15]. В историографии ХХ века преобладало сочувственное отношение к Страффорду, источником которого, однако, в большей степени была не идеологическая подоплека, а пафос сострадания к несправедливо погибшему человеку. Таким было сочинение Цецилии Уэджвуд, вышедшее в 1935 году. В 1971 году было опубликовано исправленное издание этой книги, дополненное архивными материалами, к которым историки получили доступ. В ней Уэджвуд смягчила акценты, признав, что раньше слишком следовала точке зрения самого Страффорда. В середине ХХ века имя Уэнтворта много раз «всплывало» в трудах историков в связи с дискуссиями вокруг сформулированной Хью Тревор-Ропером антитезы «двор-страна», которая объясняла причины Английской революции в противовес марксистской концепции. В частности, речь шла об интерпретации перехода Уэнтворта в королевскую партию в 1628 году. Позднее историки-ревизионисты не только интерпретировали парламентскую карьеру Уэнтворта с позиции «двор-страна», но, опираясь на его речи, обосновывали концепцию «локализма», занявшую заметное место в новейшей историографии революции. Что касается процесса над Страффордом, то он привлек внимание ревизионистских историков для выявления характера политической борьбы в Долгом парламенте.
Кларендон целиком возлагал вину за наступивший ход событий на фракцию, главную роль в которой играли Пим и Гемпден. В Коротком парламенте предлагались мягкие способы лечения, чтобы «не бередить раны глубоко». Теперь эта фракция считала иначе. Пим, по словам Хайда, говорил ему, что нужен иной настрой, чем в апреле, «теперь недостаточно прибрать пол в доме, а надо сбить паутину вверху и в углах, чтобы не оставить в нем никакой грязи». Первым объектом атак стал человек, который когда-то был защитником и поборником свобод народа, но уже давно «предал эти принципы и по природе отступничества стал великим врагом этих свобод и главным поборником тирании, каких только видели времена» [7, I, 222–223]. Речь шла, конечно, о Страффорде. Был ли арест упреждающим ударом парламентариев? Некоторые историки полагали, что это так. Прибыв в Лондон, перед самым арестом Страффорд якобы призывал короля арестовать лидеров оппозиции по обвинению в государственной измене, «в чем они были действительно виновны, вступив с шотландцами в сговор. Это был дерзкий совет, требовавший большего мужества, чем обладал Карл» [105, 188]. Истинной целью оппозиции, «великих патриотов», по ироничному определению Хайда, были министерские посты: на пост главы совета претендовал граф Бедфорд, а на пост канцлера казначейства Пим. В то же время Хайд выражал сожаление, что этот план провалился, отчасти из-за противодействия Гемпдена, потому что король мог бы получить толковых советников вместо лиц, которые его окружали и уже фактически его предали [7, I, 280–282].
Получив приказ короля с гарантиями безопасности, Страффорд направился в Лондон. Короткий световой день и проблемы со здоровьем сделали путь более долгим, чем в августе, когда он направлялся на север. У него было время обдумать сложившуюся ситуацию. Некоторые современники считали, что он, как святой или неразумный, сам отдался в руки непримиримых врагов. Возможно, однако, что он смотрел на вещи довольно оптимистично. 5 ноября в письме к своему помощнику Джорджу Рэдклифу он сообщал, что, по его мнению, дела «скорее хороши, чем плохи». Даже известие о том, что его прежние враги из Ирландии инициировали обсуждение в палате общин ирландских дел, не выглядело слишком угрожающим: решение было принято незначительным большинством, 165 против 152, что могло свидетельствовать о сильных нейтральных настроениях. Страффорд явно недооценил энергию и последовательность своих врагов. Атаку на Страффорда Пим начал сразу, с постановки ирландских дел. Не называя его имени, Пим осудил управление в Ирландии. В речи 7 ноября он говорил о том, что Ирландия управлялась «опасным и насильственным способом, который может стать моделью для Англии». На следующий день атаку в комитете по ирландским делам продолжил сэр Джон Клотуорти, заявивший, что преследованиям в Ольстере подвергались только истинные протестанты, сочувствовавшие шотландцам, противники епископата. Напротив, паписты пользовались поддержкой, из них формировали армию. 10 ноября палата обсуждала петиции, поступившие от йоркширского джентри, на церковную политику Лода и финансовые потери из-за войны. Попытка одного из немногих сторонников Страффорда возражать была сорвана. Казалось, пришло время для открытой атаки на министра. Однако Пим выжидал: он заманивал графа в Лондон, то есть в ловушку. Уэджвуд писала: «Пим был мастером времени. Решение об импичменте должно быть принято, как только он и его сторонники узнают, что Страффорда можно вызвать в парламент. Из их действий видно, что у них была ясная идея, какого рода доказательства использовать. Но в какой момент начать атаку? Они не были полностью уверены, что Страффорд прибудет в Лондон. Если подвергнуть его импичменту в его отсутствие, вся сила процедуры будет потеряна, и ничто не помешает ему скрыться за границей, чтобы начать мстить. Следовательно, более чем вероятно: сообщения, что Страффорд следует на юг, воодушевляли Пима. Как только он достигнет Лондона, атака должна стать быстрой и результативной» [108, 314].
