– С женщиной показаться еще лучше. Тогда каждый поверит, что мы лишь обыкновенные путешественники.
Бромберг ничего не ответил, и лишь едва заметная добродушная улыбка на мгновение мелькнула в уголках его губ.
Он чутьем угадывал тяготение друг к другу молодой парочки, но дипломатично молчал об этом, решив раз навсегда, что это не его дело.
– Купите самого плотного, но не особенно толстого шелку… аршин сто, – заговорил он деловым тоном. – Лучше белый цвет, а если не будет, то черного.
– А вы совсем готовы к поднятию? – спросил Верлов.
– Через два часа все будет готово. Кстати, буря теперь совсем стихла, и оставшийся ветер совсем не мешает нам лететь дальше.
Вера Николаевна подошла к отцу.
– Папа, ты мне позволишь прогуляться с Иваном Александровичем? – попросила она. – Он говорит, что опасаться нечего.
И она рассказала отцу, в чем дело.
– Ну что ж, иди, коли так! – согласился Суравин. – Раз Иван Александрович так говорит, значит, надеется.
Молодая девушка весело захлопала в ладоши.
Между тем Верлов сбегал в каюту, захватил с собою денег и, на всякий случай, револьвер.
Весело разговаривая, счастливые, что могут несколько часов побыть наедине, Верлов и Вера Николаевна направились к селению, башня которого виднелась на горизонте.
Лишь только они отошли от корабля версты на две, Верлов подал своей спутнице руку.
О, теперь они могли говорить свободно!
Как-то сам собою Верлов заговорил о своей любви, о том, как осветилась вся его будущая жизнь, какое радостное сознание взаимности наполняет его сердце.
Молодая девушка робко отвечала тем же признанием, крепко прижимаясь к руке спутника.
Они строили планы будущего, не замечая, как сокращается расстояние до селения, и только тогда очнулись, когда яростный лай собаки подсказал им, что началась окраина.
Мужской персонал селения как-то не был виден, и у ворот дверей фанз толпились лишь совершенно голые детишки и просто одетые женщины.
– Посмотрите, какая хорошенькая! – воскликнула вдруг Вера Николаевна, указывая на порог первой фанзы.
Верлов взглянул по указанному направлению и улыбнулся.
На пороге сидела прелестная китаянка, не старше пятнадцати лет.
Одета она была в грубую синюю рубаху, спускавшуюся ниже колен, и в такие же широкие штаны.
Хорошенькое, ненабеленное и ненарумяненное личико, с черными, слегка дикими глазенками в узких разрезах век и витиеватой прической, украшенной дешевыми блестками, крошечные смугленькие ручки и маленькие ножки в чистых белых чулочках и дешевых туфлях как-то не гармонировали с бедностью костюма.
Увидав чужестранцев, она с любопытством оглядывала их, заинтересованная больше всего женщиной и ее костюмом.
Когда Верлов и Вера Николаевна подошли ближе, она испуганно бросилась к двери.
Но голос Верлова заставил ее остановиться.
– Послушай, девушка! – сказал он по-китайски. – Моя жена, – при этом слове Вера Николаевна вся вспыхнула, – никогда не видала китайских дворов. Можно зайти к вам посмотреть?
Сначала на лице маленькой китаянки отразился испуг.
Но Вера Николаевна быстро подошла к ней, взяла ее за маленькие ручки и с ласковой улыбкой посмотрела ей в лицо.
Вероятно, любопытство рассмотреть вблизи женщину-чужестранку и невиданные до сих пор наряды взяли верх над страхом, так как свеженькое личико дикарки вдруг просветлело и заиграло улыбкой.
Поклонившись до пояса, она махнула путникам ручкой и ввела их во двор.
Это был простой, тесный дворик, в каждом колышке которого виднелась страшная беднота.
Вся домашняя скотина состояла из жалкой лошаденки, а под навесами не видно было никаких запасов.
Осмотрев двор, они вошли в фанзу.
Маленькая, темная и закоптелая, она вся была пропитана отвратительным специфическим запахом бедных китайских жилищ.
Беднота была поразительная.
Кан (род длинной лежанки) был покрыт рваным соломенным матом, на котором валялись деревянные миски и кое-какая посуда.
В люльке в углу кана отчаянно орали два младенца, а в другом углу чье-то тело копошилось под грудой лохмотьев.
Пораженные этой картиной невероятной нищеты, Вера Николаевна и Верлов молча стояли у порога, не зная, что делать.
Слезы навернулись на глазах молодой девушки.
– Спросите же их!.. Если нужно помочь, то мы сделаем что-нибудь для них! – произнесла она наконец.
Верлов обернулся к китаянке.
– Как зовут тебя? – спросил он по-китайски.
– Нянь-Си, – ответила та.
– Ты одна здесь, с этими детьми?
– Нет. Вон тетка лежит, только скоро умрет, а отец с матерью работают в поле и получают сто больших чохов[1] в день, – как-то грустно и пугливо ответила Нянь-Си, опуская глаза.
– Значит, вы очень бедны? – мягко спросил Верлов. – Разве вам хватает на еду?
