Он кивнул.
– Я понимаю. Но почему?
Бездна растворилась. Внутри забродили злость и надрыв, терзавшие с того самого дня, когда она сбежала из этого места; поднялись на гребне красной волны, от которой она задрожала всем телом.
– Какая разница? Тебе вдруг не насрать? Стреляй уже, урод деревенский!
Даже под оскорблениями нахлынувшая неуверенность не испарилась. Наоборот, он застыл, словно раздумывал над ее словами, затем посмотрел на пистолет. Удивив ее, он горестно покачал головой:
– Правда жалко, что они с тобой сделали. Лучше умереть, чем так…
Не успела она понять, что происходит, как ринулась на него, ожидая, что от удивления его палец дернется и отправит раскаленную молнию ей в грудь, но он отшатнулся, раскрыв темный круг рта. Раненая нога подвела, и шериф споткнулся, повалился на левый бок. Клэр набросилась. Он быстро поднял пистолет, но она уже опустила проволоку, как индеец, насаживающий рыбу.
Падение проволоки и взлет пистолета сопровождал странный рев. Свет в окне изменился, стал ярче – солнцем нового утра, хотя для него было слишком рано.
Под крик первобытной ярости, вырвавшийся из груди Клэр, проволока нашла цель, пронзив горло шерифа Маккиндри, и его глаза расширились в шоке. Из раны хлестнула темная кровь. Взметнув руку к шее, он спустил курок, но пистолет был нацелен вертикально вверх, и пуля безвредно пробила потолок, только оглушив ее.
Посыпались пыль и опилки.
Клэр выдернула проволоку и воткнула опять. Теперь она слышала только далекий рокот и низкий свист в ушах, которые становились громче, когда Маккиндри задергался и его ноги царапали голое дерево, пока она сидела на нем, занеся в двуручной хватке проволоку. Он сопротивлялся, холодный металлический ствол снова и снова бился в ее правый висок. Она не сдавалась, несмотря на головокружительный перекос мира в здоровом глазу, дырявила ржавой проволокой его руки, лицо, грудь. Она чувствовала запахи старой смерти и гниения, новой крови и внезапного страха. Они распалили ее, и Клэр усилила атаку на человека, который весил втрое больше и был вдвое выше, а ярость придавала ей сил прижимать его к полу. Ее вела не паника. Для бьющегося в ней чувства не было названия.
Маккиндри брыкнулся. Она удержалась, уперевшись свободной рукой ему в грудь, а второй продолжая кромсать. Он вскрикнул, когда она проткнула челюсть и задела сломанный нос.
Затем стена и окна словно взорвались, в комнату ворвался свет, и их накрыла буря летящих обломков и блестящего стекла.
Бо пришел в себя на твердой плоской поверхности. Он сразу же понял, что уже не в лесу.
Еще он был голый выше пояса.
И не один.
Он машинально дернулся за пистолетом в пустой надежде, что тот, кто его принес, оставил оружие поблизости. Неудивительно, что его дрожащие пальцы хватали лишь воздух.
От внезапной обжигающей боли в животе он заревел и вцепился зубами в костяшки, чтобы не сжевать собственный язык, затем поднял голову, чтобы сквозь слезы на глазах взглянуть на источник страданий. Он отчаянно моргал, чтобы лучше видеть, хотя и так знал, что предстанет его глазам. Боль не смогла заглушить пришедший ужас.
Его поймали они.
Над Бо, лежавшим, как он понял только сейчас, на кухонном столе, который он заметил ранее при осмотре хижины издали, склонился великан, загородив слабый свет от голой лампочки, из-за чего казался волосатым силуэтом.
– О боже, – простонал Бо, когда от раны прокатилась очередная волна дикой боли.
Он содрогнулся, закричал и не останавливался, даже когда рот накрыла лапища и он почувствовал кровь и грязь.
40
Клэр лежала на животе и ждала.
Она чувствовала тяжесть на ногах и не знала, то ли лишилась их, то ли как минимум переломала. Но боли не было – только тепло. Поверхность пола под лицом казалась грубой, как наждак, но она не двигалась. Не знала, сможет ли. В любой момент Маккиндри поднимется, встряхнется и начинит ее свинцом. Если раньше ему не хватало причин ее убивать – а их и так было в достатке, – теперь она подарила отличный повод. Напала, как дикий зверь, и хотя не скучала по тому странному, пугающему порыву, но и не жалела о нем. Он сослужил свою службу, и снова, несмотря на то что знакомое опасное смирение завладело ей, она сражалась за свою жизнь. Отсутствие причин ее продолжать лишило Клэр решимости, что таилась в недосягаемых и невидимых недрах ее характера.
– Клэр?
Она не подняла головы. Постепенно на темном ландшафте тела загорались костры боли. Порезы, царапины, синяки. Все равно. Поверхностные, как сказали бы врачи – как говорили в больнице в Мейсон-Сити, а она смеялась над ними. Те раны не были поверхностными. Те люди вырезали грязными ножами воспоминания о своих лицах и намерениях в ее разуме.
– Клэр?
Она открыла глаз. Комнату наполнял туман. В воздухе висела пыль. Поблизости, в дымке, она заметила пустой ботинок – Маккиндри. В паре метров – ступня без носка, нога, свисающая с железной рамы перевернутой кровати. По лодыжке сбегали три ручейка крови. Темной на бледном.
