Пять дней пути совершенно сблизили путников с маленькой пятнадцатилетней Нянь-Си.
Китаянка, как и все восточные люди, быстро освободилась от чувства страха, которое первое время испытывала к крылатому чудовищу, освоилась со своим положением и всей душой привязалась к пассажирам воздушного корабля.
Она всячески старалась услужить своим новым друзьям, понемногу вникая в хозяйство и буквально не спуская глаз с Веры, которую, казалось, боготворила.
Как сильно изменилась она за эти дни!
Она совсем не походила на ту грязную дикарку, которой была в деревне, а выглядела в сшитом ей Верой Николаевной изящном костюме настоящим ангельчиком.
В ней было так много чистого, совершенно детского, что все невольно улыбались, глядя на нее.
В вечных беседах, спорах и обсуждениях будущего никто не замечал, как летит время.
В конце шестых суток путники пролетели над городом Хуай-Ань, с восточной стороны которого тянется Великая стена, и остановились в последний раз для ночлега на пустынном берегу Желтого моря.
В этот вечер Бромберг и Верлов особенно тщательно осмотрели все части и машины воздушного корабля, так как от этого пункта начиналась самая опасная часть путешествия.
Рано утром корабль торжественно поднялся на воздух.
Впереди безграничным простором расстилались воды Желтого моря.
– Какой простор! – восхищенно воскликнула Вера.
– Когда же настанет простор нашему чувству?! – прошептал Верлов, наклоняясь к ней.
Она вспыхнула и погрозила ему пальцем.
И ни он, ни она не заметили, как Суравин скользнул по ним нежным, смеющимся взглядом.
Они наивно продолжали воображать, что никто не замечает их взаимной любви, которая так и сквозила в каждом их жесте, в каждом слове и взгляде.
Погода штилевала.
Ветер совершенно стих, и море, желтое у берегов и синее дальше, чуть колыхалось, нежась и переливаясь под горячими лучами южного солнца.
Несколько чаек и альбатросов подлетели было к кораблю, но, испуганные шумом крыльев, быстро рассыпались в разные стороны, оглашая воздух резким криком.
Теперь Бромберг уже не спускался на ночь вниз.
Время было разбито на вахты, и воздушный корабль плыл по воздуху безостановочно, пользуясь румбом.
Следующий день был однообразен.
Берега совершенно исчезли из виду, и бесконечная водная гладь, хотя и блестящая, порядочно-таки надоедала.
Но прошли еще сутки, и впереди показались острова, а за ними и высокие, скалистые берега Кореи.
Погода стояла ясная, и многочисленные косатки весело играли в воде, то показывая солнцу свои скользкие черные хребты, то снова погружаясь в голубую бездну.
Сначала пролетели над островом Даниель, потом, часа через два, достигли берегов Кореи, миновали город Цзынампо и понеслись уже над твердой землей.
Теперь под их ногами мелькала вся покрытая горами Корея.
Вьючные тропы там и сям извивались между горами, по ним тянулись корейцы в белых куртках и таких же широких шароварах, со странными, похожими на детские цилиндры, шляпами, прикрепленными за подбородок белыми лентами.
Изредка, лаская взоры свежей краской, зеленели пашни и рисовые поля.
Но большинство гор было покрыто лесом, тем диким корейским лесом, в котором скрывается так много тигров, барсов и других хищников.
– И представьте себе, – рассказывал Верлов, – корейцы почти не стреляют диких зверей. Но зато они ловят их в западни и ямы. Этим-то и объясняется, что в Корее ловят зверя, да и птицу в тенета почти всегда живьем. Трусливые по натуре, корейцы редко отваживаются на ружейную охоту, при которой нужны храбрость и меткий глаз.
– Какая же дичь наиболее ценная?
– Конечно, тигр. Поймать тигра для корейца – целое состояние! Шкуру он продаст рублей за 100–150 в русском городе, а мясо, желчь, печень и сердце – в китайские войска.
– Зачем им эта дрянь? – спросил удивленно Суравин.
– Они считают, что если солдат поест тигрового мяса, то сам станет храбрым, как тигр. Поэтому мясо делится между солдатами, а печень и сердце – между офицерами. Желчь же идет в медицину.
Суравин и Вера весело расхохотались.
– А сегодня мы все-таки спустимся на ночь! – крикнул со своего места Бромберг. – Надо будет осмотреть корабль после двухсуточного непрерывного полета.
– А когда вы будете пробовать подводную часть? – поинтересовался Верлов.
– Думаю, в конце путешествия. Я вообще избегаю для опытов заселенных берегов, а в открытом море побаиваюсь, – ответил инженер.
В это время к ним подошла Нянь-Си.
– Если господин спустится около моря, близко от города, я схожу в город, – попросила она.
– Зачем тебе? – удивился Верлов.
– Надо, – неопределенно ответила Нянь-Си.
И вероятно, не желая, чтобы ее расспрашивали дальше, поспешно убежала в каюту.
XIV
Рано утром снова двинулись в путь, заночевав в глухом ущелье, на берегу быстрого ручья, в котором предприимчивый Чи-Най-Чанг перед рассветом наловил изрядное количество форели.
