Финч умирал. Он это чувствовал – тепло в груди сдавалось под накатывающими волнами холода. Во рту пересохло, горло саднило от каждой попытки вдохнуть.
– Можно и потерпеть, пока пройдет, – сказал подросток. – Чтоб ты почуйствовал, что я с тобой сделаю. Но свой пекаль тогда уж бросай, толку-то от него.
Финч опустил голову, чувствуя бегущий по лицу ледяной пот. Он чуть не забыл, что пистолет все еще в его руке. Теперь он смотрел на него, подвинул, чтобы лунный свет отразился от ствола, начал медленно поднимать.
– Не дергайся.
– Заткнись, – прошипел Финч и поднял пистолет.
Я уйду на своих условиях, поклялся он, взметнув ствол к мальчишке, когда третья стрела слетела с тетивы и разрезала между ними воздух.
Он спустил курок. Вспышка. Подросток пошатнулся, на его плече расплылась тьма.
За долю секунды до того, как стрела нашла его, Финч увидел, как от деревьев за спиной подростка отделяется еще одна тень. Он мог бы обрадоваться, вскрикнуть, осознав, что друг пришел ему на помощь. Но для таких, как они, шанса на спасение уже не было, и никогда не будет – ни здесь, нигде.
Оглушенный, Аарон отшатнулся, на что-то наткнулся – он думал, на дерево, но оно зашевелилось, огромные руки схватили его за волосы и смели с ног. Он упал с горящим от раны плечом.
– Сукин ты сын, – выругался нападавший и бросился на него, как хищный зверь, бил в лицо, вминал толстые костяшки. Треснула кость. Аарон не сопротивлялся. Просто лежал под градом ударов, пока одна рука медленно и неслышно ползла к ремню и ножу, рукоятка которого упиралась в его оголенный живот.
– Где остальные? – спросил человек и резко встал, вздернув Аарона на ноги. Мальчик повис мешком, чтобы человеку было тяжелее, и он тратил лишние силы на поддержание равновесия. – Я спросил – где, блядь, остальные? – с его губ слетела слюна. Аарон еле подавил крик, когда она попала ему в глаза. Отравил, подумал он в отчаянии. Во мне терь его яд. О хосподи…
Во власти прежде неведомого страха он схватился за нож и полоснул перед собой. Нападавший отскочил, но слишком медленно. Лезвие порезало грудь, он вскрикнул от боли. Аарон не стал ждать, пока тот придет в себя. Пригнулся и быстро, увернувшись от кулаков, бросился вперед, и всадил нож по рукоятку врагу в живот, и не вытаскивал, даже когда огромные руки схватили его за голову – как мужчина берет любимую, чтобы прошептать тайну, – и стиснули.
Аарон застонал.
– Уебок, – сказал человек и начал отворачивать от себя лицо Аарона. Мальчик пытался рвануть нож наверх, но рука больше не слушалась, отказывалась подчиняться и подниматься, чтобы распороть койота. В шее вспыхнула боль, когда мышцы запротестовали из-за угла, под которым повернулась голова. Перед глазами все закружилось, потемнело.
– Стой, – всхлипнул он, и голос его казался приглушенным и очень далеким.
Враг только рыкнул, его дрожащие руки сжали голову подростка тисками.
– Стой, – повторил Аарон, когда мышцы стали веревками из огня, кости затрещали и лопнули, и он вдруг уставился в противоположном направлении, не почувствовав ничего, кроме мгновенного невероятного взрыва боли, распустившегося в мозгу, прежде чем погас свет.
На берегу лениво влачащей свои воды реки почти в километре на север от хижины Кралла Седой Папа встал на колени среди камышей, сложил руки и помолился. Рядом, дрожа от переполнявшей энергии, стоял Айзек, который пришел сообщить, что Аарон и Джошуа пали перед Людьми Мира, но при этом – сообщил он с очевидной гордостью – забрали нападавших с собой.
Когда Папа закончил просить, чтобы его мальчиков приняли в святые и по достоинству приветствовали в Царстве Небесном, он поднялся с гримасой боли и положил руку на плечо мальчика.
– Мы пойдем дальше, – сказал он. – Там, где ступала их нога, оставаться нельзя. Они принесли скверну, и она расползется, – он печально покачал головой. – Твои братья проявили храбрость, – сказал он, глядя в глаза Айзека, в которых не видел скорби, лишь гнев и нетерпение. – Как и ты. Но нашу миссию придется продолжать в других краях. – Он вздохнул и скрестил руки на груди. – А где Люк?
Айзек пожал плечами.
– Они и до него добрались?
Мальчик покачал головой.
– Если он живой, отыщет нас. Дядя Кралл знает, где мы будем, – если, конечно, старый дурень очухался, а не стал сырым мясом, что растащили койоты.
Вместе они двинулись по берегу, следуя за луной, пока не нашли место, где река была мелкой и почти не двигалась из-за природной плотины из сломанных веток и прочего мусора – здесь было не глубже метра. Как можно тише они перешли ледяную воду, пристально вглядываясь в деревья как на другом берегу, так и на оставшемся позади. Айзек сказал, что повержены два врага, но их может быть и больше, и если они расслабятся, не зная точно, им конец. Каждая тень – затаившийся койот, каждый треск ветки – шаги, каждый шорох – враг переминается в темноте, готовясь к засаде.
