46]. 12 % сыновей джентри обучались в Лондоне какому-то делу, например, коммерции, 2 % шли служить в церковь. Таким образом, обучение за пределами дома проходили менее половины всех сыновей землевладельцев. Приоритет отдавался старшим сыновьям — не только с точки зрения прав на имение, но и в праве на образования. То, что Эдвард, вслед за старшим братом, был отправлен в Оксфорд, было до некоторой степени исключением.
Как и в других странах, во все времена, юристы в Англии в XVII веке были закрытой и влиятельной корпорацией, вхождение в которую привлекало сыновей джентльменов, и не только тех, кто действительно стремился к адвокатской и судебной деятельности. Законоведение — это одна из древних профессий, но в XVII веке внутри ее возникла специализация: выделились адвокаты, поверенные и стряпчие. Подготовка к адвокатской деятельности требовала многих лет, но это оправдывалось, прежде всего, высокими заработками. Должности в некоторых органах, таких как суды опеки, давали особенно большие доходы. Потребность в услугах адвокатов росла в условиях развивавшейся торговли, порождавшей имущественные и наследственные споры. От умения адвоката зависело многое, тем более законодательство было более чем запутанным, а границы между обычным правом и законами государства размытыми. Наличие разных судов, в том числе адмиралтейских и церковных, делали судебную систему весьма сложной. Однако степень права сулила не только богатство и престиж, но открывала дорогу в политику, причем не только к должностям в королевской администрации, но и в парламенте. Юристы были представлены во всех парламентах, при этом их число превосходило число лиц коммерческого интереса. В парламенте 1614 года было 48 профессиональных юристов и 42 купца, в Долгом парламенте в 1640 году 75 адвокатов и 70 коммерсантов. Как правило, в палате общин юристы были второй по численности группой после представителей джентри. С долей преувеличения, ссылаясь на опыт Английской и Французской революций, можно сказать: их виновниками были адвокаты, юридической казуистикой разжигавшие костер существовавших противоречий.
Судить, то есть воздавать по справедливости, конечно, было делом представителей благородного сословия. Одной из главных социальных обязанностей джентри в графствах было исполнение роли мировых судей. Мировые судьи не были профессиональными юристами. Эта должность, возникшая в XIV веке, была почти общественной нагрузкой; от мирового судьи требовалось, чтобы он уплачивал ежегодно земельный налог в размере 20 фунтов, и был, в первую очередь, человеком глубоко моральным и религиозным. Быть мировым судьей означало иметь высокий социальный статус. Мировые судьи фактически были высшими местными должностными лицами, если не принимать во внимание лордов-лейтенантов, назначавшихся в некоторые графства непосредственно королем. Высокий статус мирового судьи являлся одной из предпосылок интереса выходцев из джентри к приобретению звания адвоката. Таким образом, путь на который ступил Эдвард Хайд, был довольно обычным, а поддержка со стороны родственников, как и несомненные способности, гарантировала профессиональный успех.
Начало обучения в Мидл Темпл было отложено в связи с начавшейся в Лондоне эпидемией чумы и пошатнувшимся здоровьем самого Хайда, мучившегося приступами лихорадки. Несколько месяцев он провел в поместье отца Пертон, куда семья перебралась из Динтона в 1625 году. Из Пертона было несложно выезжать в Оксфорд, где Хайд все же получил степень бакалавра. Летом 1628 года во время судебной поездки по стране, начавшейся в Кембридже, с дядей, верховным судьей Николасом Хайдом, Эдвард заболел. Поначалу это посчитали простудой, следствием жаркой погоды, но болезнь оказалась оспой, едва не убившей его. Эдвард провел в постели несколько недель, а затем долечивался в Пертоне.
Поездки судейских по стране Хайд считал важной частью подготовки юристов. Они не только давали возможность лучшим образом узнать «джентри, народ и манеры Англии», но и познакомиться с юридической практикой досконально. Это был «тяжелый труд, но сопровождающийся удовольствиями и получением дохода». Хайд даже уверился, что юристы живут на несколько лет дольше людей других профессий благодаря этим поездкам и постоянной верховой езде [10, 18]. Трудно сказать, так ли это: пример самого Эдварда говорит о подстерегавших опасностях, да и дядя Николас скончался в 1631 году от простуды, подхваченной во время поездки. Впрочем, болезни Эдварда могут говорить не о слабости его здоровья, скорее наоборот. То, что он выздоровел на протяжении короткого времени от двух тяжелых заболеваний, свидетельствует о крепости организма. Поскольку в те времена смертность от инфекционных болезней была высока, причем не только среди детей, а вдовство было обыденным делом для совсем не старых людей, можно считать, что Хайду повезло. Первые приступы подагры, от которой он страдал три десятилетия, появились в 1644 году. В целом, здоровье Хайда и в зрелые годы казалось приемлемым, что, возможно, объяснялось отличавшей от многих людей его круга умеренностью в алкоголе и, в меньшей степени, в питании. В своих записях он жаловался, иногда шутливо, на полноту. В литературе встречалось суждение, что его полнота была следствием метаболизма, хотя само это понятие не было известно в те времена.
