Сколько Финч знал Бо, он очень любил обсуждать военную стратегию и применять свои обширные познания к любым событиям, даже если они не связаны с войной. Его стерильно чистая квартира была полна книжных шкафов, забитых томами о разных исторических конфликтах. Обычно ему нравилось слушать, как Бо распространяется о Вьетконге, безрассудстве Наполеона или самоуверенности Кастера, но не сейчас, потому что он пока не сравнил их ситуацию с какой-нибудь битвой, где победителями стали хорошие парни.
– Для тебя это не должно быть открытием, – сказал Бо. – Ты уже бывал вне своей стихии. Мы оба.
Он говорил о Персидском заливе – теме, которую Финч предпочитал избегать, насколько возможно. К сожалению, у Бо не было никаких предубеждений, учитывая его любовь к подобным разговорам, но ему хотя бы хватило такта не вспоминать о событиях в Садр аль-Канат, после которых Финч впервые в жизни задумался о самоубийстве.
До сих пор в часы отчаяния, если надолго закрыть глаза, Финч видел женщину в черной абайе – традиционном исламском одеянии, – которая бежит к нему, подняв руки в просящем жесте. На ее лице были мольба, смирение и страх, а на ее талии – пояс со взрывчаткой. Финч выкрикнул предупреждение – не потому, что увидел пояс, его он как раз не заметил, увидит потом, но потому, что приближаться к солдатам было запрещено. За предыдущие недели немало его товарищей разлетелось на куски из-за бомб с виду невинных местных, и теперь все были начеку. Часто он представлял себе выражение лица женщины по-новому, добавлял дьявольский нюанс, демоническую ухмылку, но на самом деле ничего такого не было. Только страх под завесой угрюмой покорности. Третье предупреждение он подкрепил выстрелом и видел, как за затылком женщины вспыхнул красный туман. Она умерла до того, как упала на землю, а позже он сидел в палатке, дрожал и рыдал, пока не попытался повторить с собой то, что сделал с женщиной.
В этот момент вошел Бо с бутылкой самогона в руках и широкой улыбкой на лице, которая тут же пропала.
– Ты какого хера творишь, чувак? – спросил он, словно это не было очевидно по стволу во рту Финча.
В ту ночь Бо его отговорил, речь в духе «нас сюда отправили для того, чтобы делать страшные вещи» прорвала пелену несчастья и ужаса, которая застилала Финчу глаза, хоть он этого и не замечал. У Бо за душой были свои военные истории о мужчинах и женщинах, убитых во имя войны. Хороших мало, признался Бо, но все это было необходимо.
– Я вижу ее каждый раз, как моргаю, – говорил он Бо. – Она меня преследует. Ее глаза. Вижу, как они блестят в тенях, не могу их забыть. Вижу краем глаза, как она сидит в темноте.
– Похорони эти мысли, – сказал ему тогда Бо. – Засунь в ящик, потом проанализируешь. Другого выхода нет.
Так Финч и поступил, но ползучее ощущение и тьма внутри по-прежнему не покинули его. Стали паразитом, который питается негативом. Всякий раз, как ему приходилось убивать, паразит становился жирнее, пока не запустил щупальца в мозг и не заставил Финча сомневаться в том, что он за существо и какое его ждет будущее. Прежде враг для него был чем-то мистическим – тварью, даже отдаленно не напоминающей человека, и безликой, которую легко раздавить.
Глаза той женщины все изменили.
А он должен был убивать снова и снова, и несмотря на то, что ему говорили, он помнил все лица до единого, все проблески в глазах людей, павших перед его оружием.
Тогда с чего он решил, что теперь все будет иначе?
– Ты этого шерифа до усрачки напугал, – сказал Бо. – В какой-то момент и меня.
И себя, подумал Финч. Все, что он делал с шерифом, диктовал тот же автоматический импульс, который вел его в Ираке после смерти женщины: знание, что – как говорил Бо, – хоть он и творит страшные вещи, сражается не только за собственное выживание. Информация Маккиндри была необходима, если они хотели довести дело до конца. Так что пришлось включать эту опасную часть души, чтобы наверняка получить то, за чем они пришли. Впрочем, «включить» – не то слово. Ведь оно значило, что он может все выключить, а у него не было никакой власти над своими страшными чертами. Часто они прорывались сами по себе.
Сегодня, понимал он, они прорвутся снова.
Финч посмотрел в лобовое стекло на мрачный силуэт горы в нескольких километрах перед ними. В угасающем свете она казалась алой, чужеродной – словно марсианской.
– Гора Худ, полагаю, – сказал Бо и развернул карту, ведя пальцем от Коламбуса до Алабамы и дальше, где тонкая линия сворачивала с шоссе и заходила в географически пустую местность.
Он взглянул на Финча.
– Похоже, нашли.
Когда Пит вошел в дом и Клэр закрыла за ним дверь, ее поведение полностью изменилось. Слабая хрупкая девочка, повисшая в его объятьях, целовавшая в губы и плачущая от радости, исчезла. Теперь ее лицо стало серьезным, взгляд – напряженным. Она оттолкнула его в сторону, бросилась к узкому окну у передней двери и выглянула. Затем отпустила шторы и посмотрела с извиняющейся улыбкой.
