Сбавлять громкость, ослаблять психическое давление на людей Семен начал, когда понял, что среди зрителей не осталось ни одного человека с оружием — идти с ним хотят все.
Что и требовалось доказать…
Он лежал на животе в меховом пологе своего вигвама. Сухая Ветка стирала мокрым куском шкуры краску с его спины. Семен кряхтел и ругался — похоже, в их жизни намечался первый настоящий семейный скандал:
— …До чего дошла: собственного ребенка пангиру сбагрила!
— Ну, и что?! Юрику у Мери нравится — они с Питом играют!
— Да он же у них говорить не научится! Ему же с нормальными людьми общаться надо!
— Да чем же Мери ненормальная?! И потом: ей и другие женщины детей приносят! Она с ними умеет, они у нее не плачут!
— Ага, детский сад устроили у питекантропов! Общественную воспитательницу нашли!
— Конечно! Ее все дети любят! А что такое «сад»?
— Не важно! Ну, куда, куда ты полезла, женщина?! На войну захотела?!
— Захотела! Я с тобой хочу! Им можно, а мне нельзя, да?
— Гос-споди, Твоя воля! Да ты пальму в руках держать едва научилась! Ты хоть раз пробовала драться с настоящим воином?! Тебя же снесут первым ударом!
— Не снесут — я ловкая! Вот рубить у меня плохо получается — Медведь говорит, плечи слабые, зато колоть…
— Прекрати! Никуда ты не пойдешь!!!
— Да-а-а… Вот так всегда-а-а…
— Отставить! Пр-рекратить немедленно! Уф-ф… — Семен осознал бесполезность своего возмущения и решил предпринять «фланговый обход». Уселся, скрестив ноги по-турецки, и начал:
— Ты хоть понимаешь, зачем и почему я все это затеял?
— Наших убили…
— Погибли двое лоуринов. Обычай требует мести — кровь за кровь. Количество жертв тут значения не имеет. Я потому и вызвался исполнять танец, чтобы иметь возможность отобрать себе спутников.
— А говорил, что не любишь командовать!
— Это так и есть — ты меня на слове-то не лови! Просто обычай мести очень древний и нарушать его нельзя. Воины пойдут на охоту за людьми. Они убьют первых же встреченных чужаков и принесут их скальпы. Если смогут, конечно. А мы будем после этого сидеть и ждать ответной атаки — непонятно от кого.
— Но ведь так и должно быть!
— Должно-то должно… А ты считать не разучилась? Сколько в поселке детей и женщин? А сколько воинов?
— Три руки… было.
— Вот именно — было! Пока есть запасы мяса, жить можно, а когда кончатся? Кто будет кормить такую ораву? Ты, что ли, в степь пойдешь бить бизонов… с подружками вместе?
— Я не умею…
— Конечно, не умеешь! И, прости меня, никогда не научишься. Если только вам всем хорошие арбалеты сделать. В общем, охотников трогать нельзя — до последней возможности. Без них голод нам обеспечен. Ни рыба, ни корешки не помогут — слишком нас много, а молодежь подрастет еще не скоро.
— Шестеро мальчишек уже взрослые, только посвящения не прошли! И чего старейшины тянут?
— А ты не понимаешь? Потому и тянут — сохранить хотят. Случись какая заваруха, воины моментом погибнут. Им себя беречь не положено — они и не будут. С этим уже ничего не поделаешь, так они воспитаны: увидел врага — воюй, а не пытайся в живых остаться. То, что людей некому будет кормить, это, конечно, плохо, но не повод для нарушения воинских традиций. Бизон и старейшины, кажется, все понимают, но поделать ничего не могут, разве что отложить еще на год посвящение мальчишек.
— Вот и возьми меня, Нгулу и Таргу! Только они ссорятся все время, но если…
— Да что же ты такое говоришь?! — захлебнулся от возмущения Семен. — Как тебе такое в голову могло прийти?!
— Вот так и могло! Ты мне скальп обещал, а сам… А сам… У-а-а-а!
— Не реветь! — окончательно растерялся Семен: «А еще говорят, что женской логики не бывает!» — При чем тут скальп? Я что, тебя обманул? Когда? В чем?! Сама не захотела!
— Да-а-а! Хью хоро-о-оший!.. А я с тобой хочу-у-у… На войну-у-у!..
— Ну, зачем?! Почему, скажи на милость?!
— А-а-а!.. Ты уйдешь, а я жда-а-ать!.. Опя-а-ать! С тобой хочу-у-у!
Семен открыл рот, чтобы еще что-то сказать, но передумал, закрыл его и начал торопливо одеваться. Он влез в меховую рубаху, подтянул штаны и, под всхлипывания женщины, выбрался из полога. В холодной части жилища грозный воин, шипя и ругаясь на весь свет, стал натягивать торбаза: «Ничего не понимает и понимать не хочет! Доводы разума тут бессильны! И ребенок ей не помеха… Впрочем, блин, у лоуринов дети считаются как бы общими… Ч-черт, на мою голову! Опять сам виноват — эту бабскую вольницу на корню надо было давить!» Никаких планов насчет того, куда идти и что делать, у Семена не было — лишь бы не слышать причитания и всхлипывания. Для начала он решил просто выйти наружу и справить малую нужду. Справил и, зябко передергивая плечами, пошел обратно, так ничего и не придумав. Недалеко от входа проявился светло-серый контур сидящего волка.