Страффорд приехал в столицу вечером 10-го ноября и на следующий день направился в палату лордов. Он просто присутствовал, не включаясь в разговор об условиях мира с Шотландией. Одновременно решающие события происходили в палате общин, где звучали сообщения об оружии в Тауэре и пересказывались слухи, будто Страффорд сказал, что заставит Сити повиноваться. Пим добавил страсти, заявив о папистском заговоре. Затем выступил Клотуорти, который перешел от Рэдклифа к обвинениям его патрона в папистском заговоре, арсеналах оружия в Тауэре и мнимой переброске ирландских войск в Англию. Находясь в парламенте, Страффорд, видимо, осознал, что атака против него началась. Он покинул палату и отправился в королевский дворец Уайтхол. Тем временем общины сообщили лордам о том, что обвиняют его в государственной измене и потребовали его ареста. Слова Фолкленда, что обвинение требует доказательств, в атмосфере паники и заговора не привели ни к чему. В это время в Уайтхоле Страффорд говорил с королем. Содержание их беседы не известно. Известие о том, что принимается решение об импичменте, вызвало оцепенение при дворе. Лишь сам Страффорд, кажется, сохранил самообладание и заявил, что отправится в Вестминстер, чтобы «посмотреть в глаза своим обвинителям». Он поспешил, чтобы быть в палате лордов раньше Пима, но опоздал: лордам было сообщено решение общин. Лорды встретили Страффорда требованием исключения. На вопрос о причинах ему была зачитано послание, составленное Пимом. В вестибюле ожидавшие решения верхней палаты коммонеры не сняли в его присутствии шляп. Через десять минут Страффорда пригласили. Он подошел к решетке и преклонил колени. Лорд Манчестер объявил о решении: исключение из палаты и заключение под стражу до рассмотрения дела по существу. Поднявшись, Страффорд начал протестовать, возражая против жестокости такого решения, и просил о возможности выступить. Манчестер ответил, что он лишь вправе подать лордам петицию. Лорд Корк в упор смотрел на него с нескрываемым торжеством. Ричард Бойль, первый граф Корк, станет ключевым свидетелем против Страффорда по ирландским делам. Он относился к числу «новых английских» землевладельцев в Ирландии, то есть получивших земельные пожалования в 1630-х гг. благодаря близости ко двору Карла I и связям с окружением королевы Генриетты-Марии. Между Уэнтвортом и Корком после 1638 г. возникли острые разногласия. Большинство историков объясняло активное участие Корка в процессе прежними обидами. Забегая вперед, отметим, что в ходе процесса Страффорд убедительно возражал Корку, доказывая его ангажированность и личную заинтересованность. В современной историографии высказывалась иная точка зрения: Корк был непоследователен во время процесса, руководствуясь не узколобой ненавистью, вытекавшей из прежних противоречий, а сложным комплексов фракционных отношений, в которые был вовлечен (как с Бедфордом, так и двором королевы). В марте он «представил целый спектакль, не желая давать показания» и пытаясь сохранить политическую амбивалентность [68].
Когда Страффорд покинул палату, Максвел, привратник Черного Жезла, потребовал его меч. Граф вышел на улицу, где толпа подвергла его насмешкам; он не обнаружил своей кареты, и Максвел произнес: «Лорд, Вы заключенный, и поедете на моей карете». Первой тюрьмой Страффорда стал его дом. Арест Страффорда знаменовал начало борьбы. Поведение графа в день ареста показало, что он не намерен сдаваться. Как юрист Уэнтворт был, по меньшей мере, не слабее своего главного противника. Если обвинения не удастся доказать, это может привести к роспуску парламента, как произошло в 1626 году, когда во главе оппозиции стоял Элиот. Пим осознавал силу и опыт Страффорда, единственного тогда выдающегося человека в королевской партии, «чьи способности были для него действительно опасны». Уэнтворт проявил себя лидером в парламенте в 1628 году. Он умело манипулировал парламентом в Ирландии, в Коротком парламенте пытался играть на противоречиях верхней и нижней палат. Для Пима «он оставался источником опасности до тех пор, пока был жив, чего нельзя сказать ни о каком королевском советнике, включая архиепископа, который был стар и утратил надежды и энергию. Если Пим и его сторонники хотели поставить под свой контроль политику короля, а это и было их целью, им надо было устранить Страффорда» [108, 318]. Условием для достижения этой цели была атмосфера подозрительности и паники. Пим даже приветствовал одного недалекого парламентария, заявившего, что Страффорд — орудие иезуитов, что было очевидной глупостью. По мнению Кларендона, в парламенте целенаправленно создавалась атмосфера манипулирования чувствами и страхами парламентариев: «В палате общин было много мудрых и уравновешенных людей, богатых и состоятельных, хотя и недостаточно преданных Двору, но сохранивших чувство долга к королю и привязанность к правительству, основанному на законе и древнем обычае. Несомненно, что эти люди не помышляли нарушить мир в королевстве или внести существенные перемены в управление церковью и государством. Следовательно, вначале была работа с ними, направленная на то, чтобы разложить их сообщениями об опасностях для всех, дорожащих свободой и собственностью, о попрании и извращении законов, утверждении абсолютной власти, благоволении папизму в ущерб протестантской вере. Одним внушали эти чудовищные идеи, других пугали, будто их прежние поступки вызывают вопросы, а защиту дадут только они, у третьих будили надежду, что сотрудничество даст должности, звания и любого рода поддержку в продвижении» [7,