В этом походе я потерял 17 лошадей. В Эве нам было очень плохо в помещении вроде хижины. Меня так притиснули, что целую ночь я вынужден был держать поднятой мою больную руку. Я дал золотой за связку соломы императорскому конюху. Я разделил ее с Шабо и двумя другими товарищами. Поужинали мы очень плохо — крошечным куском хлеба, наполовину из отрубей и небольшим кусочком мяса; не было даже воды. Сани, брошенные генералом Нарбонном (у горы), подъехали в 11 часов вечера. Конюх, который ими правил, отморозил себе нос и ноги. Трупы замерзших солдат продолжают усеивать дорогу".
"В 4 часа Мюрат выступает, и все войска идут по Ковенской дороге. Императорская гвардия уменьшилась теперь приблизительно до 800 человек. Баварский отряд и дивизия Луазона, к которым присоединилось все депо, составили арьергард, под начальством Нея. Весь отряд этот состоял, в общем, из 2300 человек пехоты и 200 кавалерии, так что "Великая армия" едва доходила до 5000 вооруженных человек, не считая поляков и кавалерии, отправившейся к Олите. Мюрат и Бертье ехали в карете. Вице-король, Даву, Лефевр, Мортье и Бессьер, с остатками своих штабов, следовали пешком или верхом".
11 декабря
"11 декабря 1812 года. Король без свиты отправился прямо в Ковно; в момент его отъезда прибыл арьергард дивизии Луазона, сведенной к 600 человек; за три дня перед этим в Вильно она насчитывала 6000 человек. У этой дивизии не осталось ни одной пушки. 113 линейный полк, — часть ее — состоящая из флорентийцев, поразил меня в этом городе своей выправкой и щегольской одеждой. Я разговорился с сержантом этого полка, удивляясь, каким образом такой многочисленный отряд так быстро растаял. Он мне ответил: "Это очень просто, мы умираем от холода и голода. В нас посылают ядра, мы же не можем отвечать неприятелю тем же, ничего не оставалось, как следовать примеру тех, которые в таком беспорядке прибыли из Москвы".
Этот сержант был в числе тех приблизительно 120 солдат полка, которые до этого дня еще оставались под знаменами.
Арьергард остановился в Эве; я оставался там же до 10 часов утра, надеясь встретить моего генерала. Все время не переставала дефилировать толпа отбившихся от армии солдат, оставшихся позади. Старая императорская гвардия, насчитывавшая в момент отъезда императора (5 декабря) до 1400 человек, теперь вряд ли имела под ружьем больше 800 человек.
Я и Шабо приютились в санях генерала вместе с его поваром, единственным из наших служителей, у которого не было ничего отморожено. Наше беспокойство об участи генерала Нарбонна возрастает в течение дня. Среди жестоких страданий, доставляемых мне моей рукой, я не мог не твердить себе: "Перед нами зрелище величайших ужасов, ничего подобного потомки больше не увидят".
Проехав едва 8 верст, мы услышали казацкую пушку, обстреливающую наш арьергард. Мы остановились в штабе генерала Себастьяни и с восторгом нашли там генерала Нар-бона!"
Оставим теперь на время милейшего адъютанта Кастеллана, наконец-то отыскавшего в суматохе повального бегства своего непосредственного начальника, и поблагодарим его напоследок за неоценимую помощь, оказанную нам в поисках истины.
14 декабря
"Полковник Кайсаров захватил экипаж государственного секретаря, графа Дарю, в коем были найдены всевозможные документы, упакованные в двух тюках".
Интересно, что эти бумаги были отправлены не куда-нибудь еще, а прямиком в Петербург, императору Александру I. Но ни одного приказа об уничтожении (сокрытии) каких-либо ценностей среди них не нашли. Почему? Ведь мы буквально по дням и часам установили, когда и где были спрятаны весьма солидные ценности. А просто так, по стечению обстоятельств, их не прятали, поскольку все в армии (в том числе и французской) осуществлялось только по приказу. Следовательно, все документы, связанные с преднамеренным захоронением вывезенных из Москвы трофеев, были преднамеренно уничтожены. Кем? Зачем?
Да тем же самым Дарю. Неоднократно участниками похода отмечалось, что государственный секретарь несколько раз сжигал какую-то документацию, организуя кострища на привалах от Гжатска до Толочина (то есть до того места, где был издан приказ об уничтожении "2-го золотого обоза"). Кроме того, самим императором в Орше было сожжено большое количество документов, и даже одежды. В Толочине тоже что-то сжигалось. Как говорит народная мудрость: что-то скрывают только тогда, когда есть что скрывать.
Давайте теперь абстрагируемся от событий, происходивших в середине декабря 1812 года, и мысленно переместимся в город Вильно примерно на сто лет вперед. В марте 1910 года в этом городе был утвержден кружок ревнителей памяти старины 1812 года, а уже в апреле была произведена разведка всех операционных путей нашей и французской армий во время Отечественной войны. И это, казалось бы, самое невинное дело привело к открытию еще одного нешуточного клада, связанного с нашествием Наполеона. Расскажем и об этих сокровищах.
