– Я очень тебе благодарна, – сказала я по-прежнему тихим голосом, хотя снаружи не такая акустика, как в помещении. – Но тут пусть лучше Рик меня оставит, и я пойду одна.
– Как тебе угодно. Хочешь, подожду тебя здесь? У тебя это надолго?
– Пусть лучше Рик возвращается домой. А то мисс Хелен будет волноваться.
– С мамой ничего не случится. Думаю, я все-таки подожду. Помнишь, как все было перед тем, как я подключился? А назад тебе идти, скорее всего, в темноте.
– Как-нибудь справлюсь. Рик и так уже был чересчур добр. И лучше я войду одна. Уже само то, что мы тут так стоим, может быть, вредит уединению.
Рик опять посмотрел на сарай мистера Макбейна, потом пожал плечами.
– Ладно. Оставлю тебя одну с этим. Хоть и не знаю с чем.
– Спасибо тебе.
– Удачи, Клара. От всей души.
Он повернулся и пошел назад в высокую траву, и вскоре я уже не могла его видеть.
Оставшись одна, я начала полностью собирать мысли вокруг предстоящего дела. Мне подумалось, что если бы перед самым сараем всего каких-нибудь пять минут назад стоял прохожий, то ему было бы видно не только вечернее небо и продолжение поля через открытую тыльную часть, но и многое в полутьме внутри сарая. Но сейчас, под лучами Солнца, бившими прямо мне в глаза, я различала только размытые силуэты чего-то вроде больших ящиков, поставленных друг на друга. И ко мне с большей определенностью, чем когда-либо раньше, вернулась мысль, что, даже если взять в расчет великую щедрость Солнца, то, что я собираюсь сделать, несет в себе риск и потребует всей моей сосредоточенности. Я слышала позади себя ветер в траве и крики далеких птиц и, приводя мысли в порядок, пошла по скошенной траве к сараю мистера Макбейна.
Сарай был полон оранжевого света. В воздухе, как вечерние насекомые, плавали частицы сена, и фигуры Солнца лежали по всему деревянному полу. Когда я посмотрела назад, моя тень выглядела как высокое тонкое дерево, готовое надломиться под ветром.
В том, что меня окружало, я увидела нечто диковинное. Едва войдя, я столкнулась с таким резким контрастом между участками яркости и тени, что глаза приспособились не сразу. Тем не менее я быстро установила, что поставленные друг на друга тюки сена, чьи силуэты я заметила снаружи, образуют слева от меня возвышение, своего рода платформу, до моих плеч высотой, на которую прохожий может залезть и где он даже может улечься и отдохнуть. Но тюки были размещены так, что между ними и стеной оставался просвет – возможно, чтобы у мистера Макбейна был к ним доступ с той стороны. Глядя поверх платформы из тюков, я теперь увидела прикрепленные к той стене и идущие по всей ее длине Красные Полки из нашего магазина с керамическими кофейными чашками, перевернутыми и выставленными в ряд.
По другую сторону от себя, по правую, где тень была гуще, я увидела участок стены, почти неотличимый от передней ниши – от той части торгового зала, куда, что бы ни говорили, чаще всего падает первый взгляд покупателя. По правде говоря, я была уверена, что если подойду, то обнаружу среди полумрака гордую фигуру ИД или ИП.
И еще справа, хотя не так далеко, как ниша, было то единственное на весь сарай, что я могла назвать предметом мебели: маленький металлический складной стул, разложенный сейчас и рассеченный надвое по диагонали, разделяющей его ярко освещенную часть и находящуюся в тени. Он тоже кое-что мне напоминал, а именно стулья, которые Администратор держала в задней комнате и порой раскладывала в торговом зале, только у этого краска начала лупиться, виднелись пятна голого металла.
Я решила, поразмыслив, что не проявлю неучтивости, если сяду на этот стул в ожидании Солнца. Когда я села, то была полна ожиданий увидеть с нового угла измененную картину окружающего, но, к своему удивлению, обнаружила, что вместо этого все разделилось – притом не на обычные прямоугольные секции, а на сегменты неправильной формы. В некоторых сегментах я видела отдельные части сельскохозяйственных приспособлений мистера Макбейна: рукоятку лопаты, нижнюю половину металлической лестницы. В другом сегменте, я знала, были верхние ободы двух пластиковых ведер, стоявших бок о бок, но выглядели они, возможно из-за трудного освещения, просто двумя пересекающимися овалами.
Я знала, что Солнце сейчас очень близко от меня, и хотя временами мне думалось, что мне следует встать, как перед покупателем, что-то другое подсказывало, что если я останусь сидеть, то не так помешаю уединению и будет меньше риска вызвать раздражение. Поэтому я, как могла, согласовала свои очертания с контурами складного стула и стала ждать. Лучи Солнца становились все более яркими и оранжевыми, и я даже подумала, что эти лучи, может быть, отрывают от тюков частички сена и поднимают их в воздух, потому что этих мелких кусочков сейчас плавало перед моими глазами гораздо больше.
Потом пришла мысль, что, если я не ошиблась и Солнце сейчас проходит через сарай мистера Макбейна по пути к Своему настоящему месту отдыха, то я не могу себе позволить быть чересчур вежливой. Что мне надо смело ловить свой шанс, иначе все мои усилия – и помощь Рика – пропадут зря. Так что я собралась с мыслями и начала говорить. Вслух я ничего не произносила, зная, что слова как таковые Солнцу не нужны. Но я хотела добиться как можно большей ясности и потому быстро и беззвучно формировала слова, или что-то близкое к ним, в уме.
