– Маны ни за что не пустят тебя к себе, – возразил Чак.
– Пустят, – спокойно и уверенно сказала Мэри. – Конечно, пустят.
Чак повернулся к Ледебуру.
– Пустят, – согласился геб. – Ваша жена права. Мы оба потеряли ее. Никто не может долго владеть этой женщиной. Это просто-напросто не в ее природе.
Ледебур, вздохнув, покинул комнату. Выйдя наружу, он направился к тому месту, где остался слизевик.
«Думаю, мистер Ледебур, благодаря вам Чак теперь осознает невозможность того, чего он хочет».
– Думаю, вы правы, – без малейшей радости ответил геб.
Мрачный и бледный Чак прошел мимо них к шаттлу.
– Полетели, – грубо бросил он Клэму через плечо.
Со всей возможной поспешностью ганимедянин последовал за ним. Они поднялись на борт и задраили люк. Шаттл взмыл в утреннее небо.
Некоторое время Игнат смотрел им вслед, а затем вернулся в хижину. Мэри крутилась около холодильника в поисках еды.
Вместе они приготовили завтрак.
– Маны порой бывают очень жестокими, – заметил Ледебур.
– И что с того? – рассмеялась Мэри.
Геб промолчал. Ни его святость, ни его видения не дали ответа на этот вопрос.
– На этом шаттле получится добраться до Солнечной системы? – спросил Чак.
«Очень в этом сомневаюсь», – ответил Раннинг Клэм.
– Ладно, – решил Чак. – В этом районе должен быть нормальный корабль. Я найду его и вернусь на Терру, несмотря ни на какие судебные процессы и гонения, коих стоит ждать от властей. А затем договорюсь о дальнейшем с Джоан Триест.
«Учитывая тот факт, что суд затребует смертную казнь, любая договоренность маловероятна».
– А что ты предлагаешь мне сделать? – рассердился Чак.
«Кое-что такое, от чего ты не сможешь отказаться».
– Так поделись, – попросил друга Чак, понимая, что в его положении не существует идеи, от которой он мог бы отказаться.
«Тебе… как бы это сказать… Дай подумать, как лучше сказать… Тебе нужно уговорить свою жену провести ряд психологических тестов».
– Чтобы узнать, частью какого клана я мог бы стать?
«Да, – с неохотой согласился слизевик. – Это я и хотел предложить. Я не говорю, что ты психопат какой, я просто хотел бы обрисовать твой психологический портрет. В самых общих чертах, конечно…»
– Хорошо, но предположим, что тесты не выявят во мне никаких погрешностей: ни склонности к неврозу, ни скрытых приступов психоза, ни деформации личности, ни психопатических наклонностей – иными словами, ничего. Что мне тогда прикажешь делать?
Чак себе не льстил, говоря это, он был уже за пределами сказанного, ведь полагал, что до такого дойдет. Он не принадлежал ни к одному из кланов. Здесь, на Альфе, он был одиночкой, изгоем, и рядом не было никого, хоть самую малость близкого ему по духу.
«Твое недавнее стремление убить жену, – подсказал Раннинг Клэм, – вполне может статься симптомом скрытого эмоционального расстройства». Он пытался думать так, чтобы в его мыслях звучала надежда, но все попытки были тщетны. «Я все же считаю, что стоит попробовать».
– Предположим, я смогу основать здесь еще один клан, – рассуждал Чак. – Я, по-твоему, стану его единственным представителем?
«Должно быть, тут время от времени появляются нормальные люди. Нормы. Те, что выкарабкиваются из своих недугов. Возможно, дети, которые никогда не взрослеют. Если это так, то их классифицируют как полиморфных шизофреников, пока не доказано обратное. Но это неправильно».
Чак размышлял над этим с тех самых пор, как появилась возможность остаться на Альфе. «Со временем они будут появляться. Со временем».
«Пряничный домик в лесу, – задумчиво произнес слизевик, – и наш Чак тут как тут. Подкрадывается, чтобы поймать любого, кто пройдет мимо. Особенно малышей. – Раннинг Клэм захихикал. – Извини. Мне не стоит относиться к этому столь легкомысленно. Прошу прощения».
Чак промолчал, направляя корабль все дальше от поверхности.
«Так что думаешь насчет тестов, – уточнил ганимедянин, – прежде чем основывать тут собственное поселение?»
– Ладно, сделаем, – ответил Чак. Вопрос казался логичным.
«Если учитывать вашу взаимную неприязнь, твоя жена сможет должным образом провести тесты?» – уточнил Раннинг Клэм.
– Думаю, что да. Подсчет результатов был делом рутинным.
«Я буду посредником между тобой и Мэри, – решил слизевик. – Вы не будете контактировать, пока мы не получим результаты».
– Спасибо. – В голосе Чака прозвучала искренняя благодарность.
«Есть еще один момент. Он, правда, хоть и притянут за уши, но может и выстрелить. И принести свои плоды. Для этого, конечно, понадобится запастись терпением. – Слизевик задумался, формируя свою телепатическую мысль. – Может, и Мэри стоит пройти тест?»
Эта мысль оказалась для Чака неожиданной. Его мозг, анализируя и интерпретируя услышанное, не мог выделить ни одного преимущества возникшей идеи. Жители Альфы не вернутся в лечебницу. Чак сам сообщил им об этом. Если Мэри обнаружит, а это вполне возможно, что она больна, то она останется такой навсегда. Ни один психиатр больше не появится на Альфе и не начнет возиться с ней. Тогда о каких «плодах» думает Клэм?
