянские служилые казаки и немедленно доложили о происшествии начальству.
Воевода Островский, получив такое известие, сразу догадался, что заезжие чернавцы ищут «поклажу». Опасаясь, что кладоискатели в случае удачи «украдом его не разнесли» решил выехать на место лично, со значительным конвоем и в сопровождении соборного попа Лаврентия. Пришельцы были крайне разозлены и даже грозили оружием. Но после переговоров выслали своего парламентёра, попа села Тербуны – Киприана. Поп сказал, что копают они потому, что подозревают в этом месте «большую поклажу».
– Какую такую поклажу? – стал допытываться воевода.
– В прошлых и давних годах, – начал рассказывать Киприан, – был некто вор и разбойник Кудеяр с товарищи со многими людьми. И он, воровскую казну собрав, стоял городком в степи. И в том городке пушечная и всякая казна несметная. И тот лог с поклажею начали мы копать…
После некоторых размолвок и те и другие принялись копать вместе. Вырыли три значительных котлована и, потеряв ещё два дня на поиски, разошлись в разные стороны. Мечты о несметной казне развеялись. Но слухи о том, что на Ведуге ищут клад, молнией разнеслись по округе.
Уже 9 июня приехал в Землянск воронежец, боярский сын Иван Астремский и объявил Островскому, что у него имеется подлинная грамота с росписью и признаками тому воровскому Кудеярову городку и иным местам, где какая казна положена. «Та подлинная грамота и роспись, – показывал Астремский, – выслана была из Крыму в Путивль в прошлых годах от того вора Кудеяра к брату его Кудеярову (сводному) и от товарища его Кудеярова, от некого князя Лыкова.
В доказательство своих слов Астремский предъявил воеводе саму «кладовую запись» – небольшую узенькую полоску бумаги, на которой был написан следующий текст: «Двинулись на сутки, ров перекопали, и вал завалили и надвое городище перекопали. А где была съезжая изба, тут кирпичные ступени, из дуба в берёзу ухват, дуб на горе, а берёза под горою. Во лбу колодезя сруб срублен, землёю осыпан. Колодезь потёк на восход по мелкому по серому камешку, пока места лески, пока места колодезь, ниже лески поникнул, на нём же заплот, ношена земля из одной горы, а в ту яму положена медь.
А на заплоте железо всякое, по колодезю мётано железо всякое. А пошёл колодезь через поле, пошёл в столбовую реку. А посторонь пруда баня, а то наше городище обошло логии и болота. На среднем валу стоит дуб изстрелян, а через ров мост мощён, под мостом гробница.
На выезде курган на четыре угла, на нём пушки лёживали. На том же валу два дуба, в них были ворота. Во лбу колодезя стоит дуб, на нём лук тянут вдоль по колодезю, де через колодец липа перегнута…
Воевода долго вчитывался в «кладовую запись», пытаясь понять её загадочные указания. Было очевидно, что в грамотке перечислены приметы дороги к Кудеярову городку, и той потайной полянке с озером, где стоят «семь изб земляных» баня и кузня. От этой поляны дорога ведёт к караульному кургану, а рядом с тем курганом и находится «погреб» с поклажей.
По всей видимости, именно этим текстом руководствовался поп Киприан, когда начал копать с Черновцами лог на реке Ведуге. Воевода пытался сопоставить приметы «росписи» с той местностью и приложить приметы Кудеярова клада к городищу на Ведугской вершине, хотя сам местность знал плохо и «того городка не ведал». По его просьбе Астремский даже пытался составить «чертёжец». Долго ездил по окрестностям воевода, но к определённым выводам так и не пришёл. Послал грамоту царю.
В Москве признали всё дело заслуживающим внимания и 27 сентября 1664 года докладывали об этом государю. Так что даже московские государи не гнушались заниматься поисками Кудеяровых кладов. А уж нам и сам Бог велел этим заниматься.
Пропавшие ценности императора
Семья Николая II (последнего русского императора) увезла в 1918 году все свои царскосельские ценности в сибирское изгнание, в Тобольск, где большая часть их и осталась после того, как семью самодержца большевики этапировали в Екатеринбург. И остались они не просто так, а были очень изобретательно похищены не у владельцев, естественно, а у тех, кто сам мечтал их «реквизировать».
«Тов. Юргенс. (Начальник оперативного сектора ОГПУ в г. Перми.) Сообщаю тебе историю с ожерельем. В 1922 – 24 годах в бытность мою в Тобольске велась разработка бывшего Ивановского монастыря (он от Тобольска, кажется, 7–8 км.). Там было обнаружено… много имущества, принадлежащего царской семье (бельё, посуда, переписка Романова и т. п.). Разработка затянулась, я её передал с уходом в ГПУ (Главное политическое управление) в 25-м году. Желательно, чтобы это проверили и восстановили разработку 27.12.31 г. Малецкий.