– Прошу Тебя, помоги Джози поправиться. Как Ты помогло Попрошайке.
Я немного подняла голову и увидела помимо фрагментов сельскохозяйственных орудий и тюков сена кусок уличного знака и часть крыла одной из механических птиц Рика, и в памяти прозвучал голос Администратора: «Нет такой возможности» – и голос ИД Рекса: «Ты пожадничала, Клара». И я сказала:
– Но Джози еще ребенок, и она не сделала ничего недоброго.
И мне вспомнились испытующие глаза Мамы над столом для пикников около Морганс-Фолс, и вспомнился бык, смотревший зло, словно я не имела права идти мимо его поля, и я поняла, что, может быть, рассердила Солнце своим беззастенчивым появлением, когда Ему необходим отдых. Я составила в уме просьбу о прощении, но тени были сейчас еще длиннее, так что если бы я раздвинула перед собой пальцы, то их тени, я знала, протянулись бы обратно до самого входа в сарай. И было ясно, что Солнце не намерено давать никаких обещаний по поводу Джози, потому что Оно, при всей Своей доброте, еще не готово увидеть Джози отдельно от прочих людей, иные из которых очень сильно Его рассердили своим Загрязнением и невнимательным отношением, и я вдруг почувствовала себя глупой из-за того, что пришла сюда с такой просьбой. Сарай еще ярче наполнялся оранжевым светом, и я опять увидела Розу на жесткой земле с выражением боли на лице, с вытянутой ногой, к которой она тянет обе руки, желая за нее схватиться. Я наклонила голову как можно ниже и постаралась как можно сильнее уменьшиться, вжаться в складной стул, но потом опять вспомнила, как скоротечна сама возможность к Нему обратиться, и тогда, осмелев, почти проговорила, стремительно гоня почти-слова сквозь ум:
– Я понимаю, до чего нагло и грубо с моей стороны было прийти сюда. Солнце имеет безусловное право сердиться, и я вполне понимаю Твой отказ даже рассматривать мою просьбу. И все же, зная Твою великую доброту, я решаюсь попросить Тебя задержать Свое движение еще совсем ненадолго. Чтобы выслушать еще одно предложение. Допустим, я сумею порадовать Тебя чем-то особенным. Сделать для Тебя что-то чрезвычайно приятное. Если у меня это получится, не согласишься ли Ты взамен проявить к Джози особую доброту? Какую Ты проявило тогда к Попрошайке и его собаке.
Когда эти слова проходили через мой ум, что-то ощутимо изменилось вокруг меня. Красное сияние внутри сарая не потеряло интенсивности, но теперь в нем было что-то почти нежное – настолько, что сегменты, на которые подразделялось все окружающее, казалось, поплыли в последних лучах Солнца. Я заметила, как нижняя половина Передвижной Витрины – узнала по колесикам – медленно поднимается и постепенно пропадает из виду, заходя за соседний сегмент, и, хотя я подняла голову и все кругом оглядела, не было видно ничего, что напоминало бы об ужасном быке. Я поняла тогда, что добилась чего-то очень важного, но нельзя было терять ни мгновения, и поэтому я продолжила, уже не тратя времени на формирование полуслов:
– Я знаю, как сильно Солнце не любит Загрязнение. Как оно печалит и сердит Тебя. И вот, я видела и определила машину, которая его создает. Допустим, я смогу каким-нибудь образом отыскать эту машину и разрушить ее. Чтобы положить конец Загрязнению. Согласишься ли Ты взамен оказать Джози особую помощь?
В сарае делалось темнее, но это была дружественная темнота, и вскоре сегменты ушли, внутри помещения все стало единым целым. Я знала, что Солнце продолжило Свой путь, и, встав со складного стула, в первый раз подошла к открытому дальнему концу сарая. Я увидела продолжение поля, его заканчивала на среднем расстоянии полоса деревьев – своего рода мягкий забор, – а за этими деревьями опускалось в землю Солнце, усталое и уже не пылающее. Небо становилось ночным, со звездами, и я чувствовала, знала, что Солнце, уходя на отдых, улыбается мне доброй улыбкой.
Полная благодарности и почтения, я продолжала стоять у заднего конца сарая, пока не скрылось в земле Его последнее сияние. Потом прошла через потемневший сарай мистера Макбейна и покинула его тем же путем, каким в него попала.
Высокая трава, когда я снова в нее вошла, мягко шевелилась вокруг меня. Необходимость идти через темные поля не вызывала радости, но то, что сейчас произошло, так воодушевило меня, что страха я почти не чувствовала. И все же, ощущая под ногами неровности, напоминавшие об опасностях впереди, я была рада внезапному голосу Рика откуда-то не издалека.
– Клара, это ты?
– Где ты?
– Я здесь. Справа от тебя. Не послушался твоего совета идти домой.
Я двинулась на голос, высокая трава кончилась, и я оказалась на расчищенном месте. Можно было подумать, что поработал пылесос: небольшой круглый участок, где опять-таки трава была не выше обуви, под ночным небом с изогнутым ломтиком луны. Рик сидел там, показалось, на земле, но, подойдя ближе, я увидела, что он сидит на большом камне, выступающем из земли. Он выглядел спокойным и улыбнулся мне.