Ее нашли чьи-то руки, и она вздрогнула, почувствовала, как прорвалась новая боль, но не обратила на нее внимания. Она прищурилась на склонившуюся над ней тонкую тень – на миг померещилось, что за ней горит солнце, словно она лежит на дороге в жару, но спустя миг видение ушло.
– Пит? – спросила она и закашлялась.
Он присел рядом.
– Маккиндри все. Кажется, шею свернул. А ты как?
– Живая, – ответила она. – Для начала неплохо.
Он помог ей перевернуться, а когда она садилась, поддержал спину. Она коснулась крови на лице, дотронулась до шишки на голове и поморщилась.
– Прости, – сказал Пит.
– Тебе не за что извиняться, – сказала она и моргнула. Оглядела хаос в комнате.
Стена с дверью на замке исчезла – только раздробленные балки висели, как кривые зубы в раззявленной пасти, языком в которой стала машина, наполовину застрявшая в комнате на куче хлама, светя одним глазом в противоположную стену, – вторая фара разбилась при столкновении. Решетки не было, капот задрался, так что она не видела лобового стекла. Пробив стену, машина ворвалась в комнату и смела Маккиндри. Оставалось загадкой, как она пощадила Клэр, сидевшую на нем. А может, и нет. Она вспомнила сюрреалистические и расплывающиеся секунды до появления машины, руки Маккиндри, сминающие ее грудь и отталкивающие прочь. Может, только в самозащите. Может, он просто пытался стряхнуть ее, чтобы убраться с дороги машины. Она не знала и никогда не узнает и потому с легкостью отбросила отвратительную мысль, что в последние мгновения жизни он пытался ее спасти.
– Я чуть не уехал, – говорил Пит, помогая ей подняться. Лодыжка болела, а на правом бедре осталась скверная рана, но для нее они были лишь напоминанием, что она жива.
– Знаю.
– Он меня дурачил, – продолжал он. – Всякие глупости наплел, сплошное вранье, – он повел ее вокруг обломков, оперевшись одной рукой на откинувшийся капот. – А я уши и развесил.
– У тебя не было повода не верить.
Пит кивнул, но было видно, что он все равно переживает. Клэр обняла его за плечи рукой, чтобы опереться.
– Знаю, но я бы так и уехал, если б наконец не дошло. Он все твердил, что док убил твоих друзей, а перед тем, как я ушел, сказал: «Тех, кто на нее напал, уже и в помине нет». Я не сразу смекнул, потому что немножко тугодум, но, как сел в пикап и все вспомнил, враз сабразил, что он врет, – а еще грил, что никогда мне не врал. А сам врал, вот я и повернул назад.
– Все хорошо, Пит, – сказала она, когда они вышли на холодный ночной воздух.
Над ними ярко и ясно светили звезды. Клэр вдохнула полную грудь морозного воздуха, но он застрял в горле – по легким кружили опилки. Она раскашлялась, вытерла губы и вздохнула.
– Спасибо, что вернулся.
Он пожал плечами.
– Я серьезно, Пит. Спасибо, что спас меня, – она подняла руку и коснулась его лица, почувствовала легкий укол щетины. – Опять, – добавила она и улыбнулась.
Он начал что-то говорить, но она привлекла его к себе – медленно, не забывая о боли в каждом суставе, – и мягко поцеловала в губы. Когда все кончилось, он молчал, хотя казалось, будто отчаянно ищет слова. Она не стала ждать. Снова прижалась к нему и в этот раз позволила ее обнять.
– Здесь надо все сжечь, – сказала она.
– Цыц, а то услышат, – предупредил великан, и сперва Бо подумал, что он имеет в виду тех, кто придет ему на помощь, – заткнись, а то обречешь на смерть и своих друзей, – но затем опустил взгляд на себя и понял, что больно было из-за того, что на рану плеснули виски. Сбитый с толку, он не жаловался, пока мужчина утопал и вскоре вернулся со странной иглой в одной ручище и мотком кетгута в другой.
– Что ты делаешь? – спросил Бо.
– Тебя зашиваю, – ответил великан скрипучим басом. Он пододвинул стул и сел, аккуратно продел леску в ушко иглы размером с карандаш. Склонился к ране, прищурившись словно из-за близорукости, но потом остановился и искоса взглянул на Бо, занеся иглу. – Или те и так хорошо?
Убедившись, что все это он видит в бреду, Бо покачал головой.
– Не. Давай, вперед, главное, чтобы ничего лишнего не пришил.
Великан насупился, будто не понял его слов, и приступил к работе, осторожно пропуская иглу через кожу Бо.
– Сука, – Бо оскалился, сжал кулаки, но приступ боли, хотя и сильный, оказался коротким. Всего через несколько минут худшее осталось позади, а когда раны снова промочили алкоголем, Бо почувствовал в основном жжение. После он долго лежал молча, глядя, как человек бродит по хижине с неловким видом, словно не зная, чем заняться. Бо хотелось думать, что это его спаситель, но, не считая примитивных швов и того, что он еще жив, хотя у великана были все возможности его убить, на данный момент ситуация не прояснилась. В конце концов, он по-прежнему на вражеской территории.