ноте у пожара, ждет меня, а я просто гляжу и не вижу. И стал искать, – он вытер тыльной стороной руки в перчатке нос и моргнул; слеза освободилась и покатилась по щеке. – Вот тогда и нашел кровь. В сарае. Он тож занялся, но тока крыша. Я захожу посмотреть, мож, батя скотину спасает… – он бросил взгляд на Луизу. – Я бы точно побежал спасать, – и снова опустил голову. – Никого не было, зато было море крови, везде, широченные лужи на полу, и на стенах, как из шланга поливали. И еще пластик был, обрывки, будто кто-то заворачивал свиней и разделывал.
– Ты уверен, что папа не…
– Не. Он бы не стал их трогать. Кроме нас с ним, у нас больше ниче во всем мире не было.
Луиза подошла ближе, обняла одной рукой и положила подборок ему на голову.
– Но кому понадобились ваши свиньи? – спросила она тихо и почувствовала, как он пожимает плечами.
– И кобылы тож не было. Коры.
– Кора?
– Так ее звать. Хорошая кобыла. Но ее не порезали, ее я потом нашел по дороге в город, когда бросил искать батю.
– И что ты сделал? – спросил Уэйн, облокотившись на колени, подперев подбородок кулаками, как ребенок за просмотром мультиков в субботу утром.
– Погнал ее к шерифу Маккиндри, но его на месте не было. Тетя в офисе сказала, что он в таверне «Краснокожий», ну я туда. Шериф был пьяный, но, когда я сказал про пожар, куча народу тут же попрыгала в ихние машины и ломанулась на ферму. Быстро все потушили, а потом и батю нашли, всего обгорелого.
– Откуда ты знаешь, что это не несчастный случай?
– Слыхал, как народ с шерифом говорил. Сказали, нашли канистры с керосином, которые мы в сарае держим. Сказали, кто-то нарочно подпалил.
Уэйн почесал подбородок.
– Может… знаю, это слышать тяжело, но вдруг…
Луиза метнула в него взгляд.
– Не надо.
Тот пожал плечами, но промолчал.
– Ниче, – сказал мягко Пит. – Я вас понял, но батя себя не сжег. Тока если они с доком это вместе удумали, пушто у него дом тож сгорел.
– Ага, – влез Уэйн. – Вот про что я видел в новостях. Они там нашли части тел. Доктор сошел с ума, что-то такое, да?
Луиза заговорила раньше, чем ответил Пит.
– Как думаешь, кто нападал на людей, Пит? Кто это сделал с папой?
– Тока не док, – сказал он. – Даже не слушайте их, никак не он. Он очень хотел помочь девушке, и когда провожал нас, я видал, что он чего-то боится, прямо как папка. Они ждали, что кто-то придет.
Луиза поцеловала его в лоб, вдруг вспомнив все ночи, которые провела в той же позе с мальчиком, глядя на звезды, и одну ночь в особенности, когда они увидели падающую звезду и он спросил: «Тебя тож не станет?» Она не смогла ответить, не смогла соврать, так что отвлекла его разговорами о рае. А потом оставила их, и теперь его мир разрушен, а он мог обратиться только к женщине, которой, как он верил, был неинтересен.
– Как ты меня нашел? – спросила она шепотом, не зная, не окажется ли вопрос риторическим.
– В забегаловке «У Джо» был твой адрес. Сказали, ты им оставила, чтоб они какой-то долг тебе отправили, что ль. После похорон шериф устроил сбор денег и дал их мне. Я купил билет на автобус досюда.
– То есть еще что-то осталось? – спросил Уэйн.
Луиза уставилась на него. Непонятно, спрашивает он, потому что не уверен, что они смогут приютить мальчика надолго, или потому, что планировал избавить мальчика от лишней ноши. И у нее мелькнуло неприятное ощущение, что он что-то скрывает и его паранойя может основываться на чем-то реальном – и очень опасном.
– Ну, что-то, – сказал Пит, – мало.
– Ладно, – сказала со вздохом Луиза. – Надо тебя помыть, накормить и уложить, если хочешь пожить у нас.
Она поднялась. Пит нахмурился.
– Но я у вас жить не хочу, – сказал он, и Уэйн не смог сдержать облегченного вздоха.
Луиза подняла брови.
– Не поняла. Я думала, ты поэтому приехал.
– Не, – сказал подросток. – Я приехал рассказать, что сталось с папкой. Ты его любила, тебе надо знать.
– Ну, я рада, что ты рассказал. Рада…
Пит отставил горячий шоколад и встал. Уэйн был прав. Мальчик действительно вырос. Теперь он был ростом с Луизу. Когда она уходила, он едва доставал ей до плеч.
– И еще пришел сказать, – начал он с бесстрастным лицом и странным светом в глазах. Его руки задрожали, она сжала их в своих ладонях. Кожа была холодной, – что хочу разыскать этих гадов, чтоб они пожалели о том, что сделали.
