Чем ближе подходил Рябчик к своему забою, тем сильнее чувствовалась жара и духота. Здесь, в дальнем забое, вентиляция почти не действовала, и температура была так высока, что шахтеры работали, сняв рубахи.
Каменноугольная пыль покрывала сплошным налетом тело и лица, делая их похожими на негров.
Не доходя забоя, Рябчик встретил Мишку Глазова.
Оба они работали в качестве саночников в этом забое и дружили как под землей, так и на поверхности земли.
Мишка был крепкий пятнадцатилетний мальчик, на вид угрюмый, но на самом деле добродушный, очень смешливый и решительный в трудных обстоятельствах жизни.
Мишка трудно сходился с товарищами, но когда сходился, то привязывался к человеку всей душой.
Мальчики поздоровались и пошли к забою.
Сначала шли не сгибаясь, потом согнувшись, и наконец, полезли на четвереньках.
В мрачном низком забое уже кипела работа.
Сбросив куртки, Иван Чеботарев и четверо товарищей-шахтеров, лежа скорчившись на спинах и боках, молча колотили кирками по каменноугольному пласту, отбивая куски черного минерала.
Пять лампочек тускло освещали низкую пещеру, шириною в пять-шесть сажен.
Мальчики сбросили куртки, подвязали толстые кожаные наколенники, надели грубые рукавицы и принялись за работу.
Это был тяжелый, поистине каторжный труд, о котором не имели понятия люди, работающие на поверхности земли.
Нагрузив санки, мальчики впрягались в лямки и вытаскивали их на четвереньках, возвращались, снова грузили и снова тащили.
Пот лил с них градом, тела сразу покрывались черным налетом.
Вытянув десяток санок, они выбрались из забоя и присели отдохнуть, разминая усталые члены.
– Мочи нет! – проговорил Рябчик, растягиваясь во всю длину на черном полу. – Так все кости и ломят.
Мишка усмехнулся.
– Мочи нет? А ты бы до революции поработал! – ответил он. – Теперь мы вон восемь часов работаем, а тогда десять, а то и больше. А чуть что – по морде! Отец то мне рассказывал.
В его полудетском голосе зазвучали злобные нотки.
– Били штейгеры, били смотрители! Чуть не так – штраф, да в зубы! А то и с работы долой. Получай расчет и ступай по миру!
– Что и говорить! – вздохнул Рябчик. – А Николая Чурилина помнишь?
– По миру со всей семьей пошел!
История с шахтером Николаем Чурилиным была памятна всем.
Собственно говоря, это была одна из многих самых обыкновенных историй дореволюционного времени, когда каждый рабочий был рабом предпринимателя-хозяина, когда бесправный забитый человек не знал, где искать защиты, не смел пикнуть из боязни потерять с таким трудом зарабатываемый кусок хлеба.
Николай Чурилин работал в забое, когда случился обвал.
Ему раздробило обе ноги, и он на всю жизнь остался калекой.
Подавал в суд.
Но хозяин выставил адвоката. Собственно говоря, в обвале был виноват инженер, но адвокат доказал, что виноват Чурилин, не так будто бы подкалывавший глыбу, а барский суд согласился с ним и отказал Чурилину в иске.
Чурилин перенес дело в окружной суд. Там снова ничего не вышло. Надо было переносить в сенат.
А время шло. Последние пожитки пошли к старьевщикам, наступили дни ужасного голода.
Вот тут-то хозяйский адвокат и предложил:
– Хочешь – триста рублей отступного? Все равно ничего не добьешься. А триста рублей – деньги! Когда еще сенат рассмотрит дело, а до тех пор с голоду сдохнешь.
Махнул рукой Чурилин и подписал бумажку, что, дескать, все сполна за увечье получил и хозяином премного доволен.
Проела семья деньги и пошла по миру.
Вот про этот случай и вспомнил Рябчик.
– Кабы не социальное обеспечение, так и по сию пору сбирали бы куски, – сказал Мишка.
И они стали вспоминать былые времена.
Рябчик припомнил, как однажды в ноябре 1917 года, когда он еще не работал под землей, отец вернулся домой радостный и возбужденный.
– Кончилась наша беда, мы победили! Народ взял в свои руки власть! – сказал он.
В этот вечер он рассказывал сыну о новой революции, о полной победе рабочего класса над буржуазией, о надеждах на будущее.
Рябчик тогда мало что понял.
На следующие дни шахтеры не спускались в подземный мир.
По улицам города и поселков ходили толпы шахтеров с красными знаменами, пели странные песни, каких раньше Рябчик не слыхал. У всех вид был праздничный, радостный, люди обнимались, поздравляли друг друга.
Хозяева шахт сбежали. Сбежали и некоторые инженеры, штейгеры и вообще так называемые господа; говорили про то, что шахты переходили в руки рабочих, образовались какие-то Советы.
Слово «свобода» звучало всюду.
Рябчик хотя и не понимал хорошенько, что такое произошло, но чувствовал, что случилось нечто хорошее. Вид у отца и других шахтеров стал гордый, независимый, словно они стали другими людьми.
И самая жизнь потекла по-новому.
Потом приходили деникинцы – белые.
Весь Донецкий бассейн был повержен в ужас, многие шахтеры скрылись неизвестно куда.
