— Осмотр всё равно требуется, как и анализы. Это стандартная процедура, и она не займёт много времени. Если всё в порядке, уже через три ночи вас отпустят.
Я не стал сопротивляться, тем более, что в моих интересах было, как можно скорее вылезти из четырёх стен, но, когда уже планировал ложиться спать, в окошко постучали. Встав, я с удивлением увидел Жанну, которая держала в руке трубку и показывала на такую же в камере.
— Решила меня поддержать?
— А ты ожидал кого-то другого?
— Вообще-то, да. Кирилл планировал донимать меня глупыми вопросами о прошлом мироустройстве, так что тебе я рад куда больше.
— Ну раз так, то это здорово, потому что теперь мы будем видеться куда чаще, — улыбнувшись, ответила инквизитор. — Меня переназначили, теперь я отвечаю только за сохранность твоей жизни. Уж слишком ты ценен для ордена.
— Настолько ценен, что меня с удовольствием посадили бы под замок. Как сейчас, например.
— О да, они бы продержали тебя тут весь сезон, да вот беда, ты теперь дворянин. Целый барон. И удерживать тебя без причины они не могут. А раз так, то придётся контролировать твою сохранность иначе. Куда бы ты теперь ни пошёл, я всегда буду с тобой.
— И в бою?
— Естественно.
— И на отдыхе? И когда я буду в мастерской или ходить за покупками? — начал перечислять я, и девушка непременно соглашалась, а потом просто начала кивать. — И когда буду мыться? А спать мы тоже будем вместе?
— Коне… ну, почему бы нет, — тряхнув головой, ответила Жанна, и, несмотря на смущение, гордо улыбнулась. — Меньшего я не заслуживаю.
Дорогие читатели, с наступающим вас Новым годом!
Если вы вдруг не видели, в моём блоге есть рассказ об упомянутом в главе ледниковом периоде (совать его в книгу мне показалось лишним, хотя по стилю он и подходит, получилась бы целая глава).
Перед праздниками у меня к вам серьёзный вопрос. Именно к вам, потому что мне хотелось бы порадовать вас в новом году. Я планирую новую серию, которая будет идти параллельно этой (бросать Борзых и «Мозаику миров» я не собираюсь). Учитывая специфику портала, это будет боярка. Но МОЯ боярка, в том же стиле, что и граф Суворов. Только он происходил в условные девяностые, во время смуты, а новый цикл будет в условные нулевые.
Напишите, пожалуйста, что бы вы хотели видеть в новом цикле и чем вам запомнились нулевые годы? Скажем, с 2000 по 2008.
Ещё раз с наступающим вас Новым годом! Здоровья, счастья и мирного неба над головой!
Глава 15
Стоило девушке хоть немного успокоиться, устроившись у меня на груди, как я провалился в глубокий сон. Сквозь белую пелену на меня будто текли чужие воспоминания.
— Смена! — кричит старший, и повозка замедляется. Крайние с остервенением лезут к теплу и отталкивают, оттесняют идущих у борта дальше, чтобы, наконец, погреться самим. Те же задерживаются всеми силами, хоть и знают, что иначе нельзя. Ведь единственный источник тепла на многие километры вокруг — наша повозка.
И ещё десяток таких же, передвижных жаровен, укрытых толстыми коврами, под которыми струится дым, от сжигаемых в центре дров. Выйди за круг тепла, и какие бы шубы ты на себя ни напялил, замёрзнешь через полдня пути. А нам идти несколько месяцев. Идти и тащить, толкать за торчащие в стороны рёбра саней на широких полозьях.
Пятьдесят человек, ютящихся у мерно коптящих костров, до которых почти не доходит ледяной, разрывающий шкуры ветер. Да и откуда у голытьбы шкуры? настоящая шуба есть только у старосты, сидящего на козлах и правящего повозкой. Да у старшего дружинника. У меня.
— Смена! — раздаётся мерный голос Седого. Староста не оглядывается. Знает, что его приказ исполнят, а если нет…
— Оставьте! Оставьте у тепла хотя бы его! — кричит скандальная баба, закрывая собой пацанёнка лет семи.
— Правила для всех едины, — говорю ей, отлипая от своей жерди и надеясь, что не придётся браться за копьё. — Отойди и дай греться другим.
— Сколько тебе, дуре, говорили, сидела бы дома! — гневно причитает другая, молодая раскрасневшаяся деваха, лет двадцати. В самом соку, не раз и не два гревшаяся у жаровни под охотниками, а потому все видели и сочные формы и старания, с которыми она кричала от страсти. — Двигайся!
— Но он же ребёнок! — возразила женщина.
— Ты сама решила его с собой взять. Знала, что будет, — мрачно ответил я, заставив женщину сдвинуться к центру. — Идите здесь. А ты сменишься на моё место в следующий час.
— Благодарствую, друже, — чуть поклонился мужчина, за которого мне мёрзнуть на час дольше.
Потому что останавливаться нельзя, и все это знают. В начале похода некоторые ещё возмущались, но живой пример убеждает лучше всяких слов. Вернее сказать, мёртвый. Одна из ведущих повозок решила уйти вперёд, думали, они самые умные, отойдут, наберут дров, отоспятся… их окоченевшие тела нашли под утро. Охотники не успели сходить за добычей, а когда вернулись, спасать было уже некого.
