Судить о том, какую роль сыграла пропаганда в 1642 году, трудно. В современной историографии, как правило, отвергается присущая марксизму идея о делении на кавалеров и круглоголовых на основе классовых различий. Историки показали: мотивы, побуждавшие идти на войну и выбрать ту или иную сторону, были разными и часто довольно случайными. Во многих случаях были разорваны дружеские (вспомним Хайда и Уайтлока) и семейные связи. Возможно, самым известным примером такого рода является история семьи Верни. Ее глава, сэр Эдмунд, о котором Хайд отзывался как о человеке чести, преданном англиканской церкви, стал на сторону Карла I не в силу убеждений, а исходя из своих представлений о порядочности и верности. Его старший сын Ральф оказался на стороне парламента, а младший, тоже Эдмунд, воевал за роялистов и погиб в Ирландии в 1649 году. А. Н. Савин писал: «Историк Кларендон, лично знакомый с ним (со старшим Эдмундом — А. С.), был свидетелем его душевных мук. Сэр Эдмунд стал на сторону короля после больших колебаний, а три его младших сына — без колебания. Возможность того, что Ральф может в каком-либо сражении биться против отца и братьев, ужасала семью» [137, 327]. Как показал Карлтон, решение идти на войну бывало эмоциональным и зависело от характеров. Есть люди, которых можно отнести к числу прирожденных солдат; они легче адаптируются к агрессии и быстрее привыкают к тому, что дает война: умению подчиняться, передавая решение и ответственность старшим, находить удовольствие в чувстве братства, основанном на общем переживании опасности. Кто-то видел в уходе на войну избавление от повседневных забот, например, от опостылевшей беременной подружки. Однако нередко дружба, родство или зависимость играли решающую роль. Так, арендаторы часто следовали за землевладельцами. Некоторые старались прочитать все, что могло помочь в принятии решения, другие обращались к астрологам. Увлечение астрологией было приметой времени: собственного астролога имел Бекингем и Эссекс. Их услугами пользовались Холлис, Кромвель, Уайтлок, Ламберт и другие парламентские деятели. Кларендон цитировал астрологов в речи, обращенной к первому парламенту Карла II; этот веселый монарх, как говорили, брал с собой астролога в Ньюмаркт, чтобы угадывать победителей (на скачках — А. С.) [146, 140–41].
В начале июня парламент прислал королю «Девятнадцать предложений», на основе которых соглашался на примирение. Было ли это свидетельством искреннего желания избежать кровопролития? Вряд ли, потому что тезисы этого документа шли дальше намерения закрепить то, чего уже добился Долгий парламент. Речь шла, в частности, о введении ответственности перед ним королевских министров, членов Тайного совета, об установлении контроля парламента над внешней политикой. В ответе, который готовили Фолкленд и Колпепер, эти предложения категорически отвергались, поскольку превращали короля в «пленника». Кларендон считал, что «Девятнадцать предложений» были обманом, частью парламентской пропаганды. Ордонанс о милиции, принятый вопреки закону, уже связал парламент и Сити «крепкими узами вины», однако лидеры палаты осознавали, что их настоящей опорой является городская чернь, а значительная часть влиятельных и богатых горожан не на их стороне. Чтобы получить новые займы в Сити якобы для борьбы против католических инсургентов в Ирландии, они должны были продемонстрировать добрую волю, «как бы открывая дверь расположению и доверию» [7, II, 166–167]. Карлтон заметил, что «Девятнадцать предложений» были «не только неприемлемы, но бессмысленны, так как при неодобрении действий министров парламент и так обладал правом судить их» [31, 240].