Данный запрос относился к делу, связанному с поисками сокровищ принадлежавших царской семье. Это почти пятисотстраничное дело никак не похоже на законченное следственную разработку. Сброшюрованные в беспорядке постановления об аресте, обрывки донесений, служебная переписка, масса протоколов, написанные, в основном, от руки и зачастую карандашом. Казалось бы, царская семья давно расстреляна и косточки их сгнили в земле, но поиски их имущества, то затихая, то вновь возобновляясь, всё продолжались. Вот и по этому делу видно, что расследование двигалось с большими трудностями. И, тем не менее, в сентябре 1933 были проведены первые допросы подозреваемых, а 20 ноября часть сокровищ была уже найдена. Надо полагать в предыдущие годы агентура чекистов времени даром не теряла и тома данного дела – итог их тайной деятельности.
Так, например, женщина-осведомитель по кличке «Литва» выявила в Тобольске камеристку знаменитой фрейлины Насти Генлриковой – Паулину Межанс, которая сообщила, что «у царской семьи было очень много бриллиантов и других ценностей, вывезенных из Петрограда». Межанс «хорошо видела корону Александры Фёдоровны, она была вся бриллиантовая… шпагу в золотой оправе, ручка которой из червонного золота». Сообщила, через кого и что выносилось. Уточнила, что хотя заметила не всё, что хотелось, но на благочинную Марфу Ужинцеву указала абсолютно точно.
Шестидесятилетняя нищенка Марфа (по допросной книге «Неимущая») попыталась навести чекистов на ложный след: свёрток, мол, передал ей царский камердинер Чемодуров, он самолично и зарывал. Содержимым Марфа не интересовалась, хотя понимала, что «какую-нибудь ерунду» Романовы не носили. Только вот камердинер давно помер… Марфа привела следователей на «приметное место», оказавшееся, конечно, пустым. Не сама ведь прятала, запамятовала… Не себя она спасала, а человека, который по её вине мог пострадать от «супостатов».
Видя несговорчивость главного свидетеля, чекисты посадили «благочинную» в камеру и надавили сильнее. Через несколько дней, Марфа дала дополнительные показания. Рассказала, что носила семье государя яйца, молоко, перезнакомилась с челядью, потому и доверил ей Чемодуров перед тем, как увезли царя с царицей на погибель в Екатеринбург, свёрток, велел передать его игуменье. Незадолго до собственного ареста и смерти та вновь отдала свёрток Марфе, наказав хранить, пока не вернётся «настоящая власть». Прятала его она в могилке на монастырском кладбище и семь лет дрожала, как бы не украли. От постоянного страха она потеряла сон, аппетит и даже почти решила всё «хранимое имущество» в 1925-м году бросить в Иртыш.
Но всё же решила обсудить такой свой решительный поступок с неким Корниловым, богатым, в прежние времена, рыбопромышленником (она некоторое время тому назад жила у того в доме). Тот только замахал на неё руками: «Не смей и думать! Установится законный порядок, с тебя спросят отчёт!» Сам он долго отказывался взять свёрток к себе на хранение, прежде чем спрятал его в подполе. Через три года Корнилов покинул город навсегда, а Марфа продолжала похаживать в дом, занятый властями под Горсовет. Свёрток, по её мнению, оставался в доме, где-то под крыльцом, но точного места захоронения она не знала. Едва чекисты узнали о том, что в деле замешаны третьи лица, как тут же отыскали и привезли из Казани чету Корниловых и заставили бывшего хозяина дома нарисовать точный план тайника. Тот согласился, но попросил занести в протокол, что сама Марфа точного места захоронения не знала, ибо перед отъездом из Тобольска он указал ей «неточное» место.
Получив нужные сведения, чекисты полезли в подпол. Драгоценностей в тайнике было 197 штук на сумму 3.270.693 золотых рубля. Впрочем, кто и как оценивал находку непонятно, ибо в описи вместо подписей стоят крестики. А ведь вещи там были уникальные. Известна брошь с алмазами на 100 карат, шпильки с бриллиантами в 44 и 36 карат, подаренный турецким султаном полумесяц – 70 карат. В спецзаписке заместителю председателя ОГПУ Генриху Ягоде весьма примечательна концовка: «Помимо этого в порядке данного Вами плана (500 тыс.) нами изъято 488 тыс. рублей. Операцию по изъятию ценн