— Не-не-не, сейчас я ничем не занят.
— Вижу, паренек протирает ему лобовое стекло, в зеленой кепке такой.
— Так много?
— Птицы тут летают, кусты через дорогу.
— Ну, я смогу добраться за полчаса.
— Вижу не то кролика, не то белку, может опоссум.
— Ладно, увидимся.
— Ну, продолжение следует. Похоже, я нужен Тони, увидимся в другой раз.
Он уже 2 года как умер. На самом деле срок годности по этой теме вышел на прошлой неделе.
— Мистер Любимов два часа оттирал вашу мочу. ДНК полностью совпадает.
— Он первый начал, я могу все пересдать.
— Я впахиваю, чтобы платить за все это! Дом на шесть тысяч квадратных футов, жратва на столе, видеоигры, всякие скутеры и велики, колумбийский университет, и чего ради? Ради вот этого?
— Хреново быть тобой.
— Я не соглашался никуда ехать.
— Мы просто смотрим.
— Мы просто смотрим, а потом ты туда поедешь.
— Знаете, мы никогда не обсуждали, что вы желаете своим детям.
— Я не хочу, чтобы они валялись в Бунтоне с простреленной рожей.
— Давай не будем невинность изображать.
— Когда я соберусь изобразить невинность, я тебе скажу.
— Постоянно давят, и родители тоже. Сестра учится в Колумбии и родители ждут, что и я туда поеду.
— Мы называем это «тухлое мышление». Это как у алкоголика: никто его не заставляет, он сам пьет.
— Я не алкоголик.
Это тебе четко разъяснят. А пока запомни выражение: будь проще.
— Чем Хадсон отличается от твоей прежней школы?
— Я не знаю.
— Я понимаю, что не знаешь. Я вот, что тебе расскажу: в твоей школе, и это неплохая школа, ты прав, слишком большой упор на то, что хорошо для тебя, что хорошо для Джонни, что хорошо для Дженни. А здесь: высшее благо — что хорошо для армии.
Мы даем детям слишком много альтернатив. Неудивительно, что они теряются, а потом, когда все становится плохо, спихиваем их в вечно стремящуюся к прибыли индустрию реабилитации.
— Ты хочешь сделать из него профессионального убийцу?
— Может хватит уже? Они солдаты, армия соединенных штатов ни в каких войнах не участвует.
— Они маршировали с винтовками, Тони!
— Это символы, стволы заткнуты.
— Символы чего?
— Уважения!
Он считает, что весь мир на его чувствах держится. Пусть научится быть мужиком!
— Ты опоздал.
— Завтра я приду вовремя. А ты останешься дураком навсегда.
В музее носов выставили Мону Лизу.
Эту тему я тебе подарил, пока ты целыми днями своих жирных свиней трахал в офисе столярного профсоюза.
— Я опять за рулем ни с того ни с сего!
— Ну и что? Я должен объяснять, почему мне надо, чтобы на этой неделе возил ты?
— Не дай бог ты что-то объяснишь!
— Энтони, я тебе рассказывал, как у меня был «Харлей»? Я на нем мог уделывать «Порши».
— Но не «Бокстер» моего папы.
— Тебя как зовут?
— Мэтт.
— Мэтт, без обид, но «Бокстер» твоего папы — это «Порш» в бабских трусах.
— Ты ж не еврей, а, Мэтт?
— Наполовину.
— А, не важно, он понимает, что это шутка.
— Ты что здесь делаешь?
— Да был тут рядом у Бакулы, решил заглянуть поздороваться.
— Хорошо, хорошо. Как он?
— Он жирный.
В нем карат больше, чем в Багзе Банни.
— Знаешь, Квазимодо все это предсказал.
— Кто предсказал?
— Ну все эти проблемы: Ближний Восток, конец света.
— Нострадамус. Квазимодо — это горбун из Нотр-Дама.
— Да, точно, Нотрадамус.
— Нострадамус и Нотр-Дам. Это совершенно разные вещи.
— Ну все равно интересно, так похожи, а? Я всегда думал, окей, горбун из Нотр-Дам. Но в команде Нотр-Дама есть еще защитник и полузащитник.
