112]. Разъяренные люди были вооружены мечами и палками. Страх пересилил совесть и верность. Даже явные сторонники двора в палате лордов вынуждены отступить. Бристол сказал, что не будет голосовать, так как выступал свидетелем. Его примеру последовал ряд других пэров. Брат первой жены Уэнтворта, его друг с детства граф Кумберленд заявил, что не будет участвовать в голосовании, будучи связанным родственными отношениями. От участия отказались лорды-католики. Давний враг Лода (и Уэнтворта) епископ Джон Уильямс (сторонник примирительной политики по отношению к пуританам), освобожденный из заключения в 1640 году, убедивший епископов не участвовать в процессе, в котором может быть вынесен смертный приговор, теперь напомнил им, что не следует и голосовать. По свидетельству Хайда, многие подписи на петиции, призвавшей лишить епископов права голоса, были подделаны. Пэры голосовали 8 мая. Поскольку в годы Реставрации страницы в книге протоколов палаты лордов, относящиеся к этому делу, были уничтожены, точные цифры не известны. Современники называли три комбинации: 26 против 19; 35 против 11; 51 против 9 [113, 224]. Как видно, не имея мужества голосовать против билля, многие лорды все же решились не голосовать вовсе. В тот же день Долгий парламент принял закон о том, что он может быть распущен только с собственного согласия. Пришел черед Карлу I сказать последнее слово в деле Страффорда. 9 мая толпа бунтовала возле Уайтхола. Казалось: она вот-вот ворвется во дворец. Констебль Тауэра лорд Ньюпорт заявил: если король не подпишет билль, он своей властью прикажет убить приговоренного. Кто-то предлагал немыслимые планы, как освободить графа. Карл был в нерешительности и молился. Он встретился со своими советниками и епископами, большинство из них советовало уступить. Особую роль Хайд приписывал епископу Уильямсу, одному из своих антигероев. Тот советовал смириться перед яростью толпы и пожертвовать одним, хотя и невинным, человеком, но не рисковать жизнями своей и королевы, сохранением государства. Этот совет Хайд считал ошибочным и казуистичным, хотя и оговаривался, что Уильямс, возможно, сам верил в свои слова. Он писал: «Тайный совет был собран, чтобы решить, как подавить предательские мятежи. Вместо того чтобы предложить способы спасения чести и достоинства своего господина от позорного насилия и давления, его члены советовали подписать билль об измене, говоря, что другого пути спасти себя и потомство нет» [7, I, 338]. Наверное, тем, кто был тогда рядом с королем, так и казалось. Толпа продолжала кричать у дворца. В девять вечера, как говорят, со слезами на глазах Карл I подписал билль, чтобы спасти семью, которой угрожала толпа. Один из королевских секретарей по имени Карлтон в тот же вечер отправился к Страффорду, чтобы сообщить ему печальное известие. Как граф воспринял его? Этот посланец побывал тогда же у Лода, рассказав, что граф принял весть с мужеством и достоинством. Есть и другая версия: Страффорд был настолько поражен, что пришлось повторить, чтобы до него дошел смысл сказанного. Затем с жестом страдания он воскликнул: «Не верьте государям и сынам человеческим, ибо в них нет спасения» [108, 380]. 10 мая палате общин было сообщено о согласии короля с приговором. В зале воцарилась полная тишина. 11 мая Карл послал старшего сына к лордам с последней просьбой проявить милосердие. Она была оставлена без рассмотрения.
Обвинение в государственной измене предполагало «квалифицированную казнь»: повешение не до смерти с последующим четвертованием, но к Страффорду проявили милость — его жизнь оборвет топор палача. Граф просил, чтобы его казнили в Тауэре, но не в силах Карла было запретить публичное зрелище. Страффорду отказали во встрече с Лодом, и он провел последние часы с епископом Ушером (одним из тех, кто, возможно, советовал королю не подписывать билль). Ушер передал осужденному слова Карла: если бы не опасность для королевской семьи, он никогда не подписал бы приговор, считая графа невиновным, и позаботится о его детях. По свидетельству епископа, Страффорд был спокоен и тверд в вере; «никогда еще такая чистая душа не возвращалась к создателю». Ушер передал Лоду просьбу приговоренного к смерти: благословить его из окна, когда он будет идти на эшафот. Страффорд написал последние письма жене, детям и ирландским друзьям.