Слизевик, уловив роящиеся в голове Чака мысли, пояснил:
«Предположим, ваша жена и впрямь обнаружит у себя ярко выраженные маниакальные наклонности. Это стало бы профессиональным медицинским заключением и подтвердило бы мои догадки. Для Мэри признать, что она подобна Говарду Строу или тем рьяным танкистам из числа манов, значило бы принять тот факт, что…»
– Ты всерьез думаешь, что это сделает ее более сдержанной? Скромной? Менее уверенной в себе? – уточнил Чак.
Раннинг Клэм явно не был сведущ в вопросах человеческой природы, особенно в природе Мэри Риттерсдорф. Не говоря уже о том, что для мана, как и для пара, неуверенность в себе была за гранью понимания. Весь их эмоциональный жизненный уклад основывался на чувстве уверенности.
Как бы то ни было, в одном пункте наивный житель Ганимеда был прав… Если человеку с серьезными расстройствами психики было бы достаточно увидеть результаты тестов, чтобы понять и принять свою психическую деформацию… «Господи боже, – с грустью подумал Чак, – это все, на что способна современная психиатрия. Но одно знание того, что вы больны, не сделает вас здоровыми, будь то дефект сердца или разума.
Скорее всего, будет наоборот. Мэри, окутанная общением с людьми, похожими на нее, навсегда останется собой: ее маниакальная склонность получит социальную поддержку. Вероятно, она станет любовницей Строу, возможно, даже заменит его в Верховном Совете. Живя в Да Винчи-Хайтс и ломая хребты каждому, стоящему у нее на пути, она быстро поднимется к власти».
«Однако, – настаивал Раннинг Клэм, – я попрошу ее пройти необходимые тесты. Я все еще верю, что из этого может выйти нечто хорошее. Познай самого себя – так в древности говорили на Терре, я прав? Начиная с вашей хваленой греческой древности. Я не могу отделаться от мысли, что познать себя – значит снабдить себя оружием, с которым вы, существа, не склонные к телепатии, сможете изменять свою психику до тех пор, пока…»
– До каких же пор?
Слизевик молчал, вероятно, дойдя до этого момента в своих рассуждениях, ответа он не нашел.
– Пусть она сдаст тесты, – решил Чак. – А там посмотрим.
«Посмотрим», – подумал он с надеждой, что его друг окажется прав.
Ночью в Да Винчи-Хайтс Раннинг Клэм после долгих и мягких уговоров сумел убедить доктора Мэри Риттерсдорф пройти полный спектр психологических тестов, а затем уже в качестве психолога провести ту же группу тестов для ее мужа.
В затейливо убранном и весьма необычном доме Говарда Строу, делегата манов, Чак, Мэри и Раннинг Клэм стояли друг против друга. Хозяин же, по собственному внутреннему уставу будучи извечно презрительным, отчужденно притаился сзади, забавляясь происходящим. Он ловко набрасывал пастельными мелками серию портретов Мэри. Рисование служило лишь одним из его многочисленных творческих занятий. Даже сейчас, когда на Луну один за другим приземлялись альфанские корабли, Строу не оставлял любимого дела. Как и все маны, он был человеком разносторонним.
Перед Мэри стояла еще одна работа Говарда – вырезанный из дерева и украшенный чугунными вставками стол. На нем Мэри разложила результаты исследования и сказала:
– Мы оба прошли стандартные процедуры тестирования, и, честно говоря, результаты меня удивили. Мне ясно, что с учетом результатов я должна была проходить подобные тесты на регулярной основе.
Одетая в белый свитер с высоким воротом и серые брюки свободного кроя, она села, дрожащими пальцами вытащила сигарету и закурила. А затем обратилась к сидевшему напротив Чаку.
– У тебя нет никаких признаков психического расстройства, дорогой. Поздравляю, – сказала Мэри, сдержанно и холодно улыбнувшись.
– А что насчет тебя? – спросил Чак, чувствуя, как его сердце и горло сжимаются от напряжения.
– Я совсем не ман. Тесты показали обратное – ажитированную депрессию. – Мэри все еще улыбалась.
«Это достойный, мужественный жест», – отметил про себя Чак.
– Мое постоянное давление на тебя по поводу работы, несомненно, было вызвано моим состоянием, моим бредовым чувством, что все идет не так, что надо что-то сделать, или мы обречены. – Затушив сигарету, она тут же взяла еще одну и обратилась к Строу: – Что вы скажете?
– Жестоко, – как и прежде, без сочувствия, ответил Строу. – Рано или поздно вы, миссис Ритерсдорф, окажетесь в Коттон-Мазер-Эстейтс. Бок о бок с весельчаком Уоттерсом и ему подобными. Есть там ребята и похуже. Впрочем, вы скоро сами все узнаете. Вы можете остаться здесь на несколько дней, но потом обязательно должны уехать. Вы не одна из нас.
Он добавил чуть спокойнее:
– Узнай вы о своем диагнозе раньше, до решения лететь сюда ради этих ваших «Пятидесяти минут», я уверен, дважды бы подумали. Я прав?
Он пристально посмотрел на Мэри. Она пожала плечами. И вдруг, ко всеобщему удивлению, заплакала.