Историк Р. Хаттон считал не всегда верным суждение Кларендона, что арендаторы шли за землевладельцами. Армии противоборствующих сторон не формировались по принципу феодальной зависимости. Следуя новейшей историографии, в которой в течение последних десятилетий особое значение придавалось локалистским исследованиям, Хаттон отмечал, что специфика графств была очень значительна, нигде местная элита не была едина. По его мнению, роялистская партия возникла не ранее июня. До этого петиции поддержки из ряда графств направлялись в парламент, ни одна не была адресована королю. Те же, которые поступали ему, содержали требование договориться с парламентом о мире. Только в июне роялисты начинают привлекать сторонников в ряде графств. Инструментом стали Комиссии по военному набору (Commission of Array), созданные по образцу времен Столетней войны — прецедент такого рода связан с именем Генриха IV, основателя Ланкастерской династии. Со времен Елизаветы I они не собирались. Их задача состояла в том, чтобы организовать в графствах милицию и добиться, чтобы она принесла клятву Карлу I. Кроме того, комиссии набирали людей на военную службу и собирали средства, чтобы снабдить ими монарха. На местах с той же целью действовали полковники, доверенные агенты короля. В Чешире Карл добился поддержки одной из двух враждующих группировок джентри. Там, как и во многих других графствах, преобладали нейтралистские настроения, которых придерживался, по определению Хаттона, широкий круг лиц, от тех, кто подчинялся приказам обеих сторон до тех, кто отказывался подчиняться им и брал в руки оружие, чтобы защитить эту позицию [56, 10]. В Вустершире кавалеры смогли опереться на крупнейшего магната графства, лорда Ковентри, который был одним из десяти пэров, еще в июне заявивших о полной поддержке короля. Однако это не помогло переломить нейтралистские настроения, и 23 августа они были вынуждены сообщить Карлу, что не получили поддержки джентри и нуждаются в оружии и кавалерии. Через пару недель их постигла еще одно разочарование: власти Вустера вежливо, но твердо запретили набирать войска в городе. В Вустере находились парламентские активисты, но в целом «тон ответа свидетельствовал о приверженности нейтрализму. Комиссары в Вустершире потерпели поражение, но не от парламента, а от равнодушия своих соседей» [56, 11]. Такая же тенденция проявилась в Шропшире и Стаффордшире. Там роялисты объявляли мобилизацию, но эффект был невелик, так как они наталкивались на сопротивление сторонников парламента. Из всех графств, расположенных на западе центральной Англии единственным исключением оказался Херфордшир, где в июле роялисты добились принятия петиции, отразившей настроения джентри в пользу короны. Нейтралистские настроения были сильны и в таких процветающих графствах, как Йоркшир или Сомерсет. Так, стоило Карлу покинуть Йорк и отправиться в Ноттингем, местные роялисты поторопились договориться со сторонниками парламента. Иная ситуация сложилась по соседству, в Уэльсе, где население поддержало короля, но игнорировало обращения парламента. Король нашел там полную поддержку, и местное джентри встало на его сторону. Среди валлийских дворян, особенно младших сыновей, было немало тех, кто имел за плечами опыт Тридцатилетней войны. Они преданно сражались за короля, но только под командованием собственных офицеров. Исследования, посвященные локальным аспектам, рисуют более сложную картину, чем та, которая привычна по трудам либеральных и марксистских историков. Например, Савин писал: «Одна половина страны стояла за короля, другая — за парламент. Но если мы примем во внимание населенность, зажиточность роялистских и парламентских графств, то увидим, что перевес был на стороне парламента. За парламент стояли юг и восток, за короля — север и запад» [137, 301].
Английские историки показали, что и парламентарии сталкивались со значительными трудностями в комплектовании войск, снабжении и получении денежных средств даже в лояльных к ним графствах. Кларендон придерживался иного мнения. Он считал, что успех в создании парламентской армии был обеспечен тем, что под его контролем оказался флот, биллем о милиции, позволившем привлечь многих добровольцев, симпатизировавших его делу, а также благодаря денежным взносам его сторонников [7, II, 229]. 12 июля парламент принял декларацию о создании армии, главнокомандующим которой был объявлен Эссекс. Эта мера оправдывалась заботой «о безопасности королевской персоны, обеих палат и тех лиц, которые подчинялись его (парламента) приказам и сохраняли верность истинной вере, законам, свободе и миру в королевстве» [7, II, 229]. Естественно, что Карл воспринял это как враждебный шаг, и посланцы парламента во главе с Холландом ни с чем покинули двор.
Надежды Карла I использовать в борьбе против парламента шотландцев и ирландцев не были реалистичны. Обращение короля к маркизу Аргайлу и другим видным ковенанторам осталось без последствий. Рассчитывать на помощь со стороны маркиза Монтроза, контролировавшего часть горских кланов, тогда не приходилось. В Ирландии Джеймс Батлер, маркиз Ормонд, с весны 1642 года вел тяжелую войну против католической Конфедерации, занимавшей до двух третей территории острова. Он отчаянно нуждался в живой силе и только в конце 1643 года по прямому приказу Карла I сумел отправить в Англию четыре тысячи ирландских солдат-протестантов. Карл предпринял усилия, чтобы привлечь дворян северных графств Англии. Он разослал десятки писем влиятельным представителям местных элит, в июне собрал порядка ста тысяч фригольдеров из крупнейшего графства — Йоркшира. Выступить перед таким количеством людей Карл не мог, к тому же он заикался и вообще не был оратором. Ограничились раздачей королевских манифестов. Встреча была омрачена неприятным инцидентом, в ходе которого король отказался принять петицию у сэра Томаса Ферфакса, буквально оттолкнув его. Только опыт войны «превратил застенчивого, заикающегося короля, известного только короткими выступлениями, в эффектного оратора, скачущего верхом среди своего войска и воодушевлявшего его к сражению» [112, 154].
Если Карла I война сделала солдатом, то Эдвард Хайд им не стал. Он не принимал непосредственного участия в военных действиях, единственной битвой, за которой он наблюдал, была битва при Эджхилле. Его друг Фолкленд и коллега Колпепер, хотя и занимали, как и он, посты в королевском совете, участвовали в сражениях, Хайд — никогда. Сам он этого никак не объяснил, но видимо, это не воспринималось окружающими как проявление трусости. Вероятно, ценился интеллект Хайда. Хотя точное авторство королевских посланий и прокламаций определить невозможно, считают, что большая часть из них, хотя бы в первоначальном варианте, готовилась им. Возможно, друзья считали, что он слишком толст и неуклюж, чтобы сражаться в битве [74,