12 мая толпа с утра осадила ворота Тауэра. Комендант Балфур, опасаясь, что как только Страффорда выведут из крепости, она растерзает его, предложил выехать к месту казни в карете. Страффорд отказался: он ждет смерти, и не важно, как она наступит, от безумия и ярости людей или от топора палача. Уэнтворта сопровождали братья, кузен, епископ Ушер и духовники. Обернувшись к окну темницы епископа Кентерберийского, граф пал на колени. У Лода только хватило сил протянуть трясущиеся руки в сторону жертвы. Ворота открылись, и процессия в полной тишине двинулась в сторону эшафота. Кто-то в толпе приветствовал Уэнтворта, на что он отвечал легким поворотом. Поднявшись на эшафот, он обратился к тем, кто мог слышать его: он принимает свою судьбу спокойно и прощает всех. Он отверг обвинения в папизме, ибо не был приверженцем никакой другой веры, а только англиканской: «Я желаю королевству процветания и счастья, для которого я жил и умираю теперь. Я умираю как верный и послушный сын Английской церкви, в которой был рожден и воспитан» [18, 25]. Затем он за руки попрощался с каждым из тех, кто его сопровождал, пригласил присоединиться к его молитве. Брата Джорджа, который рыдал, он спросил, что вызывает его слезы: «Разве страх выдает мою вину или спокойствие мой атеизм? Думай о том, что ты у моей брачной постели. Плаха — моя подушка; здесь я отдохну от всего; никакие мысли о зависти, о предательстве, ревности недругов, заботы о короле, государстве и самом себе не прервут мой сон» [108,388], и просил брата позаботиться о его жене и детях. Страффорд позвал палача и на просьбу последнего простить его, ответил прощением ему и всем. Грустно пошутив, он указал палачу на платок, которым просил закрыть глаза, когда «я увижу, что все свершилось». Он попросил проверить, надежна ли плаха, затем, положив голову на нее, снова сказал, что перед лицом Бога заявляет о своей невиновности, о том, что верно служил королю, стране и закону. Затем он сказал палачу, что даст ему знать, когда будет готов, вытянув руки. Палач отрубил голову одним ударом, поднял ее, показав народу, и произнес: «Боже, спаси короля». Так закончилась жизнь Томаса Уэнтворта, графа Страффорда, «о котором неверно судили при жизни и оправдали после смерти, самого великого государственного деятеля, которого породило то время» [105, 221]. Карл I не простил себе смерти самого преданного советника. Но и возможностью для примирения, которую дал граф своей смертью, король не воспользовался. На эшафоте, готовясь повторить судьбу своего несчастного советника, Карл воспринимал это как кару за то, что фактически предал его.
Как отмечалось, Хайд голосовал за смертный приговор, хотя скрыл это в «Истории мятежа». Он промолчал — не признался и не соврал. Какое впечатление возникает у читателя по поводу его позиции в те месяцы конфронтации, подозрений и страхов? Она не всегда очевидна, но общий посыл в том, что он проявлял умеренность и старался искать пути к примирению. Так, для решения финансовой проблемы он предлагал сделать заем в Сити, и не только получил для этого полномочия от палаты, но и провел успешные, если ему верить, переговоры. Этот план, который мог принести пользу стране и наполнить казну королевства, был сорван Хунтой, желавшей не стабильности, а обострения ситуации и контроля над финансами. Гемпден, заявив, что состоятельные люди заслуживают величайшей похвалы за те займы, которые уже предоставили, потребовал дебатов. На следующий день член городского управления Сити Исаак Пеннингтон, тесно связанный с Хунтой, заявил, что вообще не знает, с кем встречались члены комиссии, а заем можно предоставить только лицам, назначенным палатой. Хайд также подчеркивал, что неустанно боролся против билля об исключении епископов, поскольку «это нарушение конституции королевства; с начала существования парламента не было ни одного без епископов. Стоит убрать их из парламента, в нем останется только два сословия. Духовенство — это третье сословие, такая мера несправедлива» [7, I, 311]. Хайд отмечал, что его парламентская деятельность вызывала недовольство Хунты. Так, когда дворянство северных графств обратилось к палате, чтобы ему объявили благодарность за подготовку доклада о совете по делам Севера, ее «главные вожди» отклонили это предложение, заявив, что «его кредит и так слишком высок и не нуждается в дополнении» [7, I, 317–318].
Любопытен рассказ Хайда о участии в переговорах о судьбе Страффорда. Создается впечатление, что он пытался противодействовать смертному приговору. 26 апреля Хайд выступил в палате лордов о церковном суде Йорка, т. е. по вопросам Севера, и в тот же день отправился на Пикадилли, где располагался дом для развлечений и азартных игр, имевший «хорошую репутацию». В тени его располагались верхняя и нижняя террасы, по которым любили прогуляться для упражнения и разговоров аристократы и люди из высшего слоя джентри. Там Хайд встретился с Бедфордом, который сам подошел к нему. Сначала они обменялись комплиментами в связи с обсуждавшимся утром вопросе о Севере, затем Бедфорд сказал, что дело Страффорда, как камень, раскололо всех. Страстность парламента в этом вопросе разрушит королевство, тем более король готов поступить по желанию палат, если жизнь графа будет сохранена. Монарх в течение всего процесса присутствовал на нем инкогнито и убежден в отсутствии должных доказательств. Король не согласится со смертным приговором и он, Бедфорд, делает все, чтобы убедить своих друзей «отклонить жестокое обвинение». Однако ему не удается убедить графа Эссекса, который нуждается в добром совете. Сейчас Эссекс прогуливается по нижней террасе со своим братом маркизом Хертфордом. Туда и направился Хайд. После приветствий Хертфорд оставил их вдвоем. Эссекс начал с того, что сегодняшнее выступление Хайда в палате лордов о делах Севера, несомненн