Kinks) «Жизнь на тонкой линии» (Living on a Thin Line) придает весьма мрачный тон эпизоду [ «Университет»], какой я в самой этой песне не слышал. Многое в творчестве «Кинкс», из того, что мне нравится, чуть более веселое. Вы взяли эту песню, потому что хорошо знали ее?
Д: Нет, дело не в этом, ее исполнял Дейв Дэвис, а не Рэй. Большая часть их хитов — песни Рэя Дэвиса. Эта песня об Англии. У нас с Дэнис был диск с песнями «Кинкс», и она там тоже была. Мы жили на 57-й улице и слушали диск. И, когда я ее услышал, то подумал: «Здорово». По какой-то причине я связал ее с «Университетом». Не спрашивайте почему, связал и все.
Я не думаю, что это песня для «Бинг», просто она была слишком хороша, чтобы пройти мимо нее. И она отлично подошла.
М: Вы использовали больше одного раза в эпизоде целый ряд песен. «Жизнь на тонкой линии», затем «Молитва моего любовника» (My Lover’s Prayer) [песня американского певца Отиса Реддинга — Прим. пер.] и «Белый кролик» (White Rabbit) группы «Джефферсон Эйрплайн» (Jefferson Airplane). Была ли какая-то конкретная причина, почему вы так делали в одном эпизоде и не делали в другом?
Д: Наверное, это так было: я как бы поставил демозапись. Если два раза послушать, то понимаешь тематику песни, то есть будет ответная реакция. Обычно в первый раз — это демоверсия, а затем мы вводим ее позже.
А: Были ли другие группы, чью музыку вы многие годы не могли использовать из-за расходов или по другим причинам?
Д: «Битлз»
А: А что вы хотели у них использовать, и где?
Д: «Я пойду за солнцем» (I’ll Follow the Sun). Хотел бы включить ее в то место, когда Тони приходит в себя в госпитале после скитаний в альтернативной реальности. Я думаю, она могла бы прозвучать в финале эпизода. Но я не хотел тратить на это очень много денег.
А: На следующее утро после выхода на экран финала я спросил, хотите ли вы вернуться в мир сериала. Вы сказали, что, возможно, хотели бы вернуться к более ранним событиям — к чему-то, что произошло между третьим и четвертым сезонами, или к жизни Джонни Боя и Джуниора в 1960-х. Вы на самом деле серьезно думали об этом?
Д: Да.
А: Насколько серьезно?
Д: На самом деле серьезно.
М: Например, была написаны фабула или наброски?
Д: Да.
М: Правда? То есть все это лежит где-то в ящике стола?
Д: Не в ящике, вытащены оттуда.
М: Правда? То есть компания HBO или кто-то еще сказали «нет»?
Д: Они сказали «нет». Были некоторые корпоративные проблемы. Но не стоит винить в этом HBO. Кто знает? Может, мы еще подойдем к этому вопросу[455].
А: Вы думаете, что это будет наследие «Клана Сопрано»?
Д: Я не думаю, что я тот человек, кто может отвечать на такие вопросы. Я не знаю, можно ли считать наследием то, что есть сейчас, или что было пусть даже пять лет назад. Сериал забывается, как и все остальное.
А: Вы думаете, чувства людей относительно сериала изменились по происшествии времени?
Д: Думаю, что сейчас многие люди охвачены сериалом. Я не могу назвать цифры, потому что у нас явно была огромная зрительская аудитория, но считаю, что к ней прибавились люди, которые посмотрели сериал позже и по-настоящему полюбили его. Я думал, что будет иначе. Думал, люди скажут: «Он еще недостаточно состарился».
А: Этот сериал реально захватывает. Ранняя смерть Джима так или иначе изменила ваши чувства по отношению к сериалу?
Д: Да, теперь есть дополнительное измерение. Да, есть. И я должен был быть последним человеком, кто это скажет, но эта ситуация воспринимается еще более остро отчасти из-за финала сериала. Джим не умирает на экране, однако он умирает в реальности, в такой озадачивающей сцене, когда каждый подумает: «Что? Кто, мать вашу, умер? Да вы шутите!»
А: Весь смысл последней сцены, как мы говорили об этом, в хрупкости жизни, в том, что это может случиться с каждым…
Д: Так оно и было!
М: Где вы находились, когда услышали о его смерти?
Д: Во Франции. Мне позвонил его агент. Я поверить не мог. Я ничего ни от кого не слышал, а он позвонил мне во Францию. Когда мне сказали, что звонит его агент, я, сам зная Джима, решил, что раз сериал окончен, и у нас с агентом нет никаких дел, значит, произошло что-то нехорошее, что-то случилось. Когда я подошел к телефону, и этот человек сказал мне, я не был так шокирован, как вы могли бы подумать. В это нельзя было поверить, мне казалось: «Это невозможно».
М: Почему вы подумали, что это невозможно? Потому что он был человеком, который вел определенный образ жизни?
Д: Да. И он был крепок телом. Семья попросила меня выступить на его поминках. Я не люблю говорить перед большим количеством людей, поэтому мне это не очень понравилось, но я знал, что должен это сделать. Я понимал, что это часть моей работы. Я не мог уклониться от нее. Поэтому я решил написать ему письмо. Не знал, как еще можно это сделать. Будто я пишу герою фильма, что-то в этом роде[456].