Снова понеслись над корейскими сопками, снова замелькали рисовые поля. И когда под вечер вдали показался город Гензан, Бромберг умерил ход.
Он готовил сюрприз маленькой Нянь-Си.
Зная прекрасно, что в китайских городах жизнь замирает с наступлением темноты, он спустился на одну из лесных полян, верстах в двух от города, еще засветло, чтобы маленькая китаянка успела предпринять экскурсию засветло.
За нее он нисколько не боялся, во-первых, потому, что Чи-Най-Чанг тоже захотел пройти в город, а во-вторых, потому, что появление китайца и китаянки не могло возбудить никаких подозрений в Корее.
Лишь только корабль коснулся земли, Нянь-Си, переодетая в свой старый китайский костюм, подскочила к Вере.
В немногих словах, которым она успела научиться по-русски, она кое-как объяснила свою просьбу.
Ей нужно было немного денег, всего только пол-ланы (70 коп.).
Но Вера почти насильно всунула ей в руку пять лан, и восторгу девочки не было конца.
В то же время Бромберг отвел в сторону Чи-Най-Чанга и, сунув ему шесть фунтов стерлингов, приказал ему купить хорошенький китайский костюм для Нянь-Си и кое-что из провизии.
Счастливые возможностью совершить длинную прогулку по земле, китаец и китаянка быстрым шагом направились к городу.
Остальная компания, захватив на всякий случай револьверы, разместилась на сочной траве лужайки, и Вера стала хлопотать об ужине, который состоял из консервов, жареной форели и галет.
Ужин затянулся, и когда, часа через два с половиной, Верлов предложил идти спать, на поляне вдруг появились Чи-Най-Чанг и Нянь-Си, нагруженные покупками, радостные и возбужденные.
Подбежав к инженеру, Нянь-Си стала отбивать перед ним земные поклоны.
Оказалось, что она благодарит за подарок.
– Ну, что ты купила себе сама? – спросила с улыбкой Вера, оттаскивая ее от смущенного инженера, покрасневшего от этой сцены, как рак.
Нянь-Си радостно развернула свои покупки.
– Это что еще за гадость? – воскликнула Вера, глядя на странные черные колючие предметы продолговатой формы, длиною вершка в четыре.
Верлов расхохотался.
– Господи! Да ведь это трепанги! – воскликнул он. – Это сушеные трепанги, род моллюсков, похожих на червей, с мягкими отростками, похожими на шипы. Они водятся на дне здешних морей, и для китайцев это самое лакомое блюдо! Их варят, фаршируют рисом и едят, хотя они и походят на резину!
Все невольно улыбнулись.
Потом Нянь-Си развернула другую деликатесу.
Это был большой сверток морской капусты, известный вид водоросли, также очень любимый китайцами и корейцами.
Затем шла сушеная рыба с отвратительным специфическим запахом и, наконец, в довершение всего, несколько блестящих, дешевеньких украшений для головы.
– Нянь-Си соскучилась, видно, по китайской кухне! – рассмеялась Вера.
Маленькая китаянка осторожно собрала свои сокровища и торжественно потащила их в свою каюту.
Чи-Най-Чанг сделал более разнообразные покупки.
Правда, он тоже запасся китайскими деликатесами, но, кроме того, принес изрядное количество рису, живых крабов, устриц, свежей рыбы и сои.
А купленный им шелковый костюм с вышивками привел всех в восторг.
Осмотрев провизию, компания разошлась спать, а на следующее утро воздушный корабль поднялся с рассветом.
При пролете над Гензаном вся компания вышла на площадку.
Расположенный вдоль берега бухты, представляющей из себя вторую гавань после города Фузана, Гензан резко делился на две части: японскую и корейскую.
Первая из них бросалась в глаза чистотой и хорошими постройками, тогда как последняя своей беднотой и грязью невольно порождала чувство жалости.
Японские пришельцы давно уже вытеснили с лучших мест туземцев и теперь были в Корее господами во всем и везде.
В японской части города виднелись казармы, пороховые погреба, а на высотах грозно покоились их батареи.
Две пальцеобразных скалы торчали из воды у входа в бухту, словно безмолвные сторожевые великаны, остерегающие родной город от невидимого врага.
Но вот и Гензан остался позади.
Высокий восточный берег Японского моря потянулся слева.
Летя прямым курсом, путники неслись то над морем, то над сушей, спускаясь по временам пониже, чтобы посмотреть на ловлю трепангов, которых корейцы ловили с лодок на неглубоких местах, доставая их или просто палками с острыми концами, или опускаясь на дно в водолазных костюмах.
Пролетели над портом Лазарева, переночевали на мысе Благовещенском и, миновав на другой день порт Посьет и отстоящее от него в двенадцати верстах к западу урочище Новокиевское, к вечеру остановились среди тайги, недалеко от Владивостока.
Тут сердца путников немного успокоились.
Здесь они смело могли посетить город, пополнить все, чего им недоставало для окончания экспедиции, и даже повеселиться.
Поэтому решено было разделиться на две партии, из которых одна должна была дежурить, в то время как другая уезжала в город.