Иван Чеботарев тоже скрылся, оставив сына на попечение вдовы Васильевны.
Впоследствии Рябчик узнал, что отец сражался вместе с рабочей дивизией против деникинцев, пока последние не принуждены были отступить и скрыться за границу.
Вспоминая прошлое, Рябчик и Мишка перебивали друг друга, спорили, горячились.
Крик из забоя заставил их прекратить спор.
– Эй вы, черти! Провалились, что ли?!
Мальчики, пересмеиваясь и подталкивая друг друга вскочили на ногти и бросились к забою.
IV
Прошло недели две.
Низкий забой был выработан, и Ивана Чеботарева с товарищами перевели в другой, более легкий, толщина угольного пласта в котором доходила до двух с половиной аршин.
Сюда же перешли и Рябчик с Мишкой в качестве откатчиков.
Тут работа была много легче. Забой был высокий, просторный, и уголь ломался посредством шнура.
Время от времени в забой приходил штейгер со шнуром. Шнуром называлось особое сверло, посредством которого штейгер просверливал в каменноугольном пласту канал.
Первый раз Рябчик чуть было не попал в беду.
Его заинтересовала работа штейгера, и он с любопытством смотрел, как штейгер, просверлив канал, вложил в него взрывчатый заряд с проведенным к нему бикфордовым шнуром.
– Из забоя! – крикнул штейгер, зажигая шнур, и бросился в галерею.
Опытные шахтеры, бросив инструмент, кинулись за ним.
Но на Рябчика словно что-то нашло.
Сделав несколько десятков шагов, он вдруг остановился и замер на месте, глядя на забой, где тлел зажженный шнур.
Никто не обратил на него внимания.
И вдруг что-то гукнуло, треснуло, черная стена в забое с грохотом рухнула, и Рябчик кубарем покатился по галерее, отброшенный силой взрыва.
– О, чтоб тебе! – выругался он, вскочив на ноги и ощупывая бока.
Из ссадин на лице и руках текла кровь.
Вернувшиеся в забой отец и его товарищи только головами покачали, увидев его.
– Ну, паренек, счастливо отделался! – проговорил Иван.
Мишка сбегал за водой, омыл товарищу ссадины и кое-как перевязал.
Нежничать не приходилось. Рябчик покряхтел и принялся за работу.
Взрывом оторвало огромную глыбу каменного угля, и шахтеры стали дробить ее кирками.
После этого явились плотники и подперли брусьями потолок в том месте, где благодаря взрыву образовалась пустота, чтобы не допустить обвала земли.
Мишка долго подсмеивался над Рябчиком.
– Ты бы носом к фитилю приткнулся!
– Дьявол! – огрызался Рябчик. – И так всю морду расцветило, а ты еще зубы скалишь.
Но одна беда часто влечет за собой другую.
Не успели шахтеры проработать в забое и трех часов, как внимание Ивана было привлечено странной переменой в лампах.
Огненные языки в горящих лампах обыкновенно бывали не длиннее сантиметра.
Но теперь они удлинились, доходя почти до сетки, и даже самый цвет огня изменился.
– Неладно, братцы! Никак – гремучка! – тревожно проговорил Иван, первый заметивший опасность.
– Гремучка, гремучка! – раздалось по всему забою. – Назад!
И все шахтеры, захватив инструмент, быстро покинули опасный забой.
Из какой-то невидимой щели, образовавшейся после взрыва, вырывался страшный гремучий газ, гроза всех шахт.
Достаточно чиркнуть спичку в том месте, где скопится много этого газа, чтобы произошел страшный взрыв.
И не раз случалось, что при таких взрывах гибли десятки шахтеров, засыпанные обвалившейся землей.
Весть о присутствии газа в забое мигом облетела штреки (продольные галереи) и достигла поверхности земли.
Не прошло и часа, как в опасный забой была направлена сильная струя воздуха, образовавшая сквозняк, и работа возобновилась.
Но все же, когда уголь в этом месте был выбран, шахтеры вздохнули облегченно, перейдя в новый забой.
V
В один из воскресных дней Мишка зашел к Рябчику.
К Ивану тоже зашел товарищ, забойщик Чингарев, и все четверо приятно коротали время за самоварчиком, поставленным ради такого дня хозяйкой Чеботарева.
Говорили о шахтах, о заработках, о газетных новостях.
Но скоро разговор перешел на другую тему.
Чингарев, подобно многим шахтерам, страшно суеверный, не верующий ни в Бога, ни в черта, но упрямо веривший в привидения и приметы, принес страшную новость.
– Ходит, – таинственно рассказывал он. – Митрий Суравцов своими ушами слышал в третьей боковой галерее четвертого штрека ее стоны.
Он говорил о «белой женщине», страшном призраке, живущем в шахтах, встреча с которым предвещает гибель тому, кто его увидит.
Легенду о «белой женщине» знали почти все шахтеры.
Конечно, многие нисколько не верили этой нелепой выдумке, но было немало и таких, которые серьезно верили в чудесный призрак.
– А откуда она взялась? – спросил Рябчик, который только мельком слышал про эту легенду.
Чингарев многозначительно поднял палец.
– Она-то? – заговорил он таинственно. – Чудно! Аль не слыхал?