М: Мы оба пересматривали каждый эпизод, чтобы написать очередной критический обзор в этой книге, и, по моему мнению, очень трудно избежать непроизвольной эмоциональной реакции на Джима. Мне он всегда нравился, я всегда на него реагировал. В дополнение к самому сериалу, я много написал о его игре. Она великолепна. Но за рамками самой игры в этом человеке чувствовалось что-то очень уязвимое.
Д: Он был крайне эмоциональным. Не мог сдерживать свои эмоции.
М: Незадолго до того, как он оправился в пресс-тур [Ассоциации телевизионных критиков (Television Critics Association)], у него родился сын. Я купил ему экземпляр книги «Очень голодная гусеница» (The Very Hungry Caterpillar), чтобы он сыну читал. У меня она в рюкзаке лежала, а он, окруженный репортерами, возвращался с мероприятия, и я сказал: «Секундочку!» — и отдал ему книгу. Он озадаченно посмотрел на нее, взял в руки, открыл — и начал читать! Присел, переворачивал страницы, улыбался и читал! Не вслух, просто хотел знать, чем закончится история.
Д: Вот такой человек. Мягкий, а еще очень… как-то очень спокойный. Мне кажется, в тот день в речи я сказал, что было что-то мальчишеское в нем, в его глазах, в выражении лица.
А: Вы хотите еще о чем-нибудь рассказать?
Д: Просто мне в голову пришло: люди жалуются, что сериал каким-то образом унижает итальянцев… Думаю, что он поднял авторитет итальянцев. Я знаю, что персонажи были гангстерами и убийцами, но я думаю, что для части публики они были совершенно невинны. Я думаю, что людям нравился человеческий аспект сериала, герои были человеческими существами. «Этот парень похож на моего кузена Эдди!» — так, мне кажется, говорили многие итальянцы. Это моя точка зрения.
А: Опыт выпуска сериала заставил вас по-другому относиться к телевидению?
Д: Да! Думаю, сейчас у него масса возможностей. Оно может быть великой информационной средой. Я считаю «Безумцев» (Mad Men) настоящим произведением искусства.
А: Когда вы видите, каким стало телевидение по сравнению с тем, каким оно было двадцать лет назад, что вы чувствуете?
Д: Думаю, могу сказать только одно: я горжусь проделанной мною работой. Я горжусь тем, что мы использовали шанс. Вот так.
Бонус: «Пайн Барренз»
Здесь приведена отредактированная запись разговора Мэтта Цоллера Сайтца, Дэвида Чейза, Теренса Уинтера и Стива Бушеми на Телевизионном фестивале Split Screen в Международном финансовом центре в июне 2017 года. Чейзу вручили приз первой степени как человеку, изменившему телевидение.
Мэтт: Очень холодно было?
Стив: Не так холодно, как мы надеялись! [Смех.] Я имею в виду, что было довольно холодно, но я думал, что сцены в фургоне станут проблемой. Мы беспокоились, потому что фургон внутри снимался в студии, поэтому он мог не выглядеть промерзшим. Когда я увидел эпизод, то бы удивлен, что у них пар изо рта идет, а это была компьютерная графика!
Теренс: Это было необходимо. Если бы этого не было, вы бы чувствовали, что здесь что-то не так. На самом деле, в самом первом кадре, где русский, Валерий, идет по лесу, и вы видите снег, — это метель, которую мы снимали утром. Потом снег перестал, и мы снимали оставшуюся часть эпизода с метелью через несколько дней. Думаю, с декабря по январь 2001 года.
С: В сценарии снега не было.
Дэвид: Нам очень повезло со снегом, хотя сначала мы решили, что это будет катастрофа: «О, они просто могли бы вернуться по своим следам!»
С: И вы думали, что придется переписывать.
Т: Да, ты сказал так, и я ответил, что вы можете увезти меня за квартал отсюда, покрутить, и я не смогу найти дорогу обратно. По следам ли, нет ли, не найду. Ты дезориентирован, пытаешься вернуться. И мы подумали: «Кажется логичным. Верю».
С: Так все время происходит. Ты читаешь истории в новостях о людях, которые заблудились в лесу и затем погибли, а потом выясняется, что они были в миле от дороги.
М: Вопрос к Терри и Дэвиду: вы помните, какое именно место в истории третьего сезона должен был занимать этот эпизод? Что вы старались показать? Что этот эпизод должен был значить как часть фильма? Куда вы собирались его поставить?
Т: Ну, первоначально он планировался как часть второго сезона. Я сидел с Тоддом Кесслером, в то время одним из наших авторов, который продолжал работу по созданию сериала «Схватка» (Damages) для компании FX и сериала «Родословная» (Bloodline) для Netflix. Мы с Тоддом обсуждали идеи для истории, и тут случайно зашел Тим Ван Паттен, один из наших постоянных режиссеров. Он присел к нам и спросил: «Ребята, чем занимаетесь?» Мы ответили: «О, всякой ерундой, идеи для историй набрасываем». И тогда Тим сказал: «О, у меня есть одна идея, но она прямо идиотская». — «О, она не может быть более идиотской, чем то, что мы сейчас обсуждаем, правда?» — «