Хуже всего, что часть тел оказалась растерзана. А ведь говорили, что животных в этих лесах не видели уже лет двадцать. Все, кто смог — ушёл далеко на юг. Некоторые приспособились, но даже волков было сложно встретить, они шли вслед за стадами оленей. А тех гоняли крохотные племена кочевников. Мы же все ещё недавно были обычными сельскими и городскими жителями.
Вот только зимы становились всё длинней и холодней. А леса рядом с нашим посёлком почти не осталось. Те же ёлочки, что ещё росли из сугробов, на полях, где раньше колосилась золотая пшеница, были кривыми и куцыми. А потому я прекрасно понимал Дарину, что, наплевав на все опасности, продала дом, собрала в узелок за плечами продукты и самое ценное и вместе с сыном отправилась искать надежду. Как и все мы.
— Смотри, хозяева твои едут, — со смешком окрикнул меня Костян, по кличке Сопля. Хотя учитывая постоянные простуды, эта кличка теперь подходила почти всем. Но Костян заслужил её за свёрнутый набок кривой, поломанный нос, из которого постоянно текло.
— Они мои так же, как и твои, — беззлобно ответил я, провожая взглядом промчавшуюся мимо кавалькаду всадников. За тройкой легко одетых мужчин оставался легко различимый ледок. Подтаявший снег тут же схватывался лютым морозом, превращая сугробы в ещё хуже проходимую дорогу.
А ведь мы шли по замёрзшему руслу реки. Несколько метров льда, покрытые сверху ещё парой метров сугробов. В результате дорога получалась почти ровной. По крайней мере, куда более удобной, чем ухабы по сторонам.
— Чёртовы маги, им-то в любой мороз тепло, — тихо, чтобы никто посторонний не услышал, выругался Сопля. — Хорошо им, иди куда хочешь, скачи в любую сторону. Слышь, Лютый, а что ты из дружины ушёл.
— Это моё дело, — спокойно ответил я, не первый раз меня донимали этим вопросом.
— Лютый, подойди! — крикнул староста, и мне пришлось выходить из тепла, поднимая воротник и запахивая лицо. Даже в метре от телеги мороз начинал щипать глаза, почти мгновенно покрывая брови и ресницы изморозью.
— Да, Седой, в чём дело? — спросил я, выдыхая облачко пара.
— Рябой не вернулся. И остальных не видно. Мы как раз должны были до них дойти, — тихо ответил староста, махнув рукой в сторону леса. — Задние как раз прошли с вязанками, слишком большими. Сами бы они столько не собрали.
— Хочешь сказать, наших охотников убили задние? — я повернулся в сторону саней, что шли за нами следом. Не лучшее место в караване, им приходилось отправлять своих добытчиков дальше, они больше мёрзли, а собирали чуть ли не меньше хвороста и дров. С каждым днём теряя всё больше сил. — Если так, надо оповестить Красных.
— Ничего не хочу сказать, — нахохлившись, проговорил староста. — Сходи и проверь. Мы должны знать.
— Ладно, — в этом он был прав. Мы должны знать. Если дров не будет, это мы станем окоченевшими трупами завтра утром. — По левой стороне? Снегоступы только возьму.
Короткие и широкие лыжи легко скользили по мягкому снегу, но стоило подняться на берег, как даже они начали проваливаться на несколько сантиметров, и пришлось больше идти, чем катиться. Благо, что обнаружить следы, по которым шли добытчики, не составляло никакой проблемы. Рябой ушёл всего пять часов назад, и его маршрут пересекался с другими отрядами в нескольких местах.
Дважды я приходил не туда. Находил следы вырубки и сбора хвороста. Из занесённых многометровых сугробов всё ещё торчали верхушки сосен и елей, а из-за морозов они высохли, потрескались и могли послужить отличным топливом. Стоило только спилить и набрать их в специальные носилки. Невеликий труд, если бы не холода. Даже смазанное гусиным жиром лицо мёрзло, пальцы коченели в варежках, надетых поверх перчаток.
И всё же, я нашёл нужный след. Когда в глазах уже начало белеть от однообразного пейзажа, я нашёл его. Вернее, то, что от него осталось.
Поломанные носилки, наполовину набитые хворостом и аккуратно распиленными чурками. Застрявшая в стволе пила. И тело молодого мужчины, валяющееся в нескольких метрах от лыжни. Верхняя половина с разодранной грудной клеткой и обезображенным лицом, с которого будто слизали часть кожи. Руки и ноги откусаны. Таз пропал, но я не стал его искать. Если тело в таком виде, лишь пара зверей могла сотворить такое. И один я с ними не справлюсь.
Наскоро затянув тесёмки рюкзака, я закрепил дрова, выдернул пилу из ствола и поспешил из лесу. Пришлось ослабить завязки на шапке, чтобы больше слышать, а это сейчас было куда важнее отмороженных ушей. Поскрипывал продавливаемый снег. От мороза трещали перекрученными стволами деревья. Но я боялся услышать другой звук.
Не вой и не рычание. Волков можно отогнать. Медведь, даже голодный, сперва изучит добычу, а я слишком близко от каравана. Вон он, отсюда дым видно. Но если моя догадка верна… Дышать ровнее, не сбивать темп. Не жалеть сил. Не останавливаться…
— Рябой не вернётся? — мрачно поинтересовался у меня старейшина, когда я подошёл к саням. Вначале чуть ошибся, на две повозки в конец каравана, но быстро нагнал наших.