— «Ты, что ли? — поинтересовался Семен, опускаясь на корточки и пряча в рукава замерзшие руки. — Давно не виделись».
— «Давно».
— «Варя где? Как она?»
— «Там (смутный образ заросшего кустами распадка и пасущейся мамонтихи)».
— «Далеко забралась… — вздохнул Семен. — А саблезубы?»
— «Приходили. Ушли. Голодают».
— «Ясное дело — им много надо… Что сказал вожак упряжки?»
— «Чужие двуногие убили (победили) двух „наших-твоих“».
— «Никак ты не поймешь, что переставший жить не значит „побежденный“. Наверное, чужаков было много?»
— «Много. Они сражались».
— «Что случилось с „нашими-твоими“ (с погибшими волками)?»
— «Трое перестали жить».
— «Ты понял, как это случилось?»
— «Нет».
— «Они взяли еду, которую добыли не сами. Которую им дали не „свои“».
— «Это не важно. Чужие двуногие виновны. Мы будем сражаться».
«И этот туда же, — совсем расстроился Семен. — Ведь он не разрешения спрашивает, а как бы ставит меня в известность. Но если волки будут атаковать людей — это уже ни в какие рамки! Стоит только начать…»
— «Нет! — твердо заявил вожак комплексной стаи. — Я сам отомщу за всех наших. Или мы можем сражаться вместе».
— «Вместе», — согласился зверь.
— «Вот и договорились, — подвел итог человек. — А теперь рассказывай все, что знаешь о поездке этой упряжки».
Потом волк ушел, а Семен поднялся и размял затекшие ноги: «К Бизону, что ли, в гости сходить? А Ветка пусть посидит дома одна и подумает над своим поведением». Он повернулся и обнаружил, что в его сторону движется человек, не узнать которого трудно даже издалека: низкорослый, коротконогий, с обнаженной головой и распущенным воротом парки, словно ему жарко. «Все-таки Хью, пожалуй, низковат даже для неандертальца его возраста. Наверное, он много голодал в детстве. Впрочем, Медведь добился-таки своего: схватиться с этим коротышкой в рукопашной — дело безнадежное для любого взрослого воина».
Хью остановился перед Семеном и посмотрел на него снизу вверх своими глубоко посаженными темно-карими, почти черными глазами. «Взгляд, в котором читается бездна тысячелетий. По науке он принадлежит даже не к иной — древней — расе, а к другому биологическому виду. Может быть, это один из последних представителей „альтернативного“ человечества. И я знаю, чего он хочет», — подумал Семен и спросил вслух:
— Зачем ты вошел в круг танца, Хью? Разве не понимаешь, что ты еще непосвященный, что тебе нельзя?
— Я понимать.
— Ты еще не воин и должен делать то, что скажет старейшина Медведь.
— Хью говорить — старейшина молчать, — отреагировал неандерталец. — Старейшина Хью понимать.
«Еще бы эти „отморозки“ не понимали друг друга, — осмыслил информацию Семен. — Один — судьбой ушибленный людоед, другой — боец „по жизни“ и вдохновенный убийца. Все это очень понятно: Медведь уродился низкорослым и щуплым. Племя почему-то оставило его в живых, и с тех пор он всю жизнь доказывает, что люди не ошиблись в своем решении. К тому же в молодости его покалечили хьюгги. При всем при том он сделался супербойцом, пережил сверстников и стал старейшиной. А я дал ему перспективный материал — неандертальского мальчишку. Теперь Медведь мучает его, надеясь, что тот реализует его собственные несбывшиеся — и очень кровавые — мечты».
— Хочешь идти со мной? — спросил бывший завлаб.
Юный неандерталец промолчал, даже не кивнул. Он продолжал смотреть Семену в глаза, и тот вдруг понял — без объяснения мотивов и приведения аргументов: «Парень не просто хочет — ему НАДО. И отказать ему я не имею права. Этого права я сам лишил себя еще там, в заросшей кустами узкой долине ручья, где убивал полуживых от голода неандертальцев. Да, у меня не было выбора — они напали первыми. Но этого мальчишку, оглушенного ударом посоха, я мог бы добить и оставить лежать рядом с телами соплеменников. А я оставил его в живых и взял с собой. Племя лоуринов его не отвергло, но и не признало „своим“ по-настоящему. И теперь… Что там такое горит, мерцает, светится в его глазах? Нет, это не с чем сравнить в былой современности — любая аналогия будет очень далекой».
— Первая кровь чужаков — твоя, — пообещал Семен почти против собственной воли. Ответом ему была улыбка — оскал широких, крепких, желтоватых зубов.
Попасть в гости к Бизону Семен так и не смог — вождя он встретил на полпути к его жилищу. Тот направлялся в гости к Семену — по аналогичной причине и с той же целью. Великие воины обменялись грустными шутками и направились к костру Совета в надежде, что запас дров там еще не иссяк.
— Уже решил, кого возьмешь? — спросил вождь, усаживаясь на корточки и протягивая к огню руки.
— А кого ты дашь? — поинтересовался Семен.
— Никого, — вздохнул Бизон. — Мстить надо, а людей нет. Четыре лука на всех осталось. Но ты же знаешь: тех, кого ты выберешь, я должен отпустить — таков закон предков.
— Закон есть закон! — согласился Семен. — По мне, так не мстить надо — мертвых не воротишь в их же телах. Прежде всего, нужно выяснить, что за люди появились в степи, зачем и почему они оказались на нашей земле.