Для приехавшего в Лондон обучаться на адвоката молодого человека вопрос о здоровье вряд ли был самым острым. Столица предлагала немало соблазнов, и Эдвард не прошел мимо них. Как заметил Оллард, «трудно судить, в какой степени мистер Хайд в молодости был человеком удовольствий» [74, 15]. Автобиография не сообщает деталей («для этого нет причин»), но позволяет о чем-то догадываться. Хайд так описывал нравы тех дней: «Это было время, когда многие юные неопытные джентльмены, у которых не было ангела-хранителя, чтобы их защитить, неожиданно и быстро губили себя в море вина, женщин, ссор, азартных игр, что едва не опрокинуло целое королевство, в том числе знать и джентри. Божье благословение помогло ему (автор везде пишет о себе в третьем лице — А. С.) выпутаться из этого лабиринта (его характер и наклонности позволяли больше держаться в стороне от беспутных занятий, чем принимать участие в них)» [10, 22]. Только что неудачей окончились военные экспедиции в Кадис и на Иль де Ре, Лондон был полон солдатами и моряками, дворянами, готовыми наняться на военную службу. Те, у кого было, что тратить, и те, кто хотел наполнить карманы любыми способами, заботились о праздном времяпрепровождении, наполненном низкими удовольствиями. Из намеков Хайда видно, что он не гнушался общаться с офицерами не у дел и моряками, проводя с ними «слишком много времени» и «получив от них некоторый опыт», пригодившийся во время гражданской войны, когда в ставке короля такого рода люди окружали его. Он признавался, что иногда участвовал в их развлечениях, избегая, однако, «открытого разврата». От порока спасало то, что в любой день, или хотя бы перед сном, Эдвард читал, чтобы подготовить ответы своему дяде на поставленные им вопросы из юридической практики. Тем не менее, Хайд признавался, что предпочитал читать не сочинения юристов, а книги по политесу и истории, особенно римской, к обсуждению которой был весьма охоч. Кларендон жадно впитывал идеи, изложенные в книгах или высказанные в разговорах. С молодых лет в нем доминировали интеллектуальные интересы. Оллард заметил: трудно представить Хайда праздно прогуливающимся или проводящим время на рыбалке.
Разумеется, он проводил время не только в специфической компании вояк с плохими манерами, но и обществе равных себе или тех, кто был выше его по положению, кто «никогда не произносил грубого или скверного слова». В этих случаях существовал иной соблазн: его сотрапезники граф Дорсет, лорд Конвей и лорд Ламли «превосходили других в удовлетворении своих аппетитов». В таких случаях Хайд и сам «потворствовал собственному вкусу и находил удовольствие в том, чтобы хорошо поесть и выпить, однако без особого расположения к излишествам, но по правде, желая скорее выглядеть эпикурейцем, чем быть им» [10, 22]. Хотя Хайд обучался адвокатской профессии с «великим усердием», он не хотел быть ее «рабом», с радостью общаясь с «друзьями при дворе и в городе». Встречи происходили в том месте и в тот час, о котором договаривались заранее, и главной частью общения были беседы. Хайд подчеркнул, что общение с друзьями происходило не за счет учебы, время выкраивалось, если нужно, от часов, отведенных для сна. По существовавшему обычаю он вставал рано, чтобы посвятить себя юридическим делам, из-за чего никогда не пил лишнего, за исключением редких случаев, когда встречался с самыми близкими друзьями. Подняться рано, много выпив накануне, Эдвард не мог. Свободное время и каникулы он посвящал учебе и работе, почти не покидая Лондона; только два месяца летом он проводил в поместье семьи. Связывали ли Хайда тогда с кем-то любовные отношения? Судить об этом по тексту автобиографии невозможно; дружба подразумевала идеал мужского братства. Отсутствие информации позволяет предположить: до женитьбы постоянных отношений с женщинами у него не было, но мимолетные связи могли иметь место. В отличие от своего младшего, весьма откровенного, современника Самюэля Пеписа, Хайд ничего о своих связях не рассказывал, но это не означает, что их не было. Историк Оллард писал о продолжавшейся долгие годы, в том числе во время изгнания после гражданской войны, переписке Хайда с леди Дэлкейт: ее тональность заставляет предположить «амурную дружбу» [74, 27]. Эта дама происходила из семейства Грэндисонов, с которым Хайд породнился в первом браке. Когда возникла эта связь (если она действительно имела место) сказать невозможно. Не стоит забывать: главной задачей Хайда было преподать потомству моральный урок, и его собственная молодость должна была служить положительным примером преодоления соблазнов, трудолюбия в избранной деятельности, ценности дружеского общения.
Хайд постоянно возвращался к мысли о том, что бесконечно много получил от об