С керамикой тоже все обстояло благополучно, если не считать того, что глина подходила к концу. Всеобщее признание, как известно, получили котлы для варки пищи. Спрос на них был, пожалуй, удовлетворен, наблюдалось даже некоторое перепроизводство. А вот посуда индивидуального пользования широким спросом не пользовалась и, скорее всего, по вине Семена: в свое время он имел глупость внушить людям, что миску или кружку после употребления следует мыть — это входит в комплект обязательных магических действий. А раз так, то проще брать мясо руками из общей посудины, а бульон по очереди отхлебывать через край — с магией лишний раз лучше не связываться. Зато огромным и практически бездонным спросом пользовались всевозможные поделки из глины, не имеющие прикладного значения — украшения, игрушки и просто статуэтки людей и животных. Семен порадовался за будущих археологов и перешел в текстильный цех.
Перешел, посмотрел и вышел — он явно был там не нужен. Ткацких станков работало уже два — большой и маленький. Женщины что-то творили с шерстью и нитками — такое, в чем Семен и сам-то не разбирался. Он решил, что лучше держаться подальше — не дай Бог начнут задавать вопросы.
Потом они сидели с Головастиком на берегу и обсуждали всякие интересные темы. Ну, например, можно ли из глины делать одноразовые наконечники для стрел и метательных копий? С одной стороны, обожженная глина по твердости не уступает многим сортам камня, но с другой… Обжиг погубит колющий и режущий край изделия, так что его придется создавать заново — это сводит на нет достоинства способа. А если исхитриться? Хорошо прокаленная посуда иногда бьется, и осколки при этом получаются довольно острые. Значит, что? Делаем (лепим, штампуем), скажем, сразу два или три наконечника, как бы сцепленных наискосок остриями. Обжигаем их в таком виде, а потом… раскалываем! А? Надо подумать… Причем крепеж к древку не обязательно должен быть плотным — в полете не свалится, а при попадании в цель в ней и останется! Останется… Тогда зачем древко? Нет, это, конечно, понятно, но нельзя ли приспособиться метать вообще один наконечник, а? Это что же такое будет — пуля?! Надо подумать… Мысль, конечно, интересная, но керамика для этого легковата будет, а вот если… И так далее.
Семен сумел-таки разговорить, «завести» местного вундеркинда настолько, что парень увлекся: его сдержанность и отчужденность почти исчезли. Этим нужно было воспользоваться и Семен, улучив момент, задал волнующий его вопрос:
— Слушай, чего это все на меня так смотрят? Словно бы не узнают! Волосы почти отросли, борода тоже, так в чем же дело?! Пора уже забыть, как я ходил с голым лицом, так ведь нет! Только хуже становится! Что такого во мне странного?! Кижуч, тот прямо спросил — ты кто? А ведь вроде бы виделись недавно, да и спутать меня не с кем. То есть получается, что он и раньше как бы сомневался в моей личности, только спросить не решался. А тут наглотался волшебного напитка и выдал… Да и ты тоже как-то куксишься… Тоже сомневаешься, что я — Семхон Длинная Лапа?! Не в волосах же дело, правда?
— Правда…
— Тогда в чем? Объясни — больше мне некого об этом попросить.
Последнюю фразу Семен произнес так проникновенно, что отказать ему было невозможно. Головастик и не отказал:
— Ты… Ты изменился.
— Гм… Все мы меняемся… Ты вот сильно вырос за последнее время, а мне уже за сорок, так что, наверное, начался бурный процесс… Я, правда, этого не чувствую… В общем, внутри все в порядке, значит, снаружи, да?
— Да…
— А как? — Семен пощупал свое лицо. — Все, кажется, на месте. Разве что борода поменьше стала — на щеках почти нет, только на подбородке.
— Ну… Здесь, здесь, — Головастик показывал пальцем на свои глаза, нос, щеки, — и здесь.
— Но все же на месте!
— На месте…
— Тогда в чем дело?!
— Не можешь объяснить, да? О, придумал! Ты нарисуй! Или из глины вылепи! Ты же это запросто можешь!
— Могу… Только старейшины ругаются, когда глина на кого-то похожа. Говорят, нельзя…
— Не надо, чтоб на меня было похоже! Ты изобрази только сами изменения, понимаешь? Ну, как с тем оленем на стене пещеры — Художник показал не зверя, а его бег.
— Да, знаю.
— Сделай прямо сейчас! — Семен протянул ком глины, из которого изображал макет керамических наконечников. — Если мало, я еще принесу!
— Принеси… — промямлил Головастик. Он был уже в работе и смотрел не наружу, а внутрь себя.
Семен сходил в мастерскую за глиной, вернулся и обнаружил, что парень вполне невменяем — он лепит не то лицо, не то голову человека и ничего вокруг больше не воспринимает. Семен оставил возле него миску с водой и влажный комок глины, а сам отправился купаться — надо же и помыться с дороги!
«Раз есть возможность — надо ею пользоваться. За эту зиму и весну, кажется, всего два раза мылся. Или один? Нет, надо сконструировать нечто типа зимней бани или душевой — так жить нельзя! Особенно весной: помнится, просто замучался чесаться — шрамы жутко зудели. А чего зудеть-то, если от них почти ничего не осталось? Вон, только тени какие-то на коже!»