17
Вечер вторника, так что бар «У Маклеллана», к счастью, свободен от шумной толпы, которая занимала его на выходных. Ни бизнесменов с закинутыми на плечи галстуками и расстегнутыми рубашками, общающихся друг с другом криком; ни женщин с маникюром и в коротких платьях, которые пытались скрыть отчаянный вид, выглядывая самого пьяного и богатого из мужчин; ни несовершеннолетних подростков, которые жонглируют напускной храбростью и взбудораженными нервами, ожидая вопроса об их фальшивом удостоверении; ни парочек, воркующих в кабинках из красной кожи под пеленой дыма, держащихся за руки и смакующих миг блаженства, который будет обязательно растоптан снаружи, в мире, где неподдельная любовь бывает только в сказках и кино; ни громкой музыки из музыкального автомата у туалетов, которому скармливают монеты молодые люди; ни девчонок, танцующих на столах под радостные вопли своих равно нетрезвых подруг; ни разъяренных мужиков, которые ищут драки с первым попавшимся, кому не повезет толкнуть их локтем, пробираясь через толпу.
Сегодня здесь только усталый бармен полировал и без того чистые стаканы, одинокая женщина с длинными нечесаными желто-серыми волосами курила и глядела на собственное несчастное лицо в зеркале за баром да сидел Финч в дальнем конце узкой длинной стойки, вдали от двери, но лицом к ней, чтобы видеть всех, кто входит. Кара думала, что эта его привычка – он всегда наотрез отказывался сидеть спиной к двери в любом заведении – растет из опасной паранойи, напоминает поведение преступника или бойца мафии. Он никогда не спорил и не пытался объясниться, но был рад, что они расстались к тому времени, когда он вернулся из Ирака, потому что она укоренилась еще сильнее. Он ей не признавался, что это опасение – искусственное, перенятое из какого-то гангстерского фильма, где один персонаж рассказал, что не желает сидеть спиной к двери потому, что так ухлопали одного из его друзей. Финчу нравился этот фильм, хотя он мало что помнил и поэтому втайне оправдывал свою осторожность здравым смыслом в мире, полном незримых опасностей. Теперь же поддельная паранойя мутировала, стала настоящей. Теперь он сидел лицом к двери, потому что боялся, что в любой момент в нее ворвется что-то опасное.
Например, женщина в абайе, со шрамом-улыбкой на лице, руки которой опускаются к талии, к проводам…
Облокотившись на стойку, он поднял руки к лицу и стер воспоминания о крови и дыме. Он до сих пор чувствовал их на коже – они смешались с запахом страха и пристали к нему навечно. Когда наконец опустил руки, почувствовал, что женщина в другом конце бара смотрит в его сторону, а справа, между дверью и Финчем, кто-то пошатывается.
– Как жизнь? – спросил мужчина и улыбнулся. У него были короткие светлые волосы, молодое загорелое лицо и хмель в голове – глаза покраснели, одежда от Abercrombie & Fitch помятая, рубашка навыпуск. Финч принял его за последнего выжившего в мальчишнике или странника из какой-нибудь общаги, где закончился праздник, из-за чего пришлось искать любой другой повод проявить свою незрелость. На стойке лежала до странного женственная рука с деликатными пальчиками – казалось, последняя помеха для неизбежной встречи тела с полом.
Финч кивнул и вернулся к выпивке. С ними в баре была только женщина, и, учитывая отсутствие у нее эстетических достоинств в глазах студента, он ждал продолжения пустого разговора. И не был разочарован.
– Че ты злой какой-то, – сказал парень. – Слышь, веселей! – он провел рукой по локтю Финча. – Вечер только начинается!
Финч его проигнорировал.
Материализовался бармен.
– Чем могу помочь? – спросил он у не стоящего на ногах парня.
– Есть самбука?
– Нет.
Финч с удовольствием отметил бутылку самбуки на полке позади бармена.
– Ну епта, давай пива тогда. Только чтоб похолоднее, лады? – он засмеялся и повернулся к Финчу. – Три холодильника и ноль холодного пивка. Пришлось водку хлестать. Водку. Русская моча, друг.
И снова Финч промолчал, надеясь, что через хмельную вату в мозгу собеседника дойдет, что он не в настроении для компании, по крайней мере, такой. Но парень придвинулся еще ближе, так что Финч чувствовал его дыхание. Он когда-то слышал, что водка после употребления не оставляет запаха, благодаря чему стала любимым напитком яппи наряду с джином. Но от парня ею просто разило, и это подтверждало его теорию о том, что говорить, будто какой-либо алкоголь не имеет запаха, – все равно что утверждать, будто никто не почувствует запаха, если обоссаться в резиновых трусах.
– Ты че, с войны, что ли? – спросил студент. Удивленный наблюдательностью, Финч взглянул на него.
– Да. Было дело.
– Так и понял.
– Как? – спросил Финч.
Он пожал плечами.
– Ты не первый контуженый, кого я седня встретил. У второго даже ног не было. Сказал, оторвало в… – Он напрягся, чтобы вспомнить название, но сдался и отмахнулся. – Ну, там.
Финч ощетинился.
– Как ты меня назвал?
Появился бармен и сунул под нос студенту «Бадвайзер». На бутылке еще были капли льда. Тот одобрительно кивнул и бросил десятку на стойку.
– Плюс ко всему, – продолжал он, забыв про вопрос Финча и тон, с которым тот его задал, – у меня там старший брательник был.
– В Ираке?
– Ага.
Финч представил типаж: бунтующий и сознательный богатей, которому не терпелось доказать, что он стоит больше, чем его через пару десятков лет оценит «Форбс», не терпелось показать равнодушному отцу, что он взрослый человек и не боится выйти за пределы защитного пузыря, который обеспечивали деньги семьи. Жертва богатства станет жертвой войны, так или иначе.