– Да не может быть! – воскликнул Бромберг. – Значит, мы имеем все необходимое для питания – и все это даром?
– Выходит, так. Я нашел также порядочное количество дикого картофеля, – продолжал Верлов. – Остается нам поймать парочку коз, и тогда мы обеспечены молоком и маслом. По-видимому, здесь можно устроиться великолепно и прожить сколько угодно, но… мы останемся здесь недолго и тужить нам не о чем.
Он немного помолчал и добавил каким-то странным, грустным и в то же время твердым тоном:
– Впрочем, сегодня все должно решиться. Я попрошу вас, господа, быть дома часа через четыре. Сейчас я снова уйду в лес и постараюсь изучить хорошенько остров, а когда я приду, мне надо будет переговорить с вами об одном очень серьезном деле.
Сказав это, Верлов взял винтовку и опять направился к лесу.
Изредка вспугивая смирных кенгуру, диких коз, лисиц и других незначительных зверков, он обошел весь лес и вообще весь остров и, сильно утомленный, вернулся к друзьям.
– Пойдемте, господа, в каюту! – сказал он.
Все молча последовали за ним, сгорая от нетерпения услышать то, о чем он обещал говорить, предчувствуя, что это нечто имеет для всех очень важное и особенное значение.
Войдя в каюту, Верлов подошел к коробкам с сокровищами и, открыв их, заговорил:
– Господа, когда мы были еще в России, я сказал вам, что цель моего путешествия – отыскать клад. В настоящее время я достиг этой цели, и первое, что я должен сделать, это расплатиться со своими кредиторами. И вот я выполняю то, что должен выполнить. Прежде всего я расплачиваюсь с Николаем Саввичем. Не будь его, мы не смогли бы построить корабля.
– Не понимаю, к чему вы торопитесь! – сконфуженно заговорил Суравин. – Ведь, кажется, я не напоминал вам об этом!
– О, конечно! – воскликнул Верлов. – Вы были более чем благородны, но сегодня момент ликвидации, поэтому разрешите мне действовать так, как подсказывает мне моя совесть!
Он взял горсть жемчуга, полгорсти бриллиантов и по полгорсти изумрудов, рубинов и сапфиров и высыпал все это в одну кучу на одеяло.
– Скажите мне как купец, во сколько цените вы эти камни? – спросил он Суравина.
Слегка покраснев, Николай Саввич подошел к высыпанным камням и медленно стал перебирать их.
– Четыреста тысяч… может быть, немного больше, но, во всяком случае, не меньше этой суммы, – сказал он наконец, поднимая голову.
– В таком случае, надеюсь, вы ничего не будете иметь против, если я предложу вам взять отобранные камни в уплату моего долга? – произнес Верлов.
– Нет, нет, этого я не могу сделать! – горячо запротестовал купец. – Это вышло бы ростовщичеством! Я не желаю получать пять рублей на рубль, в особенности от вас! Я скажу даже более: если бы я не получил ничего, я и то не был бы в претензии.
Верлова очень тронул этот ответ.
Он быстро подошел к Суравину и крепко стиснул ему руку.
– Я чувствовал это, дорогой Николай Саввич! – заговорил он горячо. – Но я прошу вас смотреть на этот заем как на риск. Случись неудача, я не отдал бы вам ничего, да, кроме того, вы подвергли свою жизнь и жизнь дочери громадной опасности…
– Но…
– Позвольте! Благодаря вам я получил миллионы! Поэтому-то ваш процент вполне законен, и… если вы уважаете меня, то возьмете то, что я вам предлагаю! Для меня же остается львиная часть, которая, собственно говоря, упала мне просто с неба.
Суравин с улыбкой пожал плечами.
– С вашей точки зрения, вы, пожалуй, правы. Поэтому я принимаю ваше предложение, – сказал он.
– Благодарю вас! – воскликнул Верлов, еще раз горячо пожимая ему руку и жестом приглашая его освободить одеяло от насыпанных на него драгоценностей.
Когда Суравин убрал камни, Верлов обратился к Бромбергу.
– Теперь рассчитаюсь с вами, милый, дорогой товарищ, – заговорил он. – У нас было условие, что я покупаю ваше изобретение. Правда?
– Правда, – ответил, улыбаясь, инженер.
– В таком случае с этого момента корабль будет всецело моим. Я, так сказать, покупаю самое изобретение в полную собственность, с личной привилегией.
– Конечно!
– Значит, кончено!
Верлов из всех оставшихся камней отделил третью часть и подал всю эту груду инженеру.
– Что вы, что вы! – замахал тот руками. – Вы хоть режьте меня, а я не возьму более четверти того, что вы мне предлагаете.
– Но, позвольте… – начал было Верлов, но Бромберг его серьезно перебил:
– Я сказал вам свою цену, и вам остается лишь покупать или нет. Признаюсь, я и это беру лишь для того, чтобы иметь возможность произвести мои будущие опыты, которые потребуют больших затрат.
– Ну как хотите! – пожал плечами Верлов. – Из-за этого я не буду спорить, но…
– Что «но»?
– Разрешите мне по крайней мере окупать ваши будущие опыты и покупать ваши будущие изобретения. Пусть то, что вы не берете теперь, пойдет на эту цель. Иначе мне некуда девать своего богатства. Ведь я не кутила, и мне не нужны деньги для какого-нибудь особого комфорта.