– Нам едва хватает на гаолян и бобы, – еще тише произнесла Нянь-Си. – Но скоро отец станет богатым, когда продаст меня.
– Тебя?
– Да, меня покупает кривой столяр за двадцать лан[2], – как-то совершенно равнодушно ответила китаянка.
– Он тебе нравится?
Нянь-Си удивленно посмотрела на чужестранца.
Она совершенно не понимала этого вопроса, совершенно не понимала европейского взгляда.
– Он купил меня и возьмет в жены…
– A тебе хотелось бы не идти к нему?
– Как же не идти? Кто же даст денег моему отцу? – изумилась она.
Но Верлов не переставал выспрашивать ее.
– А если бы ты нашла где-нибудь столько денег, чтобы отец твой мог хорошенько обзавестись хозяйством, ты все равно была бы продана кривому столяру? – спросил он.
Узкие глазки Нянь-Си сверкнули.
– Тогда мне не нужно было бы кривого столяра. Но Нянь-Си не может найти! – ответила она просто.
– Что это она говорит? – спросила Вера Николаевна, нетерпеливо слушавшая до сих пор незнакомый язык.
Верлов перевел весь свой разговор.
Молодая девушка взволновалась.
– Фу, какая низость! Бедная девушка! Ведь это, ведь это…
И полная негодования, она не могла подыскать слов для выражения протеста.
– Что делать! – пожал плечами Верлов. – В Небесной империи свои законы!
– Нет, нет! – нервно воскликнула Вера Николаевна. – Я не могу допустить продажи этого бедного ребенка!
Она быстро вытащила из кармана портмоне, отсчитала пять фунтов стерлингов золотом (50 рублей) и сунула их в руку оторопевшей китаянки, глядевшей на золото изумленными глазами и, очевидно, не понимавшей ценности полученных монет.
– Скажите же ей, скажите, что тут больше, чем двадцать лан! – волновалась девушка. – Пусть не продается кривому, противному столяру!
Верлов с улыбкой перевел слова Веры Николаевны, прибавив, что теперь Нянь-Си располагает капиталом в двадцать девять лан.
Изумление Нянь-Си дошло почти до столбняка.
Несколько минут она молча, во все глаза глядела на своих нежданных спасителей.
И вдруг, упав на колени, стала неистово отбивать земные поклоны.
Взволнованная Вера Николаевна быстро подняла на ноги маленькую дикарку и крепко обняла ее, желая окончательно ободрить ее.
Через несколько секунд малютка оправилась и бурно стала выражать свой восторг, хлопая в ладоши и подпрыгивая на земляном полу.
– Только не показывай никому, кроме отца, свои деньги! – посоветовал ей Верлов.
И, обернувшись к своей возлюбленной, он добавил:
– А нам надо спешить, мы и так замешкались! Впрочем, Нянь-Си нам может помочь. Пусть она будет нашим проводником!
Эта мысль очень понравилась Вере Николаевне.
Предложение было переведено на китайский язык, и Нянь-Си с радостью согласилась показать своим благодетелям магазин шелковых материй.
Лишь только они вышли втроем на улицу, толпа любопытных женщин и детей обступила их со всех сторон.
Полудиких женщин больше всего интересовали ноги Веры Николаевны.
В бедных китайских семьях женщинам не уродуют ноги, так как работать при изуродованных ногах в поле невозможно.
Но зато если семья зажиточная, то родители считают верхом изящества превратить ноги девочек в подобие копыт.
В самом раннем возрасте родители загибают на ногах своих девочек пальцы внутрь, пригибая их к ступням, и крепко-накрепко забинтовывают стиснутые в кулачок ножки. Благодаря крепким бинтам рост ноги в ступне до щиколотки совершенно прекращается, тогда как остальной организм продолжает развиваться нормальным путем.
И когда девочка наконец вырастает, у нее вместо ступней образуется что-то вроде маленького кулачка, похожего на копытце, затянутое в острый шелковый башмачок.
Ходить на таких ножках очень трудно, и бедные китайские женщины ходят словно на ходулях, размахивая для баланса руками.
Это считается в Китае шиком, позволительным лишь более или менее состоятельным женщинам, которым не приходится нести тяжелую работу.
Не удивительно после этого, что китаянки, окружившие путешественников и видя в Вере Николаевне богатую, судя по наряду, иностранку, недоумевали, почему у нее ноги не искалечены.
Их занимали все подробности туалета Веры Николаевны, и они дошли было до того, что стали приподнимать ее юбки, но девушка, с краской в лице, воспротивилась этому самым решительным образом.
Когда, пройдя длинную улицу, они вошли сквозь ворота внутрь селения, окруженного не особенно высокой глинобитной стеной, жизнь селения была в полном разгаре.
Носильщики с грузами на коромыслах и прохожие сновали взад и вперед, торговцы с переносными кухнями выкрикивали достоинства своих кулинарных произведений, лавочники громко зазывали покупателей.
Занятое делом население смотрело на путников любопытными и изумленными взорами, но за недостатком времени не следовало за ними и не образовывало толпы.
Без всякого страха Верлов и Вера Николаевна беспечно подвигались среди пестрой толпы, следуя за Нянь-Си, шедшей впереди.