Сокровища Рундале
Для удобства военной разведки территория Виленского военного округа была разбита на 34 участка, на которых работало 42 офицера. Офицеры эти собрали обширный материал, заключающийся в 34 журналах работ со всевозможными приложениями: рисунками, планами. Старожилы исследуемых мсст со слов своих отцов сообщили очень много интересных и ценных преданий о событиях 1812 года. Один из офицеров, капитан В. Жамов, приехав в замок Руэнталь (Рундале), был любезно встречен управляющим имением графа Шувалова, господином Дубинским. Жамов осмотрел замок, парк и имел беседу с управляющим. По словам последнего, дет 20 тому назад приезжали в Рундальский замок прусские офицеры и раскапывали то место, где предположительно была зарыта прусская военная касса, но ничего не нашли. Возможно, они копали не в том месте?
Капитан Жамов хотел было осмотреть весь замок, но это оказалось невозможным, поскольку шли приготовления к приезду хозяев. В парке, возле замка, была сложена куча ядер, оставленных здесь прусскими артиллеристами при отступлении. Нижние ряды составляли 24-фунтовые ядра, а верхние ряды — 16-фунтовые.
История появления прусских офицеров в 1890 году в Рундальском замке связана с тем, что в эти годы прусский генеральный штаб начал разбирать архивы 10-го корпуса маршала Макдональда. Был разобран архив прусских генералов: Йорка, Клейста и Массенбаха, которые командовали прусскими войсками осенью 1812 года. В те же годы (1890–1895) прусский генеральный штаб собирал при помощи местных священников сведения о памятниках кампании 1812 года в окрестностях Риги, Баусака и Елгавы. Пасторы костелов послали в Германию точные выписки из церковных книг и записи своих предшественников о различных эпизодах той войны, вызвавших у них удивление.
Прусские офицеры приехали в замок, имея на руках документы, в которых указывалось место, где была зарыта воинская касса. Казна прусского корпуса была рассчитана на 18 000 человек. В ней концентрировалось жалованье офицерам, солдатам, деньги на содержание лошадей и другие воинские нужды. Казна была в золотых и серебряных монетах, дукатах и гульденах. Если даже предположить, что на одного человека приходилось всего по десять монет, то примерно общий вес прусской казны составлял как минимум 2 тонны.
Кроме того, там же могли находиться и ценные вещи, что были собраны со всей Курляндии. По приказу Наполеона со всех местных дворян и помещиков было отобрано в казну золотых и серебряных вещей на 2 миллиона рублей (заметим, золотых рублей!). Для перевозки всего этого богатства потребовалось бы не менее 15 повозок. К тому же везти ценности пришлось бы по обледенелой дороге, подвергая риску разграбления со стороны казаков или французов, что было крайне опасно и просто неразумно. Следовательно, казну запросто могли зарыть по приказу одного из генералов корпуса: Йорка, Клейста или Массенбаха.
Закапывали ценности сразу после получения приказа об отступлении, то есть 18–20 декабря 1812 года. Мороз в те дни достигал 18–20 градусов, в парке лежал глубокий снег, земля была проморожена минимум на метр, и солдатам было весьма не просто вырыть яму.
Маршал Макдональд получил от Мюрата приказ об отступлении только 18 декабря. В этот же день он выслал все свои обозы по дорогам, ведущим в Тильзит и Мемель. Свой корпус он разделил на четыре колонны. В двух первых, выступивших с Макдональдом 19 декабря, были французы, поляки и пруссаки под командованием Массенбаха. В последних двух находились одни пруссаки, ведомые Йорком. Последние выступили 20 декабря из Митавы.
Небольшая справка о самом дворце. Он находится в 7,5 км к западу от города Баусска. Здание дворца строил знаменитый архитектор Ф.Б. Растрелли в течение 30 лет (1736–1767). Дворец возводился по приказу герцога Эрнста Йоханна Бирона. Отобранный в казну после ссылки опального герцога дворец был подарен Екатериной II графу Зубову, а от него перешел к графу Шувалову.
Территория дворца обнесена глубоким рвом, глубиной до 5 метров и шириной до 10 метров. Через ров были перекинуты три моста. За дворцом располагался обширный парк. От него осталось лишь несколько старых деревьев. От торца восточной и западной стен дворца сохранился каменный забор, в котором имеются калитки и ворота для въезда в парк.
Во время Отечественной войны в Рундальском замке был расположен большой госпиталь, и когда поступила команда на отступление, то оказалось, что на всех раненых и обмороженных не хватает транспорта. Это, кстати, могло быть еще одной причиной, по которой ценности решили схоронить до поры до времени.
21 декабря госпиталь был вывезен из Рундальского замка, после чего его соединили с колонной, возглавляемой генералом Массенбахом. Разумеется, что и вся документация госпиталя тоже попала к нему Фридрих Массенбах умер в 1819 году Но, поскольку архивы 10-го корпуса начали разбирать только в 1890 году, то только тогда и обнаружили среди бумаг и документ о захоронении казны корпуса.
Сам Массенбах во время общего отступления выступил из местечка Штальгене, имея под своим командованием 6 пехотных батальонов и 3 эскадрона. Здесь же находился и главный штаб во главе с М