Они дошли до склона на противоположном берегу и быстро поднялись среди камыша и хвощей. Дыхание Айзека стало низким и ровным шипением – Папа знал, что ему не терпелось самому вступить в битву с Людьми Мира, что он завидовал славной смерти братьев. Они бились на стороне ангелов, сразили демонов, которые пришли по их сердца и души, и это наверняка было великолепным зрелищем. Рано или поздно и ему выпадет такой шанс, потому что по следу этих койотов в поисках мести придут другие, чтобы покончить с Папой и его родом.
Папа устал. Замерев на секунду передохнуть, чувствуя боль в колене, он взглянул на звезды над головой, свечение которых затмевало сияние луны, и почувствовал укол печали из-за бесчисленных утрат. Мэттью, Джошуа и Аарон мертвы, убиты Людьми Мира, как мертва и Лежачая Мама из-за страха перед ними и горя при виде заражения Люка. Преданность Люка оставалась под вопросом, но Папа хранил веру в сердце. У него не было выбора. В одиночестве он беззащитен перед противостоящими ему великими силами, а Айзек слишком молод – умелый убийца, но наивный и недостаточно сильный, чтобы помочь, если за ними снова придут. Ему нужен Люк.
Айзек излучал нетерпение, его темные глаза блестели в сумраке, и Папа кивнул, махнул рукой, чтобы продолжать путь в темный лес впереди. Он смотрел, как мальчик на негнущихся от напряжения ногах заспешил к деревьям. Затем последовал за ним, смиряя печаль – печаль не поможет в дальнейшем. Это слабость, и сколько он ходил по этой земле, столько видел в ней брешь в защите, которой легко воспользоваться. Он учил мальчиков забывать о ней, и они хорошо усвоили урок. То, что она вернулась после стольких лет, встревожило его, заставило усомниться в выбранном пути.
Нет, решил он, разозлившись на себя. Мы обязаны продолжать.
Раз он уже сомневался в Боге, и Он покарал его за это.
Больше он не станет сомневаться.
Стиснув зубы, Седой Папа отмахнулся от грызущей боли в ноге и углубился в лес.
37
Машина подобралась так близко, что Пит испугался, что она его собьет. С усилием он заставил себя остаться на месте, и автомобиль замер – фары по обе руки от него, решетка почти касалась коленей. Из-под колес поднялась пыль, на миг ослепив Пита. Он сглотнул и провел рукой по лицу. Ему хотелось есть, спать и помыться, а еще ему было страшно – хотя и странно бояться шерифа Маккиндри, который всегда был человеком хорошим и обращался с ним с пониманием и добротой, когда выяснилось, что случилось с батей. Но тогда Пит еще не был в бегах, не дал полиции повода объявить его в розыск. Теперь поводов у них было немало.
Какое-то время после того, как машина остановилась, ничего не происходило. Двигатель, охлаждаясь, щелкал, словно отсчитывая секунды. Фары еще горели, так что Пит видел за рулем слабые очертания человека. Это еще больше его нервировало, наводило на мысль бежать без оглядки – и к черту последствия. Но он был не один и, убежав, поставит под угрозу не только себя. Он нужен Клэр, как когда впервые увидел ее. Пусть она говорит и делает что угодно, его не переубедишь. Она мучается от боли, злости, смятения. Теперь он это понял и осознал, что мог бы понять куда раньше, ведь и сам пережил то же самое после смерти отца.
Он любит ее и сделает все, что она попросит.
Дверь открылась, и поверх фар Пит увидел, как Маккиндри морщится и наваливается на дверцу, прежде чем надеть шляпу и натянуть пониже, так что поля бросали тень на глаза. На носу был белый пластырь, под глазами – синяки.
– Пит, – поприветствовал он.
– Здрасьте, шериф, – ответил Пит.
Маккиндри облокотился на дверь и огляделся.
– Каким ветром сюда занесло? Ты ж вроде уехал из города.
– Я вернулся, – ответил Пит. – Хотел найти тех, кто убил батю.
Маккиндри понимающе кивнул.
– Но мы же его уже нашли, сынок.
– Нет.
– Нет?
Пит покачал головой.
– Эт не доктор. Он был добрый. Никого не трогал. Хотел подмочь.
– Вот, значится, как?
– А то.
– Говорят, он из ума выжил. Рехнулся, как жена умерла.
– Пусть говорят, что хотят. Я его знал. Видел в ту ночь, и он был нормальный.
Маккиндри кивнул на дом за спиной Пита.
– И что ты думал делать, если б их нашел?
Пит пожал плечами. Ответить было легко, ведь с момента, когда он впервые увидел Мерриллов, он сам не знал, на что надеяться, если встретит их лицом к лицу. Он хотел их убить, это понятно, но сомнительно, что справился бы один, а теперь оказалось, что их тут даже нет, а его наверняка посадят в тюрьму за одни планы.
– Не знаю, – сказал он.
– Ну, – сказал Маккиндри, наконец отделившись от двери и закрыв ее за собой. Не успел он пройти и метра, как скорчился от боли и оперся на капот. – Етитская сила.
– Все хорошо?
– Да. Убился ногой у ручья.
– Сочувствую.
Маккиндри кивнул.
– Сам виноват, старый пень. Надо под ноги смотреть, – он сложил руки на груди. – Пит… ты ж знаешь, тебе сюда нельзя.