Семен вволю наплескался и наплавался: когда добровольно — «в охотку» — это так приятно! Потом немного позагорал, обсыхая, и отправился смотреть на творение Головастика.
Оказалось, что творений целых два: на солнышке подсыхают объемные изображения человеческих лиц размером с ладонь. Все сделано экономно, просто и очень точно — так, чтобы передать самую суть. Что ж, парень это умеет. Семен всмотрелся в глиняные лики, и его с трудом обретенное душевное равновесие испарилось бесследно.
Старик и юноша.
«Вот так оно и бывает. Бегаешь, суетишься, а потом считаешь собственные годы и не веришь — мнишь себя молодым, у которого вся жизнь впереди. Но однажды утром смотришь в зеркало и видишь в нем старика — как же я раньше не замечал?! А вот так — возрастные изменения происходят постепенно. Бывают, правда, и ускорения: лет до двадцати пяти мне водку в магазинах продавать не хотели — приходилось доказывать, что мне больше восемнадцати. А после двадцати пяти наоборот — новые знакомые говорили, что я выгляжу значительно старше своих лет. Наверное, нечто подобное произошло и теперь — резкое внешнее старение. Оно и не удивительно по такой жизни: сплошные стрессы, все на нервах, то мороз, то жара! Все понятно, все объяснимо, но… печально. А казалось, что в последние несколько месяцев прямо какой-то физический и душевный подъем ощущается. Наверное, это как раз тот случай, про который говорят: „Седина в бороду — бес в ребро“. А по медицине — второй гормональный взрыв. И последний. В том смысле, что после него только старость…»
Головастик, похоже, почувствовал его состояние:
— Извини, Семхон, ты же сам просил!
— Просил. Молодец — здорово получилось! Теперь я все понял…
Раньше, чем Семен смог его остановить, парень смял оба куска глины.
— Зря!
— Да зачем они! Глины и так мало осталось, — Головастик помолчал, набираясь смелости. — Не расстраивайся, Семхон! Разве это так уж плохо?!
— Конечно, — вздохнул Семен, — это даже хорошо.
«Ну да, у них другое отношение к возрасту — чем он больше, тем человек солиднее. Чтобы дожить здесь до старости, нужно быть незаурядной личностью — великим колдуном, мудрецом или воином. Посредственности и дураки тут долго не живут».
Настроение у Семена испортилось, любовь к жизни ослабла, а вкус к ней притупился. Захотелось поскорей оказаться в своей «крепости», где никто не будет смотреть на него «квадратными» глазами. «Что мне здесь делать? Бороться за спасение остатков самогонки? Да ну ее — пусть пьют на здоровье. Собственно говоря, нужно только рассказать Бизону о наших приключениях, и можно сматываться.
Ждать, пока старейшины протрезвеют, нет никакого резона. Несостоявшийся набег „охотников за головами“ они сочли моей шуткой — пусть и дальше так считают».
Глава 12. Союзники
Первое, что сделал Семен по возвращении, это отправил всех уцелевших мужчин-неандертальцев под командой Хью за катамараном. Его нужно было найти, починить и пригнать обратно. «Мужики здоровые — справятся», — решил он и со спокойной душой занялся тем, что давно откладывал — конструированием печки.
Проблема заключалась в том, что речные валуны и глина, используемая в качестве цемента, при нагревании расширяются по-разному. В итоге появляются трещины, и все разваливается. Значит, нужны кирпичи, но где их взять или из чего сделать? Из той же глины?
Для начала Семен организовал доставку на «челноке» приличной партии материала с того берега и занялся ее размешиванием и экспериментами по формовке. Только далеко в этом деле он не продвинулся, поскольку дозорная наверху усмотрела в степи всадника. «Легки на помине, — расстроился Семен. — Не иначе имазры в гости пожаловали».
Так оно и оказалось — десятка два всадников двигались прямиком в сторону «форта». Идентифицировать их контуры было нетрудно — это явно имазры, и ведет их, похоже, сам Ващуг. Не доезжая метров пятьсот, они остановились и начали спешиваться. Надо полагать, что частокол и возвышающееся на бугре сооружение из бревен было для них экзотичным и пугающим. Тем не менее они приближались.
До внешней изгороди (или «засеки») оставалось метров триста, когда появилась еще одна группа всадников — более многочисленная. Этих идентифицировать не удалось — во всяком случае, на таком расстоянии. А дальше разыгралось некое подобие сражения. Когда стало ясно, что до изгороди имазры добраться не успеют, они собрались в кучку и прикрылись щитами. Неизвестные взяли их в полукольцо и принялись забрасывать дротиками. Те им отвечали и при этом что-то кричали, продолжая двигаться в сторону «форта». До рукопашной, однако, дело не дошло — чужаки прекратили преследование и остановились. Имазры же добрались до засеки с завалом, видимых проходов в которых не наблюдалось. Было похоже, что они оказались в ловушке и нуждались в помощи. Причин отказать в ней Семен не видел, но отправить женщин к воротам не решился и пошел встречать гостей сам.