– На это я согласен! – смеясь, ответил Бромберг.
– В таком случае берите все целиком, что я для вас отложил. Отныне вы расходуете деньги сами, а я являюсь собственником ваших будущих изобретений.
– Да.
– Чудесно! Вы дадите мне в этом форменную расписку. А теперь, господа, я скажу вам то, чего не говорил до сих пор и после чего вы все, вероятно, покинете меня, – грустно заговорил Верлов.
– Вздор! – воскликнул порывисто Суравин.
– Этого не будет! – поддержал Бромберг.
Глаза Веры испуганно открылись, и на ее прекрасных ресницах задрожали слезы.
Верлов заметил этот взгляд и ответил ей быстрым, благодарным взором.
– Погодите! До сих пор вы знали меня как искателя клада, – заговорил он взволнованно. – Но… это было не то. Клад мне нужен был лишь для того, чтобы достигнуть другой, главной цели, для того, чтобы быть хозяином того изобретения, которое я долго искал и которым в настоящее время завладел. Но теперь – о главной моей цели!
При этих словах Верлов как-то весь преобразился.
Вся фигура его гордо выпрямилась, глаза загорелись мрачным блеском, рука грозно поднялась, и пальцы судорожно сжались в кулак.
И голос его зазвучал властно.
– Я пират! Не простой пират! Совсем не обыкновенный пират, нападающий для того, чтобы грабить и пьянствовать на награбленные деньги! Я, если можно так выразиться, нация во образе пирата. Пусть это будет смешно, пусть это будет непонятно, но победа японцев над нами глубоко уязвила меня в сердце. Конечно, я понимал, что наш отживший строй доставил нам поражение, что это поражение усилилось благодаря непопулярности войны, но все-таки я остался русским в душе, с русской гордостью и русским самолюбием. И когда в Портсмуте был заключен мир, я поклялся своими слабыми руками отомстить всей японской нации за поражение. Это было безумие, я сознавал это, но все же продолжал лелеять в моей душе эту мечту. Начал я с того, что захотел взорвать хоть один японский броненосец. Я ликвидировал все состояние и отправился в Порт-Артур. Я был очень близок к осуществлению моей мечты, но проклятые японцы заметили мои шаги, и мне едва удалось бежать от них в Чифу. Видя, что мне не удастся возвратиться в японские пределы, я стал путешествовать в надежде, что время возьмет свое, японцы забудут про меня и тогда мне можно будет возвратиться для выполнения моего плана. В этот-то период времени я и прославился как знаменитый путешественник, затаенных мыслей которого никто не подозревал. Правда, я и прежде был известен как путешественник, но только в этот период я дал главную массу моих ученых трудов. Путешествуя, я искал и других способов мести, я с громадным интересом следил за успехами воздухоплавания. Случай натолкнул меня на Чи-Най-Чанга, я спас ему жизнь и узнал историю клада. Тогда в моей голове созрела смелая мысль. Я подумал, что с помощью этого клада могу купить самое лучшее изобретение в области воздухоплавания и применить это изобретение к мести.
Верлов на минуту замолк.
Суравин, Бромберг и Вера слушали его с самым серьезным вниманием, и в глазах их постепенно загорался странный огонь.
– Итак, продолжаю! – снова заговорил Верлов. – Мне нужно было сначала приобрести клад, а затем изобретение, но… денег на поиски клада у меня было слишком мало. Что было делать? Я стал сначала искать изобретателя, решив отдать в задаток за хорошее изобретение остаток своего состояния и после этого искать денег.
Я так и сделал. Но когда пришла пора искать остальных денег, я наткнулся на чисто русскую косность купцов, в силу которой никто не давал мне денег, не веря в изобретение. Правда, я мог перепродать изобретение правительству, но тогда я не был бы полновластным хозяином и мой план неминуемо рухнул бы. Мое имя стало бы известным. Вот в силу каких побуждений я решился на насильственный заем, носивший характер экспроприации.
Теперь я достиг цели. И отныне я – пират! Грозный, неумолимый мститель за опозоренную Россию! Вы, конечно, спросите меня: зачем я прикрываюсь черным флагом? Но ведь это так просто! Если бы я вывесил русский флаг, все державы обрушились бы на Россию и правительству не поверили бы, что я – частное лицо. Под флагом другой державы я подвел бы совершенно незаслуженно ту державу, чьим флагом воспользовался бы. Если бы я не воспользовался никаким флагом, то все равно узнали бы, что я – русский, и опять России никто не поверил бы, что я не ее военный агент. Итак, мне остается стать под черный флаг, который один способен устранить всякие недоразумения в международных отношениях. Я – пират для всех! Я отныне беспощадный враг и мститель Японии! Отвернитесь же от меня, возьмите то, что следует с меня, и пустите меня одного делать мое дело и лично отвечать за все. До сих пор я не делал еще ничего нечестного, и вы можете смело считать, что были чисты, подавая мне руку. Сегодня я поднимусь вместе с вами и доставлю вас куда хотите. Но умоляю вас молчать о том, что произошло. Впрочем, это и в ваших интересах.