– Прости. Хотела убедиться, что она точно уехала.
– Кто?
– Моя сестра. Которую ты сейчас встретил. Кара.
– Она вроде хорошая, – соврал он.
– Ага, обычно да. А потом знакомишься с ней поближе.
Она обернулась и направилась на кухню. Он беспомощно замер, ожидая указаний, что делать дальше. Резкая перемена отношения сбила с толку, и он уже не был уверен, что она так уж рада его видеть.
В двери кухни Клэр обернулась.
– Пошли.
Пит последовал за ней.
– Я рад тебя видеть, – сказал он с неуверенной улыбкой.
Она подошла к раковине и налила стакан воды из-под крана. Кивнула, закинула в рот пару белых таблеток и шумно опустошила стакан. Затем закрыла глаза и вздохнула.
Пит так и торчал на пороге комнаты, чувствуя себя не в своей тарелке.
– Зачем ты приехал? – спросила она хрипло.
– Я же обещался, помнишь?
– Не помню.
Улыбка Пита поблекла. Он не понимал, что произошло между улицей и домом, из-за чего она так внезапно переменилась.
– Ну, ночью, когда я в больничку тебя отвозил, – объяснил он. – Мы еще болтали про пение.
– Я не люблю петь, – сказала она.
Воодушевленный, Пит шагнул на кухню.
– Вот-вот! Так ты и сказала, а потом позвала в гости, как выздоровишь.
– Значит, ты приехал рано, – сказала она.
Он не понял, что это значит, и промолчал, только наблюдал, как она ставит стакан и поворачивается, опершись на край раковины, складывает руки и меряет его взглядом.
– Пит.
– Да?
– Зачем ты приехал?
– Я ж сказал. Обещался.
– Это я уже слышала. Я хочу услышать, зачем еще.
– Повидать, как ты тут. Стало лучше, или нет.
– И?
– Чего?
– И как я тут? Как выгляжу?
– Усталая какая-то, – честно ответил он. – И другая.
– Как это – другая?
– Волосы, – сказал он. – И повязка.
Она рассеянно покрутила прядь крашеных волос.
– Нравится?
– Не знаю, – ответил он. – Повязка вроде ниче. Ты в ней как пиратка.
Она слабо улыбнулась.
– Хочешь пить?
– Было бы здорово.
– Что будешь?
– Можно «Колу» или горячий шоколад.
– Шоколада нет.
Она дернула дверцу холодильника так, что некоторые из десятков магнитиков осыпались на пол. Раскрыв глаза, Пит проследил за их падением, затем перевел взгляд на Клэр.
– Ты чего, злишься, что я приехал?
– Нет, – ответила она и достала литровую бутылку «Колы» из холодильника. – Я даже рада.
– Ладно, – ответил он, не чувствуя облегчения.
– Потому что, – продолжила она, откручивая крышку бутылки, – ты отвезешь меня в Элквуд.
Она грохнула бутылкой о стол и не предложила стакан.
– Так что пей быстрее, – сказала она.
33
Над городом рокотал гром. Кара припарковала машину и взглянула на скучное серое здание, где работала. Часы на приборной доске говорили, что она опоздала уже на час пятнадцать минут, но ей было все равно. В голове носились мысли о мальчишке, который появился у их дверей. Он хотел повидать Клэр, и по реакции сестры было понятно, что он желанный гость, – столько эмоций Кара за последние месяцы от нее не видела. Так что, хоть она и была против, может, эта встреча пойдет на пользу.
Ты что, серьезно в это веришь?
Она не могла не усмехнуться над своим пессимизмом, но это была правда. Она не верила. Связь парня с событиями, которые пережевали и выплюнули Клэр, только оправдает ее дальнейшие воспоминания о них, а это контрпродуктивно для их дела.
Дело. Какое дело? – спросила она себя. Естественно, она хотела, чтобы Клэр восстановилась, и как можно скорее. Но насколько это связано с Клэр, а насколько – с ней самой? Насколько она эгоистично хочет избавиться от сестры с ее эмоциональным багажом так же, как и она – от Кары? Ей казалась жестокой сама мысль об этом, но внутренний голос не торопился оспорить довод.
У Кары своя жизнь. Да, не самая активная, и даже Клэр невозможно винить в некоторых ее недостатках, но мысль, что ей придется вечно сторожить сестру, заставляла что-то сжиматься в груди. Так нельзя. Это нечестно по отношению к ним обеим. Да и какую пользу она приносит? В последнее время попытки охладить саморазрушительные порывы сестры приводили к противоположному эффекту. Клэр словно только и ждала возможности, удобного момента, чтобы сделать последний шаг в бездну, где демоны, от которых она вырвалась, поприветствуют ее с распростертыми объятьями и завершат начатое.
Кара закурила. Оцепенела, пока дым поднимался вверх, и подумала о парне. А вернее – о его пикапе.
Ждет возможности.
Мать у врача.
Кара здесь.
Ты сама подарила ей возможность.
– Черт. – Кара бросила короткий извиняющийся взгляд на окно пятого этажа, словно начальник чудом мог его почувствовать, завела машину и вырулила с парковки так быстро, что водитель заезжавшей машины врезал по тормозам и налег на гудок.