— Это же Собор!
— Ясное дело, я в курсе! Просто говорю, интересное совпадение. Что? Хочешь сказать, ты никогда не размышлял над другими смыслами Нотр-Дама?
— Ты с ней где познакомилась?
— В универмаге, и что?
— Подумай, Эдриана, подумай: такая девка с такой жопой, у нее нет парня, ей не понравился Поли.
— Ой, можно подумать, Джуд Лоу.
— Какая разница! Ты вообще нихрена не видишь? Она ж лесбиянка!
— Они все стояли там, выпивали и рыдали с этих жутких слащавых идиотских итальянских баллад. Омерзительно! Когда я вышла из ресторана, меня вырвало.
— Ты пила.
— Да, еще дунула с друзьями.
— Ты сказал, что у нее хорошая жопа!
— Я хотел сказать что-нибудь положительное, это ж твоя подруга!
Вот зануда! Со «Свидетелями Иеговы» и то поинтересней.
— По-моему, ему надо отрезать хвост.
— Да ты что? А по мне, так ему очень идет.
— Сэнди Фортуната говорит, что это будто член из головы торчит.
Это ты в кои-то веки книжку открыл, а там херня написана!
— По правде говоря, большую часть жизни я прожил как белый, пока не осознал свою расовую принадлежность и не выяснил, что во мне течет кровь мохоков. У моей бабушки со стороны отца мать была на четверть мохок.
— И все это случилось, когда прошла поправка по казино, так?
— Погодите! А что, если «Везувий» прослушивается, и это федералы накапали Джонни?
— Теории заговора поперли?
Дело в том, что мне тоже Ральф не нравится. Если б он тонул, я б ему бетонный блок кинул. Но разве я не должен защищать своего капитана?
— Надо, чтобы ты разрешил завалить Ральфа Сифаретто.
— Ты че, рехнулся что ли?
— Он обесчестил мою жену.
— Ральф переспал с Джинни?
— Он ее оскорбил. Он весьма грубо пошутил про ее фигуру в присутствии некоторых наших друзей.
— И что он сказал?
— Я должен повторить? Моего слова недостаточно?
— Нет, если ты собрался его валить.
— Был один такой парень, Томми Нэри, мы его подловили, когда он вечерком со скачек домой шел, приложили железным прутом как надо. Когда он очнулся, я его держал, а Фрэнк отпиливал ему башку ножовкой.
— Даже не пикнул, как мышь, в вату завернутая.
— Если хотите, мы можем повторить.
— Вот еще: передай этому карлику, чтобы не жалел хлыста.
— Лучше бы его мать воспользовалась этим советом.
Я тут как монумент терпению.
Это же законно! Если они одеты и обуты, я обязана их обслужить.
— В армию я не пойду!
— Ага, потому что его папаша подложит в кровать какого-нибудь председателя лошадиную башку.
— Сплетничать нехорошо, но по-моему у нее была связь с доктором Массеро. Вот она. Это рождественская открытка в их заведении.
— Ага, вот его рука у нее на жопе.
— Очень жаль это говорить, Арти, но я, похоже, пас.
— Почему?
— Потому что если ты не вернешь, я не смогу тебе сделать больно.
Даже не хочу говорить, сколько оно стоит. Три тысячи долларов.
Когда пропускают день возврата, начинают вести себя так, будто одолжение делают, если хоть что-нибудь вернут.
— Это че, типа настоящий Пикассо?
— Ну, папа собирает его поздние работы.
— Тут же члены сплошные.
— Ну так Пикассо к тому времени был уже стариком.
Покупайте землю, Бог ее больше не делает.
Член сердцу приказывает только в путь.
— Да ладно, Молтисанти! Хорошая партия.
— Высокий темный социопат.
— Да, конечно! Шайка белых гоняет черных по гетто. Это вообще никакого внимания не привлечет.
— От меня-то ты чего хочешь?
— Повлияй, позвони кому надо, чтоб отряд любителей пончиков вышел на этих говнюков.